и видом и размером)
мышиный труп
потерла лоб:
«проклятый шкап!
засохло мыло
точно гриб
и мухи сдохли
под фужером
а где же то —
не помню что?
на теле слышу
бродят
чьи-то пальцы:
мышиный труп
мышиный труп —
в кошачий суп!»
В ОТЕЛЕ
ПРОПАДАЛИ
ПОСТОЯЛЬЦЫ
во сне киноафишу
вижу
…и пропадают постоянно
я сам…
вот тут она стояла
«мышиный труп
мышиный труп —
в кошачий суп!»
…обжились… живут в руинах…
эти мальчики в погонах —
рассыпалась кровать
и смех и грех!
замечательную вещь —
город взяли
поиграли
…и стул ебена мать
трюх трюх на трех
…и разбили —
во всю орудийную мощь
…трусы держу в руке
так торопила
прежде вещи
нас переживали —
старик…
на чердаке
трещат стропила
…зачем брали?
всё стояли
всё переживали…
вилку гнул
гнул гнул —
зуб согнул…
а теперь
блестят как неживые
а теперь
блестят как неживые
воистину вы дьявола ласкали!
сгинь рогатый!
сатана ты!
саданул…
на клеенке —
раны ножевые
вещи зловещи —
хозяин кощей —
лягу во гроб —
в шкаф-гардероб —
любитель вещей
хранитель вещей —
и забуду себя там
насовсем
смеется малыш —
погубитель вещей
…вылетит моль
– Господи старый костюм…
– Боже мой! прежняя боль…
а время летит —
истребитель вещей
ЧЕРНОВИКИ ПУШКИНА(1985)
…Веселое имя Пушкин.
I. СТИХИ
Если угодно, примите эти стихи, как один из возможных вариантов. Я убежден, что мысль Поэта водила моей послушной рукой.
MON PORTRAIT
Vous me demandez mon portrait,
Mais peint d’apres nature;
Mon cher, il sera bientot fait,
Quoiqe en miniature.
Je suis un jeune polisson,
Encore dans les classes;
Point sot, je le dis sans facon
Et sans fades grimaces.
Onc il ne fut de babillard,
Ni docteur en Sorbonne —
Plus ennuyeux et plus braillard,
Que moi-meme en personne.
Ma taille a celles des plus longs
Ne peut etre egalee;
J’ai le teint frais, les cheveux blonds
Et la tete bouclee.
J’aime et le monde et son fracas,
Je hais la solitude;
J’abhorre et noise, et debats,
Et tabt soit peu l’etude.
Spectacles, bals me plaisent fort,
Et d’apre ma pensee.
Je dirais ce que j’aime encore…
Si n’tais au Lycee
Apres cela, mon cher ami,
L’on peut me reconnaitre:
Qui! tel que le bon Dieu me fit,
Je veux toujours paraitre.
Vrai demon pour l’espieglerie,
Vrai singe par sa mine,
Beaucoup et drop d’etourderie.
Ma foi, voila Pouchkine.
МОЙ ПОРТРЕТ
Вы попросили мой портрет,
Каков он есть в натуре.
Его рисует вам поэт
Пока в миниатюре.
Я – только юный озорник,
Сижу за партой школьной,
Но правду говорить привык
Без робости окольной.
И в целом свете нет вралей,
Ни докторов Сорбонны
Шумней, назойливей и злей
Меня – моей персоны.
С курчавой шапкою волос
Румяный без излишка
Я до Вильгельма не дорос,
Но и не коротышка.
Корплю я с горем пополам
Над грифельной доскою.
Люблю толпу – и смех и гам —
И не терплю покою.
Люблю спектакли и балы.
Еще сказать не смею,
Какие игры мне милы…
Прогонят из Лицея.
Здесь верно все до точки вплоть.
И если уж признаться,
Каким слепил меня Господь,
Таким хочу остаться.
Я сущий бес при том – при всем,
Мартышкина мордашка.
Пройдусь по залу колесом! —
Таков уж Пушкин Сашка.
