К пятидесяти годам Вождь добился успеха в бизнесе, все обстояло хорошо в его семейных делах, и его потянуло на поиски нематериального, захотелось разобраться в вопросах души. По природе своей склонный к соперничеству, он к своей недавно обретенной духовности подошел с тем же боевым пылом, как и ко всем остальным делам. Он был упрям. Его отвращение к самоанализу было очевидным. Мнения его были крепче, чем его дух. По правде говоря, учеником он был ужасным. Ей он очень нравился.
– Я вижу, что вы, ребята, честны перед самими собой, – сказал Мигель. – Ваша осознанность быстро растет. Помните о том, что не нужно верить всему, что вы думаете, или тому, что думают другие. Просто слушайте и учитесь.
– Может быть, мы могли бы сделать что-то большее? – спросила одна из учениц. – Вождь сказал, что он был сломлен. Наверное, нам нужно продолжать и дальше ломаться, пока наконец не произойдет сдвиг в сознании и мы не впустим внутрь себя свет.
Она нахмурилась, видимо не уверенная, что она на правильном пути. Но внутреннее чутье шамана подсказывало ему, что она выбрала верное направление.
– Продолжай, – велел ей Мигель.
– Я просто подумала, не могли бы вы…
– Не могли бы вы подтолкнуть нас посильнее? – встрял Вождь, как будто ему уже давно не терпелось сказать это. Что-то подобное он уже говорил раньше и, очевидно, забыл о неприятных последствиях. – Мы здесь, с вами, дон Мигель, другие-то с вами не пошли, – похвастался Вождь. – Мы здесь, и мы готовы.
Все трое посмотрели на шамана.
Мигель обвел каждого пристальным взглядом.
– Хотите, чтоб я вас подтолкнул? – спросил он.
– Ну конечно! – воскликнул Вождь. – Сделайте худшее, на что вы способны, босс.
– Вы правда этого хотите?
– Не жалейте нас! – ответил Вождь, улыбаясь во весь рот.
Женщины, похоже, были уже не так уверены, они с трудом выдерживали взгляд Мигеля.
– Вы понимаете, чего просите? – тихо осведомился учитель.
Широкая улыбка не сходила с губ Вождя, но он замялся. Произнеся свои слова, теперь он вынужден был задуматься о том, что они могут подразумевать. Что именно может означать слово «подтолкнуть»? У себя на работе он ежедневно подталкивал людей. Конечно, это другое, и делается ради другого, он знает. Вспомнив страшное синее чудище из своего видения, он стал размышлять. Все долго молчали, улыбка медленно сошла с его лица.
С интересом наблюдая эту сцену, Лала начинала понимать, как на все это смотрит шаман. Глядя в лица своих любимых учеников, он слышал только один голос. Несомненно, он сказал бы, что это голос Лалы. Он понимает, что желание закончить гонку раньше всех, – это тщеславие. Он бы обвинил ее в этой постоянной, упорной потребности знать. Со своей стороны, она не понимала, что могут получить ученики, если их подтолкнуть сильнее. Взламывать человеческий разум никогда не входило в набор ее методов. Ту игру, в которую играет она, можно выиграть, только направляя и убеждая, а затем – наблюдая, как ум совершает свою работу. В любом случае этот ученик, этот основательный человек, который хочет, чтобы просветление случилось по его графику, не сломается. Он создан, чтобы быть гибким. Он, скорее, упадет в обморок.
Орел, замеченный Лалой и все круживший в небе, внезапно с клекотом спикировал на них. Этот звук распорол мгновение и разорвал залитое солнцем пространство. Все три ученика были потрясены. Вождю – человеку, который требовал знания, – показалось, что время высасывается через небо, а горный пейзаж улетает вслед за ним. Ум его стал пустым. Вождь сидя закачался и рухнул набок, распластавшись по изгибам камня. У женщин перехватило дыхание, они, застыв, смотрели на Мигеля.
– Небольшое злоупотребление истиной – и в разуме происходит сдвиг, – сказал он. – Иногда бывает достаточно новой идеи – изменения восприятия, или можно на секунду заглянуть внутрь себя. – Голос его звучал тихо, но в нем была сила. – Самые большие сдвиги происходят от переживания чистого ощущения жизни, без всяких комментариев. Остановите мышление, и останется лишь чувственный опыт. Прекратите стараться, и вас вознесет любовь.
«Воины умирают, не оставляя попыток», – хотел он добавить, но его, скорее всего, не поняли бы. Духовные искатели часто целую жизнь тратят на то, чтобы стараться, добиваться чего-то, выстраивать стратегии. Они воюют со своими внутренними голосами, морят голодом свое тело, а потом наказывают себя за то, что так и не обрели нирвану. Они роются в шкатулках тайных знаний, бьются над загадкой, но пропускают самое важное: необходимость сдаться.
В каньоне за их спинами шуршал ветер, шевеля последние, сухие остатки зимы. Он приводил травинки в движение, но не ломал их. Убеждения можно разрушить, не сломив того, кто в них верит.
– А теперь время видения, – сказал Мигель, глядя им в глаза. – Пора все отпустить. – Он помолчал, чтобы убедиться в том, что они понимают. – Готовы?
