1 Redepenning, Der geistige Besitzstand von sogenannten Dementen. Monatsschr. f. Psych, u. Neur. 23, Erg.— Heft, 139. 1908.
этому балансу не становятся лучше. То, что индивиды могут иметь ущерб в наблюдательности, знаниях и т. д., не будучи, по нашему определению, в жизни социальной общности слабоумными, Редепеннинг мог бы с таким же успехом заключить из изучения уже имеющегося материала. Его общие пояснения о понятии слабоумия совершенно независимы от его собственного материала.
Особенно обширную область литературы образуют обобщающие схемы обследования умственного развития ребенка и степень детского слабоумия. Ведущим специалистом в этой области является Вине1. Наблюдается стремление найти ряд тестов, которые должны с помощью возрастающей сложности в этом ряду представить «меру степени интеллекта». К этим попыткам отношение, видимо, довольно скептическое. Они уже привели к странным извращениям. Сайте де Санктис обходится шестью тестами, чтобы установить степень слабоумия, и «индивид, который справляется со всей серией тестов корректно и с нормальной быстротой, не является душевнобольным». Все же к концу Сайте де Санктис признается, что «эти штудии еще не завершены». Тот, кто хочет «насладиться» тем, какой вид принимает наивная и одновременно патетическая радость от простого обследования слабоумных детей при отсутствии метода, может прочитать Годдара.
Ценную схему по систематическому описанию личности в целом разрабатывает Институт прикладной психологии. Фрагмент этой «психографической схемы» опубликован4. Особые методы, в представлении этой схемы, не разработаны. Дается указание по точному анамнезу и описанию. Разделы, которые для интеллекта, прежде всего, принимаются во внимание (фантазия, мышление, суждение, самонаблюдение и т. д.), еще не появились.
Если мы оглядываемся на весь ряд методов проверки интеллекта, то нам полностью очевидно первоначальное разделение проверок знаний (инвентаря) и способностей. Проверка инвентаря, от которой мы вообще ожидали немного, особенно перестала иметь значение после результатов Роденвальдта. Мы в ней устанавливаем только то, что приобретено, не получая возможности проникнуть в какой-то психологический механизм. Как бы интересны ни были такие выявления инвентаря для социо-
1 О его многочисленных работах основательный реферат О.Бобертага в Zeitschr. f. angew. Psychol. 3, 230 ff.: «Binets Arbeiten über die intellektuelle Entwicklung des Schulkindes (1894—1909)».
2 Eos 2, 97. 1906.
3 Eos 5, 177. 1909.
4 Zeitschr. f. angew. Psychol. 3, 191 ff. 1909.
логических целей, нам они дают мало. Насколько мало, однако, их значение д ля установления универсальных тезисов, причинных связей и объяснений, настолько велико оно все же для оценки отдельного случая. Хотя и здесь знание инвентаря само по себе значит мало, но это основа, на которой мы только понимаем психические жизненные проявления индивида. Что значит сравнение величины и качества инвентаря с другими факторами, мы упоминали раньше. Вопросы инвентаря, естественно, можно растянуть in infinitum, а общецелесообразных вопросов здесь нет. Все-таки некоторые зарекомендовали себя по той причине, что они касаются самых известных знаний. Такие обнаруживаются в распространенных везде анкетах и в процитированных местах.