COUPLETS
Quand un poete en son extase
Vous lit son ode ou son bouquet,
Quand un contuer traine son phrase,
Quant un econte un perroquet,
Ne trouvant pas le mot pour rire,
On djrt, on baille en son mouchoir,
On attend le moment de dire:
Jusqu’au plaisir de nous revoir.
Mais tete-a-tete avec sa belle,
On bien avec des gens d’esprit,
Le vrais bonheur se renouvelle,
On est content, l’on chante, on rit.
Prolongez vos paisibles veilles,
Et chantez vers sa fin du soir
A vos amis, a vos bouteilles:
Jusqu’au plaisir de nous revoir.
Amis, la vie est un passage
Et tour s’ecoule avec le temps,
L’amour aussi n’est qu’un volage,
Un oiseau de notre printemps;
Trop tot il fuit, riant sons cape —
C’est pour toujours, adieu l’Espoir!
On ne dit pas des qu’il s’echappe:
Jusqu’au plaisir de nous revoir.
Le temps s’enfuit triste et barbare
Et tot ou tard on va la-haut.
Souvent – le cas n’est pas si rare —
Hasard nous sauve du tombeau.
Des maux s’elongnent les cohortes
Et le squelette et noir
S’en va frappant a d’autres portes:
Jusqu’au plaisir de nous revoir.
Mais quoi? je sens que je me lasse
En lassant mes chers audulteurs,
Allons, je descends du Parnasse —
Il n’est pas fait pour les chanteurs,
Pour des couplets mon feu s’allume,
Sur un refrain j’ai du pouvoir,
C’est bien assez – adieu, ma plume!
Jusqu’au plaisir de nous revoir.
КУПЛЕТЫ
Когда поэт в один присест
Прочесть свою поэму хочет,
Когда рассказчик надоест
И все талдычит и бормочет,
Зеваешь снова – и опять,
И все сильней твои страданья,
Нет мочи, хочется сказать:
Прощай, до скорого свиданья.
С красавицей наедине
Или в компании с друзьями
Беспечен, весел ты вполне.
И мнится, вечность – перед вами.
Но минет ночь, и меркнет рай,
Похмелье чудится заране.
Прощай, вдова Клико, прощай!
Прощай, до скорого свиданья.
Друзья мои, пришла Весна.
Прощай, пирушки и милашки.
Любовь волнует нас одна.
Но, к сожаленью, мы – не пташки.
Любовь уходит навсегда,
Разбив надежды, ожиданья.
Уж и не скажешь никогда:
Прощай, до скорого свиданья.
За часом час – за годом год.
Устав считать свои потери,
Ты Смерти ждешь. И Смерть придет
Заимодавцем к вашей двери.
А то отсрочит свой визит
Или другой прельстится данью
И лишь украдкой погрозит:
Прощай, до скорого свиданья.
Устали вы в конце концов.
Боюсь, я пел не меньше часа.
Парнас не создан для певцов
И должен я сойти с Парнаса.
Люблю писать, пишу остро.
Звучи, куплет – мое созданье.
Я сам устал – прощай, перо!
Прощай, до скорого свиданья.
(ОПИСАНИЕ ЛИЦЕЙСКОГО ЧЕРНОВИКА)«Почерк юношеский круглый…»
Почерк юношеский круглый,
Завитушки то и дело,
Стиль античных дортуаров,
Сквозь стихи темнеет сад…
Там сидел я ночью белой
На скамейке опустелой,
Там на пустоши в тумане
Те дубы еще стоят.
«J’ai possede maitresse honnete…»
J’ai possede maitresse honnete.
Je la servais comme il lui faut,
Mais je n’ai point tourne de tete, —
Je n’ai jamais vise si haut.
«Она строга и синеока…»
Она строга и синеока.
Я деве преданно служил,
Но головы ей не кружил, —
Я и не метил так высоко.
«A son amant Egle sans resistance…»
A son amant Egle sans resistance
Avait cede – mais lui pale et perclus
Se demenait – enfin n’en pouvant plus
Tout essouffle tira… sa reverance, —
«Monsieur – Egle d’un ton plein d’arrogance,
Parlez, Monsieur: pourquoi donc mon aspect
Vous glace-t-il? m’en direz vous la cause?
