У отца было две дочери. Одну он выдал за огородника, другую – за горшечника. Пришел навестить первую, спросил, как дела; та отвечала: «Да вот молим богов, чтобы дождь пошел и овощи напились». Пришел навестить вторую, спросил, как дела; та ответила: «Да вот молим богов, чтобы солнышко светило и горшки хорошенько просохли». Сказал отец: «Если так, то с кем же из вас молиться мне?»
Сделал мастер статую Гермеса и понес на рынок. Никто не подходил; тогда он стал кричать: «Вот продается бог, податель благ, хранитель прибыли!» Спросил его прохожий: «Что же ты такого полезного бога не у себя держишь, а на рынке продаешь?» Мастер ответил: «От него польза нескорая, а мне нужна скорая».
Был человек бегун и прыгун, только неудачливый. От досады он уехал из родных мест, а потом вернулся и стал рассказывать, как хорошо выступал он в других городах, а на Родосе сделал такой прыжок, какого никто не делал; все, кто там был, это видели! Но на это сказал один из земляков: «Дорогой мой, если ты правду говоришь, зачем тебе свидетелей звать? Вот тебе Родос, тут ты и прыгай!»
«Закон – это мера», – говорили греки и повторяем мы. Но ведь у слова «мера» есть и прямое значение – единица измерения. Греки его не забывали и даже, как мы помним, называли, кто у них первый завел точные меры, вес и монету: аргосский царь Фидон. Это была первая система мер в Европе; посмотрим же на нее.
Стадий = 100 охватов ≈ 185 м;
охват = 4 локтя = 6 ступней ≈ 1 м 85 см;
локоть = 2 пяди ≈ 46 см 2 мм;
ступня = 4 ладони ≈ 30 см 8 мм;
пядь = 12 пальцев ≈ 23 см 1 мм;
ладонь = 4 пальца ≈ 7 см 7 мм;
палец ≈ 1 см 9 мм.
И удобство и неудобство этой системы сразу бросаются в глаза. Удобство – в том, что все единицы почти точно соответствуют размерам человеческого тела, от пальца до охвата рук (по-русски – «сажень», «сяжень», насколько можно «досягнуть» руками), – смерьте! – незачем и линейку с собой носить. Неудобство – в том, что пересчет из одних единиц в другие очень громоздок: попробуйте быстро сказать, сколько ладоней в охвате? Ничего не поделаешь, так уж сложено человеческое тело. Зато нетрудно представить, какой хорошей школой изучения пропорций были эти меры для художников и скульпторов.
Почему греческий стадий был именно такой длины, этому я читал два объяснения. Первое: это расстояние, которое может пройти пахарь за плугом от передышки до передышки (само слово «стадий» приблизительно и значит «стоянка»). Второе: это расстояние, которое может пробежать бегун на самой высокой скорости. Я спросил моего знакомого специалиста по античному спорту, так ли это. Он посчитал данные современных олимпийских рекордов, и оказалось: да, так, самую высокую скорость бегун развивает не на стометровке, а на двухсотметровке! Разница, конечно, маленькая-маленькая; какова же была зоркость греков, что они это заметили!
Бочка для зерна (медимн) = 48 дневных пайков ≈ 52,2 л;
дневной паек (зерновой) = 4 кружки ≈ 1,1 л;
бочонок для вина (амфора) = 12 кувшинов ≈ 39,3 л;
кувшин = 12 кружек ≈ 3,3 л;
кружка = 6 черпаков ≈ 0,27 л;
черпак (киаф) ≈ 0,045 л.
Здесь тоже легко понять систему мер: в основе ее – кружка, которую удобно держать в руке, паек, который человек съедает в день, и другие столь же практичные меры. Греческая кружка – чуть побольше нашего стакана, а греческий черпак – точь-в-точь такой, каким и сейчас хозяйки пользуются на кухне.
Талант = 60 мин ≈ 26,2 кг;
мина (фунт) = 100 драхм ≈ 436,6 г;
драхма (горсть) = 6 оболов ≈ 4,4 г;
обол (прут) ≈ 0,7 г.
Происхождение мер веса немного более запутанно. Талант (нагрузка, полный вес) – это тяжесть, которую может нести на себе один носильщик; это можно себе представить. Обол — это столько, сколько весят 12 ячменных зерен, этих простейших подручных разновесков. А соотношения и названия установились лишь тогда, когда греки приступили к чеканке монеты. Монеты обычно чеканились из серебра, потому что золота в Греции почти нету. Такое количество серебра, на которое можно было купить барана или бочку ячменя, стало главной монетой и весовой единицей – драхмой. А названия «драхма» и «обол» перешли на эти монеты с тех времен, когда и серебро еще не было в ходу, а вместо денег служили бронзовые и железные прутья (такие, какие еще долго ходили в Спарте). Промежуточная же единица «мина» была заимствована с Востока, и название ее – не греческое. Мина – это примерно столько бронзы, сколько можно купить за один обол серебра.
Сперва денег чеканилось мало, и поэтому ценились они дорого: баран стоил драхму, бык – пять драхм. Но так как чеканить деньги все-таки легче, чем разводить скот и сеять хлеб, то количество денег в обороте росло быстрее, чем количество быков, баранов и бочек ячменя. Поэтому деньги постепенно дешевели, а товары дорожали: через полтораста лет бык уже стоил 50 драхм, а баран 10 драхм. Поэтому подсчитывать, скольким рублям и копейкам равняется драхма, мы не будем: в разные времена это было по-разному.
