— Послушай, Витек, — не выдержал я. — Давай купим Маю просто коробочку леденцов. Он на нас не обидится.
— Лопух ты! — оборвал меня Коваль. — Не горит у меня с этим мотоциклом, можно и подождать.
Порывшись во внутреннем кармане, он добыл горсть измятых банкнот и пересчитал их, поплевывая на пальцы.
— Подумай все-таки, — не сдавался я.
Коваль нетерпеливо махнул рукой.
— А чего тут думать? Так что покупаем?
— Больным обычно носят цветы, — неуверенно сказал я. — Но Мая больше бы порадовала хорошая книжка.
Книжная лавка размещалась за углом. Мы вошли в тесное помещение, уставленное книжными полками. За прилавком сидел маленький человечек в огромном грубом свитере фиолетового цвета и очках в проволочной оправе.
— Прошу вас, милостивые государи, — приветствовал он нас, по-птичьи наклоняя голову. — Что вам угодно? «Дикий Запад»? «Яд в зубной коронке»? А может, «Пана Тадеуша» или какие-нибудь свежие переводы с латыни?
— Нет. — Я постарался не ударить в грязь лицом. — Нам что-нибудь серьезное. Ну, и интересное, конечно. Для школьника нашего возраста.
— Больного, — уточнил Коваль.
— Похвально, похвально… Значит, вам требуется нечто полезное и приятное… — Старичок задумался. — Есть! Марк Твен — выдающийся американский писатель-юморист. Довоенное издание «Приключений Тома Сойера» — произведения в равной степени поучительного и захватывающего.
Он достал с полки переплетенную в серую парусину книгу и вручил ее Ковалю. Мы перелистали несколько страниц. Иллюстрации показались нам интересными: какая-то пещера, бегущий негр, мальчишка, переодетый в кого-то, сундук с сокровищами.
— Сколько за нее? — спросил Витек.
Человек в огромном свитере назвал цену. Она составила две трети наших денег.
— До свидания, милостивые государи! — Человечек самым серьезнейшим образом поклонился нам на прощание. — С нетерпением буду ждать вашего нового визита.
В ответ мы вежливо шаркнули ногами. У нас уже почти не оставалось времени, и мы бросились бегом к цветочному магазину на соседней улице. Коваль вручил продавщице остатки наших денег.
— Нам гвоздик. Вон тех — розовых, — сказал он. — На все деньги. И пожалуйста, заверните.
Наших средств хватило на три гвоздики. Коваль прикрыл их полой куртки, и мы тут же помчались к больнице. Медицинская сестра долго рылась в целой горе халатов, пока отобрала подходящие и вручила нам.
— Меньших размеров нет, — объявила она мне. — Рукава придется подкатать.
Рукава-то я подкатал, но вот с полами ничего не смог сделать, и они опускались у меня ниже щиколоток. В этом наряде я, наверное, походил на невесту в подвенечном платье — по кафельному полу больницы за мной волочился шлейф.
— Второй этаж, третья дверь направо, — объяснила нам сестра. — И вам разрешено только пять минут.
— Помним, — мрачно отозвался Коваль.
Комнатка была светлая и белая, а стояла в ней всего одна койка.
Мая я даже не сразу узнал — зеленоватый оттенок кожи, темные круги под глазами, глубоко запавшие щеки. Его, видимо, предупредили о нашем посещении, и оно его не удивило. Но он, вопреки моим ожиданиям, не улыбнулся нам, а только повел в нашу сторону полузакрытыми глазами и приподнял над одеялом исхудавшую руку.
— Ну, вот и вы, — тихо прошептал он. — Очень хорошо…
Я почувствовал, что у меня внутри похолодело, как будто я стою на самом краю крыши и гляжу вниз с огромной высоты. Пересилив себя, я все же не отводил глаз от Мая.
— Привет! — выпалил я с наигранной веселостью. — Не надоело тебе разыгрывать комедию?
— Какую комедию?
— Выглядишь на все сто, а разыгрываешь тяжело больного.
Май и на этот раз не улыбнулся, а только чуть пошевелил губами — наверное, ему и говорить было трудно. Коваль как вошел в палату, так и стоял, переминаясь с ноги на ногу у самой двери, зажав в кулаке длинные стебли гвоздик. Я взял у него цветы и положил их на одеяло.
— Это чтобы отбить больничный запах, — сказал я. — А это — лекарство от скуки. — Я раскрыл книжку, чтобы можно было прочитать название, и поднес ее к глазам Мая.
Только теперь ему удалось чуть заметно улыбнуться.
— Спасибо, — услышали мы его шепот. — Хорошие вы ребята… Настоящие друзья… Я очень ждал вас…
— Мы тут к тебе третий день прорываемся, — отозвался наконец Коваль каким-то теплым, не свойственным ему голосом. — Настоящий штурм учинили. Улавливаешь? В конце концов сломили сопротивление этих церберов… Ну как, старичок, лучше тебе?
— Сейчас уже хорошо, — еле слышно проговорил Май. — А то болело все… в голове шум… душно… Сейчас уже все хорошо, но только сил совсем нет. Весь какой-то ватный.
— Это мелочи, — бодро трещал я. — За неделю восстановишь спортивную форму! Мы с тобой собирались на рыбалку, помнишь? Так что избавляйся поскорее от своих болячек, и двинем на озеро на следующей неделе или еще раньше. А книжку эту ты обязательно прочитай. Продавец сказал, что это отличная книжка. Ох, видел бы ты этого продавца! Ужасно забавный тип, нас он называл милостивыми государями и вообще как-то странно разговаривал, а по внешности ну чистый воробей…
Так я болтал без умолку, стараясь любой ценой развеселить Мая, вызвать улыбку на его лице. В палату вошла сестра.