Est-ce degout?» – Mon dieu, c’est autre chose, —
«Exces d’amour?» – non, exces de respect.
«Любовнику Аглая уступила…»
Любовнику Аглая уступила.
Измучился, ее измучил он,
Ахиллу в битве не хватило пыла.
И наконец был удовлетворен
Тем, что в дверях отвесил ей поклон.
Ему сказала дева в раздраженьи:
«Скажите, сударь, отчего мой вид
Вас угнетает, просто леденит?
Избыток чувств?» – Излишек уваженья.
ИЗ КАТУЛЛА
Оставь, о Лесбия, лампаду
Близ ложа тихого любви,
Пусть на полу предстанут взгляду
Одежды легкие твои.
Не уверяй, что я ревную
Тебя к лобзаньям жаркой тьмы.
Признанья наши, поцелуи,
И день и ночь смешаем мы.
«Улыбка уст, улыбка взоров…»
Улыбка уст, улыбка взоров
Всегда одушевляет нас.
Но примечаю я подчас
Улыбку тихих разговоров.
Когда мы вечером вдвоем
Сидим в тени от лампы зыбкой,
В самом молчании твоем
Есть нечто, что сквозит улыбкой.
Меж нами поединок, право,
И не решат его слова.
И безмятежна, и лукава
Ты вся – улыбка Божества.
(ОПИСАНИЕ ЧЕРНОВИКА)«Ты куда стремишься, почерк…»
Ты куда стремишься, почерк
Упоительный и хлесткий?
Всюду вымарки – досада,
Все зачеркнуто подряд.
Нарисована все та же
С гладкой греческой прической
И мужской брезгливый профиль,
Только что не говорят.
ЭЛЕГИЯ
Помню надпись по-латыни:
Без кощунства нет святыни.
В беспечных радостях, в живом очарованьи,
О дни весны моей, вы скоро утекли.
Теките медленней в моем воспоминаньи,
О дни весны моей, подобием сопли.
ЛЕВУШКЕ
Презрев и голос укоризны,
И зову сладостных надежд,
Иду в чужбине прах отчизны
С дорожных отряхнуть одежд.
Умолкни сердца ропот сонный,
Привычки давней слабый глас,
Прости, предел неблагосклонный,
Где свет узрел я в первый раз!
Простите, сумрачные сени,
Где дни мои текли в тиши,
Исполнены страстей и лени
И снов задумчивой души.
Мой брат, в опасный день разлуки
Все думы сердца – о тебе.
В последний раз пожмем мы руки
И покоримся злой судьбе.
Благослови побег поэта,
Отлет из отчего гнезда.
Прощай на долгие года.
Брат! Где-нибудь в волненьи света
Мой глас воспомни иногда
Умолкнет он под небом дальним,
Где все сияет как во сне,
Один изгнанником печальным
Угаснет в чуждой стороне.
К моей могиле безымянной
Потянет от родных долин
Осенний журавлиный клин.
Настанет день и час желанный —
И тризну справит славянин.
ЦАРСКИЙ АРАП
Как жениться задумал царский арап,
Меж боярынь арап похаживает,
На боярышень арап поглядывает.
Что выбрал арап себе сударушку,
Черный ворон белую лебедушку.
А как он арап чернешенек,
А она-то душа белешенька.
Он глядит на нее, будто бес какой:
Зубы яркие, очи черные.
Обмерла, сомлела девица,
Так без памяти и падает.
Набежали мамушки, нянюшки,
Подхватили под руки белые,
Утешать ее стали жалеючи:
«Ты не плачь, Дуняша, пройдет горе наше!
То не жив человек – чудо дивное,
Из заморских краев привезенное.
Осени его крестным знаменьем,
Все пойдет оно адским пламенем,
В черны уголья рассыплется.
Дунь да плюнь, разотри!
Едет сватать арапа сват, сват, сват,
Да не свой брат – не пошлешь в обрат.
