о своей жизни, изложить свои взгляды и даже выразить гнев – дать ему волю. Она заговорила, сначала нерешительно, затем все раскованнее. Чем дольше она говорила, тем агрессивнее становилась. Я молча стоял рядом с ней, а она разразилась тирадой, клеймя мужчин, Бога, жизнь. Голос ее звучал все громче, ее затрясло, а лицо ее приняло демоническое выражение. В зале улыбки сменились тревогой, а потом потрясением. У многих в глазах был страх.
Так продолжалось несколько минут. Наконец гнев женщины стал ослабевать – и она заплакала. На этот раз она с благодарностью, искренне позволила обнять себя. Зал зааплодировал, впечатленный этим выплеском неприкрытого чувства, но всем, однако, было не по себе. Когда она вернулась на свое место и публика успокоилась, я спросил, есть ли у присутствующих сомнения в том, что одержимость существует.
– Теперь вы понимаете, о чем я говорю? – обратился я к залу.
Разумеется, они понимали. Мы можем считать, что все наши собственные злейшие демоны живут в окружающих людях, можем пугать себя образами бесов и упырей – а можем посмотреть внутрь себя, прислушаться и распознать голос знаний, живущий в нас и постоянно разговаривающий с нами. Этот голос может очень сильно напугать. Мы не привыкли слышать самих себя, поэтому редко отдаем себе отчет в том, какие своекорыстные и жестокие слова произносим вслух и про себя каждый день. Отследить то, что мы думаем, и изменить свой внутренний разговор – вот в чем заключается любовь к себе.
Все в жизни призвано служить самой жизни. Слушая и меняясь, мы можем превратить знания в слугу, которым они и должны быть. Овладев искусством создавать ад в своем уме, мы можем выбрать путь благородных ангелов, безупречных вестников. Следует уважать любое видение, но каждое видение может измениться, когда будет к этому готово. Если ум захочет, он может дать нам свободу, к которой мы все стремимся и которую с трудом можем себе представить.
Признав, что знания, служащие жизни, могут также быть средством избавления человека от страданий, мы можем научиться по-новому взаимодействовать с людьми. Мы можем по-другому увидеть самих себя. Мы можем перестать верить собственному голосу, всем голосам, но продолжать слушать и учиться. «Я хищник. Моя любимая пища – страх… чувство вины… гнев…» – можно начать и с этого. Моим ученикам такое начало обычно помогало понять проблему и наметить ее решение. Осознанный ум может стать охотником, жаждущим истины.
Лучшие из моих учеников продолжают охотиться, только теперь у них другая добыча. Они изменились. Они верны человеку, и создаваемая ими реальность строится на благодарности и великодушии. Ум, который раньше за всем надзирал и наказывал, теперь служит жизни. Если раньше он был злодеем, то теперь он герой. Прежде он жаждал яда, а сегодня ему по вкусу нектар.
23
– Ты пчела или муха?
– Что? – смущенно спросил мужчина.
– Ты пчела? Или же ты муха?
– Думаю, пчела. Кому хочется быть мухой?
Дон Мигель кивнул и повернулся к другому ученику. Группа была большая, почти все обширное пространство студии было заполнено учениками. Большинство сидело в удобных креслах. Они придвинулись поближе к учителю, который говорил, сидя на маленьком диване в передней части зала.
– Кто ты? – спросил Мигель у женщины, делавшей заметки. – Пчела или муха?
– Пчела! – бодро ответила женщина, роняя ручку.
Она быстро переключила внимание на происходящее вокруг, ей очень хотелось принять участие в обсуждении.
– Ты в этом уверена? – спросил Мигель, наклоняясь к ней и глядя прямо в глаза. – Ты уверена в том, что время от времени тебе не хочется отведать немного дерьма?
– Дерьма? – Женщина была потрясена до глубины души и, кажется, даже оскорблена. – Да нет же!
– Ты никогда не сплетничаешь с подругами? Никогда никого не осуждаешь?
– Ну…
– Ты никогда не соглашаешься с пересудами о тебе? Никогда не обижаешься? Твои чувства никогда не бывают задеты?
– Думаю, иногда мне бывает жалко себя.
– Из-за того, что?..
– Может быть, я чувствую себя отвергнутой… Мне кажется, меня не понимают.
– Значит, все-таки иногда ешь дерьмо?
– Ну, может быть.
Мигель обратился к женщине постарше:
– Ты когда-нибудь осуждаешь человека в себе?
– Наверное, да, но в основном я питаюсь медом, – ответила она.
– Ты говоришь своему телу, как оно прекрасно, правда?
– Да, конечно.
– Скажи этому человеку в тебе, что он любовь всей твоей жизни.
Мигель подождал, пока она поймет, что он имеет в виду.
– Любовь?..
Женщина залилась румянцем, подыскивая слова для ответа.
– Кто больше достоин твоей любви и верности? – тихо продолжал Мигель, как будто вел с ней частную беседу. – Этот человек был с тобой, когда ты родилась, и останется с тобой до самого конца. – Он с сочувствием посмотрел на женщину. – Он сразу же стал служить тебе и всегда тебя слушался, как бы ты им ни пренебрегала и как бы жестоко с ним ни обращалась. Это он выслушивает все твои тайные исповеди и принимает тебя такой, какая ты есть. Он твой постоянный спутник и друг. Он любовь твоей жизни.
– Да, я понимаю, – ответила женщина, еще больше заливаясь краской.