Ему не пришлось повторять вопрос. Женщины нашли себе место поудобнее по обеим сторонам от все еще бездвижного тела Вождя и позволили своему дыханию замедлиться и успокоиться. Мигель показал на небо и попросил их погрузиться в видение орла, парившего над ними и взмывавшего все выше и выше. В последний раз взглянув вверх, обе закрыли глаза и отдались видению.
В воцарившейся тишине Лала ощутила некий поток, от которого ей стало неуютно. Он хлынул в пустоту, оставленную словами, и, вибрируя, пронизывал материю. Он пульсировал в околдованных солнцем и погруженных в видения, смягчал самую ткань всех существ и предметов. Шаман нашел бы и для этого слово. Возможно, он назвал бы это любовью – драгоценным камнем, который Лала так старалась лишить блеска. Любовь отбрасывала в сторону теорию и бесстыдно нарушала правила. Участники этой маленькой группы всю жизнь занимались более темными искусствами и, слыша это слово, чувствовали себя так же неловко, как Лала. Любовь – самый непонятный вид магии, она прогоняет страх и позволяет свету пробиться сквозь дым знаний.
Куда же это Лалу занесло? Что увело ее так далеко из-под тени того дерева, от роскошной иллюзии слов? Где сейчас старуха, мать мастера нагуаля, из-за которого она пустилась в эту безумную погоню? Вдали снова закричал орел, и Лала вдруг насторожилась. Она подняла взгляд вверх, прикрывая глаза от безжалостного солнечного света. Теперь она увидела, и, хотя их разделяло огромное расстояние, она узнала, кто там, в небесах. Видимо, Сарита нашла новый способ вести поиски. Лала смотрела, словно в трансе, как Сарита парит и кружит над человеческим видением, над войной идей, – и никакие последствия ей не страшны.
Неужели Сарита вознеслась так высоко, что даже Лале ее уже не достать? Нет, без La Diosa успех в этой миссии невозможен. Без ее помощи учитель нагуаля не вернется, и никто больше не услышит слов мудрости от тринадцатого ребенка мексиканской колдуньи. Хватит с нее видений, тайн и умышленных надругательств над верой. Она надеется, что те привидения – Леонардо и его сумасшедший отец Эсикио – больше никогда не вернутся. Где бы они ни были и какое бы вмешательство в ее дела ни замышляли, с ними покончено. Она больше не потерпит присутствия их и таких, как они.
«А как же я?» – услышала она голос. Да, действительно, а как же она сама? Нужно познакомить этого видящего с собою и вернуть его на ее условиях. У нее есть свои интересы, и пора о них позаботиться. Рыжеволосая встала, вдохнула из бесконечного источника жизни и спокойно позволила себе постепенно исчезнуть, оставив маленьких смертных с их маленькими видениями.
15
– Покажите мне, как вы привлекаете к себе внимание Бога!
Мигель обращался к группе со ступеней руин инков. Все сорок учеников внизу замерли, их лица выражали замешательство. Они стояли на самом высоком месте маленького острова усталые, но радостные, а за ними мириадами переливчатых оттенков сверкало озеро Титикака.
Отчалив от гористых берегов рано утром, их паром достиг острова незадолго до полудня, и они сразу же начали подъем на скалистый пик. Они были на ногах с раннего утра, и Мигель рассчитывал, что усталость сломит сопротивление учеников истине – хотя бы немного. Спросите человека со свежим умом о Боге, и на вас посыплются разные теории. Но если вы попросите потеоретизировать того, кто устал, то можете увидеть первые проблески осознанности. «Покажите мне, как вы привлекаете к себе внимание Бога!» Он дал команду, но ничего не происходило. Никто не знал, что нужно делать, как действовать. Украдкой посматривая друг на друга, все ждали, когда кто-нибудь первым нарушит тишину. Наконец такой человек нашелся.
– Эй, Бог! – взревел он, и его слова пульсирующими волнами отдались в горах.
Несколько человек засмеялись, и тогда один за другим его примеру последовали другие. Сначала они неуклюже двигались, не понимая, что делать дальше, но вскоре воодушевились. Одна женщина бросилась на землю и стала с чувственным удовольствием корчиться и стонать. Мужчины падали на колени. Некоторые танцевали. Многие пели. С Вождя было, видимо, довольно, ему не хотелось, чтобы на него обращали внимание, и он просто наблюдал за другими. Одна из женщин встала в центре группы и замерла среди всеобщего бедлама, пристально и целеустремленно глядя на Мигеля. Да, подумал он, уже близко, но этого еще не достаточно. Пришла ли кому-нибудь из них в голову мысль о зеркале, пусть воображаемом? Захотелось ли кому-нибудь остановиться и помолчать? Задумался ли кто-нибудь о том, чтобы направить часть внимания на тело, в котором он обитает? На вызов Мигеля не было правильного ответа, но занятно, как быстро они превратили его в интеллектуальный вызов. Ему почти слышны были их мысли: «Где же, в конце концов, Бог?», «Бог – Он кто?», «Видит ли нас Бог?», «Слышит ли Он нас?», «Заботится ли Он о нас?». Насколько сильна их уверенность, их сомнение? Нравится ли им вообще идея Бога? Боятся ли они ее? Может быть, они боятся, что Он их осудит, так же, как боятся, что их осудят другие? Тогда, наверное, внимание Бога будет похоже на их внимание – вялое, мимолетное, подверженное любым влияниям.