Подкатил к крыльцу, в дом бегом вошел.
А уж там все дрожит, все встречать бежит.
И выносит ему дочь боярина
По обычаю чарку анисовой.
Выпил, крякнул гость, лишь усы обтер.
Крепко в губы целует, в глаза глядит.
«Заневестилась моя крестница!
А коль есть товар, и купца найдем.
Есть такой под рукой – и пригож и смел,
Он в Париже был, там лягушку съел!
Он и девку обоймет и фортецию возьмет.
Не гляди, что чумаз, рода царского,
Хоть лицо бели да на трон сажай!» —
И хохочут кругом рожи пьяные.
Сам хозяин Гаврила Афанасьевич,
Будто нехотя, усмехается.
На дворе темно. Дом затих давно.
Лишь в снегу псы возятися меделянские,
Как залезь чужой, сразу в клочья рвут!
Да в людской не спят, даром свечку жгут.
Собрались гадать сенные девушки:
«Кому вынется, тому сбудется,
Тому сбудется, не минуется…»
Перед образом Вседержителя,
Пред иконою Божьей Матери
Две лампадки горя византийские,
На морозном стекле искры теплятся.
На постели сидит моя боярышня,
Уж молилась, билась отвести беду!
Расплетает косу, слезы на сердце.
Только слышит, шажки торопливые.
Подкатилась – и шасть на скамеечку,
Да ведь это карлица – наушница,
Словно кошка на колени ей прыгнула.
Говорит она: «Слезы высуши.
Дело сделано, дело слажено.
Как решил царь Петр, так тому и быть.
Жить в богатстве вам, чаша полная.
А как детки пойдут, арапчат родишь.
Ликом темные, сердцем русские
Будут честно жить да царю служить,
Отцу-матери утешение».
Только вышло все не по сказанному,
Не по сказанному, по писаному.
ВЗЯТИЕ ОСМАН-ГОРОДА
Плыли челны казачьи вниз по Дону-реке,
Выплывали на Азов-море,
Там сходились с фелюгами турецкими.
Словно факелы, фелюги на воде горят.
Турки криком кричат, в воду сыплются.
А казачьи челны верткие.
На море-Азове Осман-город стоит,
Над стеной крепостной гордо высится
Куполами все, минаретами,
Изузоренный, изукрашенный.
Подступили казаки под Осман-город.
– Отдавайте, кричат, нам, поганые,
Ваших пленников – души христианские! —
Жерла пушек в ответ поворачиваются.
В новой крепости пушки палят.
Ядра с визгом в воду шлепаются.
А которое – в цель, только щепки летят,
Тонут в мутных волнах чубы казацкие.
Весь город на стены высыпал.
Шумно стало, пестро, как на ярмарке.
Даже старцы – и те насмехаются…
В новой крепости пушки молчат —
Пластунами пушкари перерезаны.
А уж тут на стену лезут, машут саблями,
Вниз по улочкам разбегаются.
Кто богатым был, сразу нищим стал.
А кто нищим был, богу жизнь отдал.
Тут и взяли казаки Осман-город,
Расходились по поганскому граду,
Разломали темную темницу[4],
Выпускали на свет полонянников,
Полонянок и малых детушек,
Словно пташек на Сорок Мучеников.
А пашу из-под подушек вытащили
Да на кол посадили, чтобы знал наперед,
Как девок и жен умыкать в полон.
«Играй, прелестное дитя…»
Играй, прелестное дитя,
Летай за бабочкой летучей,
Поймай, поймай ее шутя
Над розой пышной и колючей,
Потом на волю отпустя.
Но не советую тебе
Играть с моим уснувшим змием,
Его завидуя судьбе.
Готовый стать бильярдным кием[5],
Искусным пойманный перстом,
Он просыпается, потом
Он рыщет, словно вор и каин,
В твоем кустарнике густом.
И вдруг он – полный твой хозяин.
(ОПИСАНИЕ ЧЕРНОВИКА)«П заглавное с плюмажем…»
П заглавное с плюмажем,
Флеши, бреши и редуты.
