Новый эксперт полностью присоединяется к мнению своего предшественника. Он предполагает количественно очень сильную тоску по дому, которая представляет собой психически ненормальное состояние типа меланхолической депрессии такой большой интенсивности, что свободное волеопределение в соответствии с § 51 УК исключено.
На основе этого нового заключения дело было прекращено, и Ап. попала по совету Вильманнса служанкой в психиатрическую клинику Гейдельберга 6.11.06, где она находится и в настоящее время.
Почти всегда она выполняла свою работу аккуратно, была прилежной и услужливой в отношении своих начальников. После того, как сначала она еще была очень застенчивой и частенько жаловалась на тоску по дому, вскоре оживилась; при случае даже козыряла: «Я не дам себя санитаркам в обиду».
Временами она была угрюмой, не работала больше так много, стояла без дела и жаловалась на тоску по дому. Однажды она лежала в постели, у нее не было аппетита, она жаловалась на боли в груди. Объективно никакие признаки заболевания не обнаруживались, температура была нормальной. На следующий день она без разрешения встала, сказала, что чувствует себя хорошо и уже может снова работать.
Иногда ее находят плачущей: она плачет полдня, не называя причин; например, однажды она сказала, что пастор проповедовал о винограднике, это ее так тронуло. Одна особо усердная санитарка, которая была ей ближе других и в отношении которой она в противоположность к остальным также никогда не позволяет себе противоречить, показала, что Ап. ей иногда намекала, из-за чего она так плачет. Она думает о своем преступлении, которое она не может забыть. Много раз она также говорила, что если она выйдет из клиники, то что-нибудь сделает с собой. Другим Ап. никогда не делала таких намеков.
С течением времени Ап. стала считать, что не хочет больше оставаться служанкой, а хочет учиться шитью. Последнее она с мастерством делала у одной няни.
В апреле 1907 г. в первый раз наступила менструация. Она была очень усталой, но вообще-то нормальной.
В июне она иногда была очень раздраженной, громко хлопала дверями, много болтала с персоналом, давала санитаркам «вызывающие ответы», когда она должна была выполнить работу или когда ее о чем-то спрашивали. Один день она почти ничего не ела, сказав, что в еду что-то положили, из-за чего она почти ничего не видит. Позже она об этом говорила: она думала, что ей подсыпали снотворный порошок, чтобы ее разозлить (она часто видела, что пациенты получают медикаменты во время еды).
О своих расстройствах, которые иногда наступали каждую неделю, она говорила, что они продолжаются полдня или целый день, она плачет, не думает ни о чем: она только печальна, страха при этом нет. Последние дни перед недомоганием она чаще всего была раздражительна. «Тогда я ничего не хочу слушать». Она замечала тогда, что снова начинается менструация. В первый день менструации она печальна, менее раздражительна, на второй — опять совсем здорова.
Она всегда, не считая упомянутого, вела себя удовлетворительно. Санитарки высказывались о ней очень положительно, все считали хорошей по характеру, только случайно она бывает несколько раздраженной и упрямой. В отношении врачей все еще сохраняется застенчивость, правда, она разговаривает с ними, но всегда чувствуется скованность. В отношении других девушек она бойкая.
Недавно Аполлония написала несколько раздраженных и сентиментальных писем своей сестре. Такие высказывания, тип расстройств, ее вызывающие ответы, идея отравления и т. д. напоминают то, что называют истеричным характером, поскольку эта ненормальность часто встречается у истеричных. Конечно, это далеко от того, чтобы основывать на этом диагноз «истерия». Речь идет об общепсихопатических особенностях, которые часто встречаются и за пределами ограниченного круга истерии.
Аналогичный, но не такой ясный случай опубликовал Виль-маннс. Поскольку его легко можно найти в оригинале, здесь он излагается в нескольких тезисах.
Ева Б. 13-ти с половиной лет. О характере и учебе говорится только положительное. Родители, учителя, начальник тюрьмы хвалят ее единогласно. Репутация семьи безукоризненна. Хорошее воспитание. В пасху она в первый раз на несколько часов пошла из родных мест на службу. На троицу она со слезами умоляла мать разрешить ей остаться дома. 14 дней спустя первая попытка убить доверенного ей ребенка. Спустя 4 недели — вторая попытка, которая срывается из-за раннего пробуждения другого ребенка. Планомерное совершение поступков. Ранее жалобы на боли в груди и колотье в спине, возможно симулированные. После преступления она производит отчаянно беспомощное впечатление. Позднее .стеснительная, но спокойно-веселый нрав и по-детски беззаботное настроение. Недостаток продолжительного раскаяния. При допросах много противоречий, но ее показание, что она при любых обстоятельствах хотела оставить службу, остается всегда неизменным. Только короткое время отрицания, скорое признание1.
Заключение Вильманнса предполагало, что Ева Б. находилась в безвольном состоянии вследствие тоски по дому.