Монеты в одну драхму и меньше были маленькие, как серебряные чешуйки; вместо кошелька их носили во рту за щекой. Чеканить предпочитали тетрадрахмы — монеты по четыре драхмы. Величиной они были с наши теперешние пятидесятикопеечники. В Афинах на лицевой стороне тетрадрахм изображалась голова богини Афины, на оборотной – ее священная птица, сова. («Не носи сов в Афины» – говорила греческая пословица; это значило: в Афинах и так денег много.) В Коринфе изображали на монетах крылатого Пегаса, в Эфесе – пчелу, в Фокее – тюленя (по-гречески тюлень – «фока»), в Эгине – черепаху (морскую, пока Эгина была великой морской державой, и сухопутную – потом). Впоследствии, когда деньги подешевели, монеты пришлось делать крупнее, и на них стало возможно изображать целые мифологические сцены; по тонкости чеканного рисунка они часто замечательны.
По-гречески «закон» будет «номос». Слово это многозначно, и одно из его значений неожиданно. Оно значит: «музыкальное произведение строгой формы». Почему? Потому что для грека музыка была самым совершенным выражением порядка. Когда все звуки согласованы со всеми, они звучат прекрасно; когда хоть один выбивается из согласия – вся гармония гибнет. Там, где в мире все упорядочено до совершенства, сама собой возникает музыка: глядя на мерное круговое движение небесных светил, греки верили, что они издают дивно гармонические звуки, «музыку сфер», и мы ее не слышим только потому, что с младенчества к ней привыкли. И наоборот, там, где возникает музыка, все вокруг из беспорядка приходит в порядок: когда мифический Орфей играл на лире, то слушавшие его дикари переставали быть дикарями, подавали друг другу руки, договаривались об общих законах и начинали жить семьями, городами и государствами.
Орфей погиб, растерзанный вакханками – неистовыми служительницами бога Диониса, которые хотели жить не по закону, а по природе, как ветер дует и трава растет. Его голову и лиру бросили в море. Их понесло волнами и вынесло по другую сторону моря – на остров Лесбос. И Лесбос стал колыбелью греческой музыки. На нем родились Терпандр и Арион.
В самых древних лирах нижней частью корпуса служил панцирь черепахи (хороший резонатор для звука!), а верхней – два рога козы. В более поздних кифарах полый корпус изготовлялся из дерева или металла. Лиры изображены в верхнем ряду, кифары – в нижнем.
Спарта была сильна мужами и крепка оружием. Но два раза это не могло выручить ее из беды – и тогда ее спасало не оружие, а песня. Один раз это было во время внешней войны – с Мессенией: тогда Спарту спас афинский гость – поэт Тиртей. Другой раз это было опаснее – во время внутренних раздоров: тогда Спарту спас лесбосский гость – Терпандр.
Из-за чего возникли раздоры, никто не помнил, но они были страшные: город был как безумный, люди бросались друг на друга с мечами и на улицах, и в застольях. Обратились в Дельфы; оракул сказал: «Призовите Терпандра и почтите Аполлона». Призвали Терпандра. В руках у него была невиданная лира – не четырехструнная, какую знали раньше, а семиструнная, какой она и осталась с тех пор. Он ударил по струнам – и, слушая его мерную игру, люди стали ровнее дышать, добрее друг на друга смотреть, побросали оружие, взялись за руки и, ступая в лад, повели хоровод в честь бога Аполлона. Он играл перед советом и народным собранием – и несогласные приходили к согласию, непримиримые мирились, непонимающие находили общий язык. Он играл в застольях и домах – и в застольях воцарялась дружба, а в домах – любовь. Потомки ничего не запомнили из песен Терпандра – разве что несколько строчек. Но память его благоговейно чтили во все века.
Как Терпандр приплыл с Лесбоса в Спарту, так Арион прибыл с Лесбоса в Коринф – учить греков закону гармонии. Это было уже при тиране Периандре. Угождая народу, Периандр завел в Коринфе праздники в честь Диониса, бога вечно возрождающейся природы. На праздниках выступали хоры; участники хоров были одеты сатирами – веселыми козлоногими спутниками Диониса; они пели песни о его деяниях – не такие торжественные, но такие же стройные, как и в честь Аполлона, а сочинял эти песни Арион.
Отслужив Периандру, Арион поехал с песнями в другие города, заработал там много денег и пустился обратно в Коринф. Корабельщики, с которыми он плыл, увидели его богатство и решили Ариона убить, а деньги его поделить. Разжалобить их было невозможно. Тогда Арион попросил об одном: он споет свою последнюю песню и сам бросится в море. Ему позволили. Он надел свой лучший наряд, взял в руки лиру, встал на носу корабля, громким голосом пропел высокую песнь и бросился в море. И случилось чудо: из моря вынырнул дельфин, принял Ариона на свою крутую спину и после долгого плавания вынес его на греческий берег. Изумленный Периандр воздал Ариону почести, как любимцу богов, корабельщики были наказаны, а на том берегу поставили медную статую человека верхом на дельфине.