И теснясь, сбиваясь, скачут
Через поле напрямик.
Под огнем ложатся строки,
Поворачивают круто.
Весь кипит, как поле битвы,
И дымится черновик.
АННЕ Н. ВУЛЬФ[6]
Увы! Напрасно деве гордой
Я предлагал свою любовь!
Ни наша жизнь, ни наша кровь
Ее души не тронет твердой.
Слезами буду только сыт,
Хоть сердце мне печаль расколет.
Отныне хер мой только ссыт
И дырок хладных не неволит.
КЮХЕЛЬБЕКЕРУ
Во дни тревог, во дни глухих гонений,
Как брат, Вильгельм, ты дорог мне.
Да сохранит тебя твой добрый гений
Под бурями и в тишине.
И Я БЫ МОГ КАК ШУТ НА
И я бы мог, как шут на святки,
В мороз под барабанный бой
Сплясать в петле перед толпой.
На эти пляски люди падки.
Пусть будет весело народу,
Лишь мог бы кто-нибудь сказать:
«При жизни никому в угоду
Покойник не умел плясать».
И я бы мог как мрачный шут…
Представь, за несколько минут
Перед толпой блядей и пьяниц
Сплясал я свой предсмертный танец.
Паяцем я перед дворцом
Качаюсь – на закат лицом…
Палач из петли вынул тело
И тут же площадь опустела.
А ночью все укрыла мгла.
Старуха, крадучись, пришла.
И продает ей сторож ловкий
На счастье мой кусок веревки.
И я бы мог, как шут на праздник,
Сплясать вам русскую в петле,
Зане у Власти на земле
Есть много развлечений разных:
Бичи, колеса, топоры,
И гильотина, и гаррота…
Все это дремлет до поры
И терпеливо ждет кого-то.
(ОПИСАНИЕ ЧЕРНОВИКА)«Справа – рукопись „Полтава‟…»
Справа – рукопись «Полтава»,
Слева, ну совсем не дело,
Виселицу начеркала
Непослушная рука.
А вверху наглядно, крупно:
Сам себя повесил смело
С неизвестным совокупно
На листке черновика.
«Символы верности любя…»
Н. А.
Символы верности любя,
Она супруга почитает. —
Когда бывает у тебя,
Кольцо снимать предпочитает.
ЧЕРНОВИК – ВОССОЗДАННЫЙ
Проснулся я – последний сон
Исчез – и нега улетает
Не озарялся небосклон
Еще Петрополь почивает
Но обступили уж меня
Толпой докучной в изголовье
Заботы будущего дня
И пересуды и злословье
Не про себя ль
Пора пора остепениться
тридцать лет
И это грустная
Отвыкну от вина и карт
и чинных
Мой поседелый бакенбард
в гостиных
Нет! заря
задором
И буду жив благодаря
Моим врагам и кредиторам
НАДПИСЬ НА ФОНТАНЕ
Сей белокаменный фонтан,
Стихов узором испещренный,
Сооружен и изваян
Руками верных мусульман
На почве, солнцем прокаленной.
Железный ковшик здесь висит,
Надежной целью прикрепленный.
И надпись древняя гласит:
«Кто б ни был ты, пастух простой,
Рыбак иль путник, утомленный
Дорогой пыльной и пустой,
Приди и пей».
-– –
-– – – –
—– – –
—– – –
—– – –
—– – – –
—– –
—– – –
—– – – –[7]
«Когда так нежно, так сердечно…»
Когда так нежно, так сердечно,
Так радостно я встретил вас,
Вы удивилися, конечно,
Досадой хладно воружась.
Вечор в счастливом усыпленьи
Я к вам желаньем воспарил,
Мое живое сновиденье
Ваш милый образ озарил.
С тех пор с волнением, слезами
Мечту прелестную зову.
Во сне я осчастливлен вами —
И благодарен наяву.
(ОПИСАНИЕ ЧЕРНОВИКА)«У Онегина в бюваре…»
У Онегина[8] в бюваре
Позабыт листок почтовый:
Цифры, хвостики, крючочки
Не разгаданы досель.