Прокурора2 обоснование этого взгляда не убедило. Было затребовано другое заключение и, наконец, главное заключение третьего лица. Оба сочли преступницу вменяемой. Однако было установлено нежелание служить. Из ничтожных мотивов, из-за пары кружек пива взрослыми совершаются клятвопреступления и убийства, поэтому вполне допустимо, чтобы и Ева Б. действовала из преступных намерений. В особенности выделялось, что патологическая тоска по дому должна была выдавать себя симптомами: потеря аппетита, нарушение сна и т. д.
В обоснованиях суда среди прочего было указано: заключения которые предполагают вменяемость, не могут дать достаточного психологического объяснения. «По признанному тезису о достаточных обоснованиях применительно к человеческим поступкам обоснования поступка должны быть достаточно тяжкими, чтобы у нравственно и умственно нормального человека уравновесить противостоящие решению сомнения». Для объяснения вопиющего противоречия между мотивом и тяжестью поступка еще незрелого нравственного и умственного развития преступницы недостаточно. Случаи, при которых преступления совершаются по ничтожным причинам, относятся к настоящим преступным натурам. О таковой в случае с Евой Б. по многочисленным свидетельским показаниям речь не идет. Мнение Вильманнса — преступление является выплеском усилившегося до беспомощности порыва тоски по родине — представлялось приемлемым. На основании положения в dubio pro гео, которое действительно и при § 51 УК, суд вынес оправдательный приговор.’
1 Этот случай, который Вильманнс исследовал подробно, видел также Ашаффенбург (Gaup’s CBL. 1908. Р.354). Он не смог убедиться в том, что ребенок не слабоумный. Однако он обследовал ее только в течение получаса. Для стеснительного ребенка этого недостаточно, чтобы дать компетентную оценку.
2 Высказанные на протяжении процесса взгляды могут быть кратко приведены, поскольку знание их, возможно, будет иметь ценность в будущих делах.
Ева Б. после того, как она некоторое время провела дома, уже долгое время снова работает служанкой. О ней не слышно ничего неблагоприятного, она прилежно работает.
Чтобы, насколько позволяют известные до сих пор истории болезни, иметь возможность отличать при этих ностальгических состояниях типичное от индивидуального, должно сначала быть представлено несколько случаев, которые совпадают со случаями с Ап. и Евой Б. в том, что интеллектуальная или моральная неполноценность не доказана и невероятна. Следующий случай имеет некоторое сходство со случаем с Евой Б.
Шпитта: Практические труды по судебно-медицинской психологии. Росток и Шверин, 1855. С. 25. Тоска по родине. Меланхолия. Убийство.
Р., дочь пастуха, на пасху 1850 г. по достижении 13-ти лет по желанию родителей начала работу в качестве детской няни у чабана.
Через 14 дней она навестила своих родителей. Вечером она вернулась обратно. Чабан утверждает, что всегда был ею доволен. У нее также всегда был хороший аппетит и здоровый сон. Печали и слез он не замечал. Но уже на следующий день по возвращении она потребовала снова отпустить ее к родителям, потому что у нее якобы болит желудок. Посещение ей не разрешили. Поэтому она тайно ушла домой, надев свои лучшие вещи, но оставив остальные.
На следующий день она вернулась в сопровождении тети к своим хозяевам обратно, но заявила, что ни в коем случае не останется там дольше. Поскольку и хозяин больше не возражал, служба прекратилась.
Уже 17 апреля она снова начала службы у жены поденщика Г. в С. Сперва она была довольна и, казалось, охотно туда шла. В понедельник 22 апреля она посетила своих родителей, чтобы сменить белье, оставалась там только короткое время и говорила, что довольна.
25 мая она передала своему отцу просьбу, чтобы он встретился с ней, потому что она хочет поговорить с ним. «Мать, которая об этом ничего не сказала мужу, в предположении, что ее дочь вернется домой, поставила палку для ее наказания. Действительно, дочь появилась уже вечером, и когда она не сразу ответила на вопрос матери о ее намерениях, а вместо этого в ответ на слова, что она снова хочет убежать со службы, начала плакать, мать сильно побила ее палкой и отправила опять в С.» Обвиняемая заявила, что уже тогда она лелеяла надежду снова вернуться домой, что она хотела сообщить отцу, что больше совсем не может выносить пребывание там, и просить, чтобы он опять взял ее домой. Г. она солгала, сказав, что отец попросил ее вечером, когда он пойдет за дровами, выйти немного ему навстречу, чтобы поговорить с ней.
Ее живое стремление в родительский дом бросилось в глаза хозяевам. Часто вечером и в течение дня она вставала, выбегала из дома и ходила у торфяного сарая туда-сюда, поглядывая в направлении ее родной деревни. Однажды она сказала, там все-таки лучше. В ответ на наводящие вопросы она сказала только, что дома там красивее. Побужденные такими наблюдениями, супруги часто спрашивали девочку, нравится ли ей и у них тоже, что она всегда подтверждала и добавляла: ед