— Визит окончен, — прервала она меня. — Вам пора прощаться.
Мы поочередно пожали мягкую бессильную ладонь Мая, стараясь делать это как можно осторожнее.
— Будь здоров, старик, — сказал Коваль. — Если не против, мы еще заглянем к тебе завтра или послезавтра.
— Обязательно, — прошептал Май, — обязательно приходите…
Мы потихоньку выскользнули из палаты. Внизу в холле стоял дежурный врач и курил. Мы подошли к нему.
— Большое вам спасибо, пан доктор, — обратился я к нему. — А он не… А с ним все в порядке?
— Будем надеяться, — ответил доктор, выпуская дым в сторону приоткрытого окна. — Если только не будет осложнений. Ну как, обрадовал его ваш визит?
— Наверное, обрадовал, — ответил я. — Только очень уж плохо он выглядит. И сил совсем нет…
— Последствия фашистского лагеря. — Доктор старательно погасил окурок в эмалированной пепельнице. — Очень истощенный организм, слабая сопротивляемость болезням. Ну, ничего, не отчаивайтесь, выходим вашего Мая.
— Большое спасибо, — повторил я. — А завтра к нему можно наведаться?
— Завтра нельзя. Зайдите послезавтра, тогда и посмотрим, что можно будет сделать.
Теперь настала очередь Коваля.
Он был почти одного роста с доктором, однако рядом с ним был похож на молодую сосенку рядом с могучим дубом.
— А может быть, ему что-нибудь нужно? — спросил он. — Вы только скажите, достанем хоть из-под земли.
Доктор усмехнулся.
— Ананас.
— Что — ананас? — недоуменно уставился на него Витек.
— Свежий ананас, — пояснил дежурный врач. — Он полезен, вкусен, содержит множество витаминов и очень пригодился бы больному.
— Ананасов у нас нет, — мрачно признал Коваль. — А консервированные подойдут?
— Вот видишь, ананасов у вас нет, — добродушно согласился доктор. — А консервированные не подойдут — больным нельзя есть консервы.
Коваль только теперь понял, что доктор подшучивает над ним. Раздраженно пожав плечами, он пояснил:
— Я думал о лекарствах. Я знаю одного типа из тех, что получают посылки из Швейцарии.
— Нам нужен был пенициллин. — Теперь доктор говорил совершенно серьезно. — Но раздобыть его не удалось. К счастью, обошлось и без него.
Коваль прикусил верхнюю губу.
— Жалко, что я раньше не знал, — проворчал он. — Кое-что можно купить с рук.
— Да, лекарства продаются с рук, — согласился с ним доктор. — Торгуют ими наживающиеся на чужой беде спекулянты. В больницах пенициллина нет, а они, пользуясь этим, дерут по три шкуры за каждый флакончик.
— Раньше бы знать, — упрямо повторил Коваль. — Можно было бы как-нибудь извернуться.
— Не огорчайся, дорогой, — утешил его доктор. — Мы и без пенициллина справились. К тому же лекарствам, купленным на базаре, не следует доверять: спекулянты часто примешивают к ним всякую дрянь или подсыпают сахар, чтобы побольше получалось.
— Это точно, — согласился Коваль. — Я слышал, здесь орудует целая шайка. На прошлой неделе музей ограбили — это наверняка их рук дело. Мой старик говорит, что с запада нам контрабандой привозят лекарства, а на запад тем же путем переправляют золото и произведения искусства.
— Правильно, — подтвердил доктор. — Твой старик отлично разбирается, что к чему. А теперь сматывайтесь отсюда, и чтобы ни сегодня, ни завтра я вас здесь не видел.
Мы вышли из больницы.
Я тоже слышал о нападении на музей: неизвестные преступники связали сторожа и под прикрытием ночи погрузили на машину много старых картин и коллекцию икон семнадцатого века. Отец говорил, что и часа не прошло, как милиция нашла эту грузовую машину, брошенную пустой на одной из ближайших улиц.
Подозревали, что грабители не стали вывозить добычу куда-то далеко, а припрятали ее где-то в нашем же городе.
— Ты считаешь, что музей ограбили те, кто торгует на черном рынке? — спросил я у Коваля.
— Вполне возможно, — ответил он. — Это одна банда.
— Так почему же их не посадят?
— Лопух ты, Мацек. Подозрения — одно дело, а доказательства — совсем другое. Нужно ведь сначала доказать, что это — они. Нужно найти и место, где спрятано краденое.
— Понимаю, — согласился я. — Значит, сначала нужно доказать.
Мы распрощались недалеко от моего дома. Коваль на ходу прыгнул в автобус и сделал это как всегда ловко, почти без разбега. Он жил в шахтерском поселке Зеленый Камень, лежавшем на окраине нашего города.
Учитель истории Халас снял очки и протер стекла большим клетчатым платком. Потом он водрузил очки на место, достал из кармана блокнот и перелистнул несколько страничек. Шир так сжался, что почти лег щекой на парту. Сейчас историк будет вызывать к доске. А начнет опрос он скорее всего именно с него, с Шира, который на последнем уроке умудрился схватить двойку. У Халаса была странная привычка постоянно вызывать двоечников, как бы желая лишний раз убедиться, что никакой педагогической ошибки не произошло и бедняга в самом деле заслуживает двойку.