И – цветок на обороте
Бледно-желтый и лиловый,
Из Тригорского, наверно,
Эта память – акварель.
«Два чувства дивно близки нам…»
Два чувства дивно близки нам,
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
Животворящая святыня!
Земля была б без них мертва,
Как пустыня
И как алтарь без божества.
Два чувства близки нам,
В них обретает сердце
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
Животворящая святыня!
Земля была б без них мертва,
Как без оазиса пустыня
И как алтарь без божества.
Я дописал, пожав плечами,
Недостающие слова
И тут заметил, что вначале
Слова исчезли – сразу два.
Теперь боюсь, что если снова
Восстановить их на листке,
Вдруг не окажется ни слова
На пушкинском черновике.
БАЛЛАРА
– Спой нам, Пьетро, баркаролу
Иль баллару, например! —
Но, потупя очи долу,
Лодкой правит гондольер.
Воздух полн дыханьем лавра,
С лодок музыка звучит,
Дремлют флаги бучентавра,
Море темное молчит.
Так бы плыть под звон гитары
И не думать ни о чем…
Здесь он был – правитель старый
С морем бурным обручен.
Обручаясь, с бучентавра
Бросил в волны он кольцо.
И печально, и коварно
В полутьме его лицо.
Ждут убийцы кондотьера.
Смотрит лестница в канал.
Никому еще Фальеро
Оскорбленья не прощал.
– Дорогая, ты уснула?
Что-то ты лицом бела… —
На щеке слеза блеснула
Или брызги от весла.
Слышит бледная супруга:
С башни колокол гудит,
На позор ее супруга
Вся Венеция глядит.
Суд вершит над грозным дуком,
Вспомнив прежние права…
По ступеням с гулким стуком
Покатилась голова…
Ночь тиха, в небесном поле
Блеще Веспер золотой.
Старый дож плявет в гондоле
С догарессой молодой.
ШОТЛАНДСКАЯ ПЕСНЯ[10]
Воротился ночью мельник…
– Женка, что за сапоги?
– Ах ты, пьяница, бездельник,
Где ты видишь сапоги?
Иль мутит тебя лукавый?
Это ведра. – Ведра, право?
Вот уж сорок лет живу,
Ни во сне ни наяву
Не видал до этих пор
Я на ведрах медных шпор.
Воротился ночью мельник…
– Женка, чей там вороной?
– Ах ты, пьяница, бездельник,
Разве это вороной?
Одурел ты, право слово!
Это черная корова.
– Так-то так. Но дело в том,
Что корова под седлом.
И кому на ум пришло
На нее надеть седло?
Воротился ночью мельник…
– Женка, вроде наш сосед?
– Ах ты, пьяница, бездельник,
Ляг проспись, какой сосед!
Это девушка – монашка,
Издалече шла, бедняжка.
– Чтоб сейчас мне лопнуть тут,
Разве думал я когда,
Что у девушек растут
И усы и борода!
(ОПИСАНИЕ ЧЕРНОВИКА)«Четвертушка грубой синей…»
Четвертушка грубой синей
Нелинованной бумаги.
Нарисована Психея,
Окриленные плеча.
Блеклый номер. После смерти
Опечатали бумаги,
Отчего остался с краю
Красный оттиск сургуча.
БЕЗ НАЗВАНИЯ[11]
Пожатье каменной руки
В России знали все поэты.
Вот Пушкина черновики:
Везде жандармские пометы.
«О сколько нам открытий чудных…»
О сколько нам открытий чудных
Готовит просвещенья дух
И Опыт, сын ошибок трудных,
И Гений, парадоксов друг,
И случай, бог изобретатель…
И вот сейчас не знаю, кстати ль
Таинственный набросок твой
Продлить онегинской строфой?
Счастливый Пушкин! век твой зыбкий,
Век балов, баловней, карет,
Казалось, жизни знал секрет,
О чем твой стих поет с улыбкой.
Здесь явлен дух и гений сам
С арапским пылом пополам.