— Стой! Улица перекрыта.
Я увидел цепь милиционеров с автоматами, окружающую школьное здание.
— Что случилось? — спросил я, слезая с велосипеда.
Милиционер с карабином не ответил и побежал в сторону зевак, которые пытались прорваться сквозь цепь.
— Облава, — сообщил прыщавый подросток женщине в мужской кожаной куртке. — Бандитов ловят.
— Бандитов? — переспросила женщина испуганно.
— Их было двое, — пояснил прыщавый. — Они скрылись на территории монастыря.
— Никакой это не монастырь, а школа, — вмешался я. — Теперь их наверняка поймают.
— Дай бог, — вздохнула женщина. — Война уж когда кончилась, а эти все не дают людям жить…
Милиционер с карабином никак не мог справиться с напирающей толпой, и на помощь ему пришли еще двое.
— Расходитесь, граждане, расходитесь!
Люди уступали неохотно. Однако на толпу подействовал тот аргумент, что шальная пуля может попасть в кого-нибудь из зрителей. И тут, как бы в подтверждение этих слов, снова загремели выстрелы.
Я вернулся домой и стал с нетерпением дожидаться отца, которому наверняка будут известны результаты облавы.
Наконец он пришел.
— Поймали их? — сразу же спросил я.
— К сожалению, нет, — ответил он. — Как в воду канули. Милиция обыскала все здание, но безрезультатно. Наверное, им удалось через ограду перебраться на территорию садовых участков, а оттуда в лес.
«Интересно, — шептал я про себя, лежа в постели, — очень все это интересно складывается…»
ГЛАВА ШЕСТАЯБольница. Уж не историк ли? Перышко исчезло. Цирк. Мотоцикл Витека. Гитлеровцы схвачены
Больница размещалась в большом сером здании, перед фасадом которого росли тополя. Вокруг больницы распростерся парк, грустно шелестевший в это время пожелтевшими листьями. Крыша больницы, покрытая оцинкованным железом, опавшие листья, посыпанная гравием дорожка, — все было мокрым от дождя.
— Зайдем? — спросил я Витека.
— Лучше подождать, — ответил он. — Подождем, когда его мать выйдет. Спросим у нее, можно ли к нему?
Мы расположились в ажурной беседке, летом наверняка весьма привлекательной, но сейчас продуваемой навылет резкими порывами ветра. Я присел на мокрую скамейку, поплотнее закутавшись в непромокаемый дождевик. Было холодно. Мы здесь уже в третий раз; до сих пор врач не пускал нас к Маю, каждый раз недовольно ворча, что тот не в состоянии принимать гостей. Может быть, завтра или послезавтра, когда больному станет лучше…
— Она пробудет у него не более десяти минут, — произнес я, с трудом шевеля непослушными от холода губами. — Иначе она опоздает на работу.
— Посмотрим, — неохотно отозвался Коваль.
Мать Мая выходила из больницы точно без пяти минут четыре, чтобы к четырем попасть в комитет. Мы еще в прошлый раз хотели подойти к ней, но она шла с заплаканным лицом и даже не заметила, что мы стоим перед ней на дорожке.
Мне очень хотелось повидать Мая. У меня была уверенность, что при виде меня он улыбнется, встанет, предложит вместе прогуляться, или сыграть в шахматы, или почитать вслух «Приключения Робина Гуда». Никак я не мог представить его лежащим без сознания или мечущимся в постели от жара. Меня никак не покидала уверенность, что Май ничуть не изменился.
— Я уверен, что он уже хорошо себя чувствует, — сказал я. — Увидишь, сегодня нас пустят.
— Пустят, — согласился со мной Витек. — Обязательно пустят. Мы не уйдем отсюда, не повидав его.
— Правильно, — согласился я. — Нужно объяснить доктору, что он сразу почувствует себя лучше, как только увидится с нами.
Ветер рвал полы моего дождевика, сек лицо мельчайшими каплями дождя. Щеки у Коваля совсем посинели от холода, да и мои выглядели, наверное, не лучше. И тут мы увидели, как дверь больницы распахнулась и на крыльце появилась мать Мая.
— Иди ты! — Витек подтолкнул меня. — Спроси, что и как там у него.
Я выбежал из беседки. Мама Мая шла быстро, не оглядываясь и слегка наклоняясь вперед из-за ветра. Мне удалось догнать ее лишь у самых ворот.
— Простите, пожалуйста, — запыхавшись, окликнул я ее.
Она посмотрела отсутствующим взглядом, будто видела меня впервые в жизни.
— Я — Мацей Лазанек, друг Мая, — поспешил я прийти ей на помощь. — Скажите, пожалуйста, как он себя чувствует?
Губы ее тронула едва заметная улыбка.
— Ему немного лучше, — сказала она. — Доктора говорят, что кризис уже миновал. Но выглядит он еще очень плохо.
— Здесь еще один его друг… — сказал я. — Нам очень хотелось бы навестить Мая. Мы уже в третий раз приходим…
— Это невозможно! — Пани Бордович покачала головой. — Май пока очень слаб, и температура все еще держится.
Я уцепился за рукав ее плаща.
— Извините, но Маю наш визит пошел бы на пользу, я уверен, что он обрадуется нам и сразу же почувствует себя лучше…
На ее лице снова промелькнула улыбка. Я почувствовал на своей щеке теплое и ласковое прикосновение ее пальцев.