– К кому ты относишься лучше: к своей кошке или к человеку в тебе? – спросил Мигель мужчину, сидевшего в глубине комнаты.
– У меня две собаки, – сказал тот, – так что без вариантов. К ним я отношусь гораздо лучше. – Группа засмеялась. – Без шуток: они спят на стеганых одеялах с гусиным пухом и питаются экологически чистым кормом.
– Да, наверное, к собакам ты относишься лучше, – согласился Мигель, – но у тебя никогда не будет домашнего существа добрее и преданнее, чем человек в тебе… А что у тебя? – обратился он к маленькой женщине, сидевшей в переднем ряду.
– У меня кот, – сказала она.
– Ты ешь дерьмо?
Женщина опустила взгляд на свой блокнот и покачала головой. На секунду всем показалось, что она вот-вот расплачется.
Чтобы дать ей время, Мигель переключился на женщину, сидевшую рядом с ней.
– А ты? – спросил он.
– Боюсь, что да, – сразу ответила та. – Я, кажется, всегда боюсь. Вот и сейчас боюсь.
Ее миниатюрная соседка подавила всхлип, и Мигель раскрыл ей свои объятия. Она отложила блокнот, села рядом с ним и позволила его рукам обхватить ее голову. Он гладил ее по волосам, обводя взглядом комнату. У дальней стены, плотно скрестив руки на груди, сидел мужчина.
– А ты что предпочитаешь? – спросил его Мигель. – Мед или дерьмо?
– Предпочитаю-то я мед, – ответил мужчина, – но, должен признаться, больше привык к дерьму.
– Любишь осуждать?
Мигель улыбался, глядя, как мужчина неодобрительно посматривает на женщину, нашедшую у него утешение.
– Да нет. Просто вокруг одни идиоты.
Аудитория снова грохнула. Мужчина немного расслабился и положил руки на колени.
– Значит, ты муха?
– Муха?
Мужчина слегка нахмурился, размышляя.
– Раз нравится трескать дерьмо, значит муха, – объяснил Мигель. – Если б ты был пчелой, то всегда лакомился бы медом. Ты бы питался любовью, уважением, радостью, разве нет? Я не прав? Говорил бы человеку в себе приятное. Наблюдал бы за тем, как ведут себя другие, замечал бы, как они причиняют боль самим себе, и чувствовал бы сострадание. Ты проявлял бы уважение ко всем, потому что уважал бы самого себя. – Он ждал, глядя на лица собравшихся. – Я прав?
По залу волной прокатился гул согласия.
– А не могут ли мухи научиться питаться медом? – спросил мужчина.
– Ты хочешь быть мухой, которая ест мед? Ну что ж, дерзай! – Мигель усмехнулся. – Только помни: рано или поздно ты не устоишь перед дерьмом. Тебе захочется твоей обычной еды – обычной для мухи, конечно.
– Но что, если ты не рожден пчелой?
– Все мы рождаемся пчелами. Ну разумеется, мы родились людьми. Ты ведь понимаешь – все это только метафоры, – сказал Мигель, улыбаясь. – Родились мы людьми, а люди не рождаются умственно запрограммированными. Это происходит позже, когда ребенок овладевает языком и начинает думать. С этого времени человек подчиняется уму. Его мысли решают, что реально.
– Что может быть реальным, – поправил его кто-то.
– Разум определяет, что является реальным, – настоял он на своем.
Мигель опустил взгляд на женщину, прислонившуюся к его колену. Он дотронулся до ее щеки сведенными вместе кончиками пальцев и стал как бы осыпать ее поцелуями. Откликнуться она, похоже, была не в состоянии.
– Но даже после того, как в наших головах появились мысли, – сказал он, – даже после того, как мы усвоили символы, прошло еще много времени, прежде чем мы научились питаться дерьмом. Вы, конечно же, видели, как счастливы малые дети. Они добры от природы и с любовью встречают любовь. Они испытывают все эмоции, но в раннем возрасте эмоции быстро возникают и тут же исчезают. Ребенок обижается, и обида проходит. Он пугается чего-то, но и страх скоро проходит. Дети любопытны: они хотят знать все обо всем. Они узнают, что как называется, учатся говорить, и – р-раз! – в их головы влетает несметное множество разных мнений.
Мигель обвел взглядом учеников, отмечая, насколько внимательно они слушают.
– Все эти страхи, ненависть, осуждение сильно влияют на детей, – продолжал он. – Вместо меда они начинают привыкать к продуктам, которыми питаются все вокруг. Они не натуральные, но выглядят как обыкновенная еда. Все ведь питаются ими. Они начинают употреблять яд, и тело реагирует на это эмоциями. Они слышат злобные, отвратительные речи и чувствуют, как их тела вырабатывают гнев. Они могут сказать: «Ага, другие люди питаются гневом, и им это очень нравится, попробую-ка и я». И тогда гнев вырабатывается снова и снова, чтобы накормить их. Некоторые без ума от чувства вины: ммм! Так вкусно, когда годами не пробовал ничего другого. Кое-кому из взрослых до сих пор по душе страх. От него тоже иногда слюнки текут. Он может маскироваться под робость – ну ничего же плохого! – и люди, приложив усилия, привыкают к его вкусу. Чтобы казаться сильными и властными, они вкушают собственный страх тайно и жиреют на страхах других людей. Чтобы казаться умными, они развивают в себе вкус к осуждению. Чтобы быть как взрослые, как другие люди, дети учатся питаться ядом, пока у них не возникает переносимость. И дерьмо уже кажется неплохой закуской.