— Ты очень хороший мальчик, Мацек. Я не сомневаюсь, что Май обрадовался бы вашему приходу, но сейчас вас просто не пустят к нему. Визиты пока разрешены только мне. Завтра я обязательно передам ему привет от вас.
Она снова провела пальцами по моей щеке, глянула на часы и заторопилась на работу. Я вернулся в беседку.
— Ему лучше, — сказал я Ковалю. — Но его мать говорит, что посещения запрещены. Доктор нас не пустит.
Витек прикусил нижнюю губу.
— Нужно попробовать, — бросил он. — Пойдем поговорим с ними.
— Вчера врач и разговаривать с нами не захотел.
— Нужно попробовать, — стоял на своем Коваль. — Пошли. Ты начнешь разговор.
В больничном коридоре стоял запах эфира, у стен были расставлены какие-то странные аппараты, окрашенные в белую краску каталки, инвалидные кресла и стеклянные банки с резиновыми трубками. У столика сидела медицинская сестра в белом халате и чепчике с двумя черными ленточками.
— Вы куда? — Она преградила нам путь.
— К Бордовичу, — сказал я независимым тоном. — Палата номер двадцать три.
Однако эта напускная самоуверенность мало помогла нам: сестра нас не пропустила.
— В двадцать третью нельзя, — заявила она. — Только по разрешению дежурного врача.
— В таком случае, пропустите нас к дежурному врачу, — бросил я оскорбленным тоном. — Как к нему пройти?
Насмешливо улыбаясь, сестра повела нас в кабинет, весь заставленный остекленными шкафами с бутылочками, склянками, шприцами и наборами каких-то блестящих инструментов на полках. Нас встретил мужчина в белом врачебном халате с коротким ежиком тронутых сединой волос.
— А-а, старые знакомые! — Он улыбнулся. — Опять вы здесь?
— Опять, — подтвердил я. — Мы знаем, что Май уже хорошо себя чувствует.
— Отлично поставленная разведка, — сказал доктор. — Ну а если вам уже все известно, то зачем же вы явились?
— Чтобы повидаться с ним, — ответил я, не обращая внимания на насмешливый тон врача. — И вы нам в этом не откажете. Правда? — Я заискивающе улыбнулся.
— Увы! — вздохнул доктор. — Весьма сожалею, но вынужден отказать столь симпатичным юношам. Может быть, завтра. Или послезавтра.
— Вы еще позавчера говорили то же самое.
— Говорил? Очень может быть.
Я подошел к самому столику и не отступал, умоляюще глядя на доктора.
— Он наш самый близкий друг, — тихо проговорил я. — Мы соскучились по нему. А он наверняка скучает без нас. Он даже просил маму передать нам, что ждет не дождется нашего прихода.
Тут я немного приврал. Пани Бордович ничего подобного не говорила. Но я был уверен, что Май ждет меня. Ведь если мне так не доставало его, то и ему должно было не хватать меня.
— Это обязательно нужно, — твердо произнес Коваль. — Пустите нас, пожалуйста…
Доктор изучающе посмотрел на него, а потом его внимание вновь переключилось на меня.
— С щитовидкой, пожалуй, у тебя все в порядке, — пробормотал он.
— Конечно же, в порядке! — радостно подтвердил я, считая, что это могло как-то помешать визиту. Наверное, у них принято пускать к больному только совершенно здоровых посетителей. — Недавно я проходил полное обследование. Сказали, что здоров.
— Тогда откуда эта полнота? — спросил доктор. — У тебя по меньшей мере килограммов десять лишнего веса.
Я смешался и почувствовал, что краснею. Теперь мне пришло на память, что при заболеваниях щитовидной железы люди иногда чрезмерно полнеют.
Доктор продолжал серьезно смотреть на меня, ожидая ответа.
— Он сильно голодал, — неожиданно пришел мне на помощь Витек. — Еще во время войны. И теперь ему все время хочется есть. Так вы пустите нас к Бордовичу?
— Хорошо, — сказал доктор. — Пущу вас, но учтите — не более, как на пять минут.
— Спасибо!
Я заторопился к выходу, но доктор удержал нас.
— Вас пустят к нему через полчаса. Сейчас у него процедура, а через полчаса вы обратитесь к сестре, и она выдаст вам халаты. И еще раз предупреждаю — не более пяти минут.
Мы вышли из здания больницы, пересекли парк и оказались на улице.
Дождь перестал, но ветер дул с удвоенной силой. По небу проносились серые обрывки туч, клубящиеся, как дым из фабричных труб. Сунув поглубже руки в карманы, я обнаружил вдруг на дне одного кармана мелочь — ровно столько, сколько стоит коробка леденцов, и вспомнил, что вчера мать дала мне их именно с этой целью.
— Может, купить что-нибудь Маю, — предложил я. — В больницу обычно приходят с подарками.
— Точно, — согласился Коваль. — Деньги есть?
— Мама дала мне на леденцы…
— Мало. — Коваль задумчиво прикусил губу. — У меня больше, но я намечал их на трос для тормоза. Уже три месяца коплю.
— Для чего?
— Я понемногу собираю мотоцикл, — неохотно признался Коваль. — Мой старик притащил откуда-то старую рухлядь, сотку, ну, мотоцикл, в общем. Вот я понемногу и довожу его до ума.
— Сам? Ты что — разбираешься в этом?
Он кивнул.
— Разбираюсь немного. Теперь осталось только поставить на него карбюратор и тормозную тягу. Вот на тросик для нее и насобирал денег…