Совсем другие требования мы должны предъявить к вопросам о способностях и к заданиям. Мы надеемся с помощью этого метода проверить особые стороны интеллекта. Если некоторые вопросы инвентаря нам в большей или меньшей степени неважны, то при новых заданиях мы спрашиваем, особенно если они требуют больших затрат времени, что же, собственно, они могут дать? Этот вопрос мы особенно поднимаем, если находим в инструкциях по практическим обследованиям простое перечисление этих методов. Если в таких схемах обследования от меня требуют установить те или иные рефлексы, те или иные формы чувствительности, те или иные виды галлюцинаций, то я знаю, что эти обследования могут по обстоятельствам означать. Но если от меня требуют дать задание назвать картинку, рассказать истории, побудить к высказываниям, дать задание объяснить пословицы, установить понимание шутки, разве я тоща знаю, для чего все это? Я должен у каждого пациента исследовать галлюцинации: иметь представление о наблюдательности в каждом случае, в каждом случае я должен также выяснять понимание анекдотов? Вполне само собой разумеется, что все эти задания задуманы не как самоцель, а чтобы как можно различным, в зависимости от случая подходящим образом, сориентироваться в наблюдательности, так что эти задания должны дать только возможность понять интеллект. Но справляются ли они с этим? Чтобы несправедливо не снизить значимость отдельных работ, мы должны отличать продуктивность таких заданий для теоретических целей от их пригодности для повседневного использования. Тогда мы можем сразу установить, что ни одно из этих новых заданий, несмотря на их сложность, в настоящее время не может дать больше для оценки интеллекта в отдельном случае, чем искусно проведенная беседа с соответствующими постановками вопросов. Это не мешает тому, что те сложные обследования пробуждают в нас надежду получить однажды также более подходящие дня повседневных целей методы. Но если эти методы уже теперь приводятся в инструкциях по диагностике, то это, по нашему мнению, преждевременный перенос теоретически полуготовых результатов на практику. Сколько усилий, вероятно, потрачено впустую такими экспериментами с высказываниями, проверками ассоциаций и т. п.! Потому что они преподают как теперь диагностически для отдельного случая, так и для понимания не более, чем обычные вопросы, которым они часто, разумеется, равны по функциональной способности. Иногда даже удается неожиданно осветить ими одну сторону для понимания, как это также неожиданно удается при ответе на вопросы, которые до тех пор не ставились. Но потом подсчет этих опытов, что, собственно, и является утомительным, не имеет смысла, так как этот подсчет в настоящее время еще не поддерживается. Но без него едва ли можно рассматривать это как особый метод. Если там читают: метод басни, метод пословиц, метод картинок, метод анекдотов,— то думают, что можно и дальше продолжать по-всякому: метод карикатуры, метод загадок, метод фонографа, метод кинематографа и т. д. Что мы достигаем всеми этими вопросами, так это только то, что мы воспринимаем в непосредственном понимании, и насколько это понимание удается с помощью одного или другого вопроса, зависимо для нас в отдельном случае еще в высокой степени от случайности, и в выборе вопросов для отдельного случая в целях демонстрации его особенностей проявляется особое интуитивное дарование психиатра, которое, к сожалению, теперь идет еще дальше, чем все те особые «методы».
Совсем иначе мы должны смотреть на эти методы, если мы рассматриваем не их ценность для обычного диагностического обследования, а в целях теоретического прояснения связей между различными умственными функциональными способностями и выявление, при каких методах, к примеру, затрагиваются особые стороны. Следующая цель здесь всегда теоретическая, а именно та, чтобы найти такие связи, проанализировать психические процессы и приобрести знания, которые потом также могут способствовать оценке обычных высказываний в беседе. Но, правда, также их отдаленная цель найти более точные методы обследования, в которых психологические измерения, то есть подсчета, могут быть ценными и для отдельного случая. Именно создатели методов, однако, очень осторожны в оценке своих результатов в обоих отношениях. Они всегда подчеркивают временность своих построений. Все это только предварительные
1 Недавно действительно предложен одним автором для проверки интеллекта.
работы вли даже только предложения (Роденвальдт, Штерн, Рёмер. Хайлброннер, Шолль).
Если мы себя спрашиваем, чего вообще может достигнуть обследование состояния интеллекта, и поскольку оно для нас всегда ограничено, то вполне еще теперь актуальны почти спустя 50 лет слова Шпильманна (Diagnostik der Geisteskrankheiten, 1855, S. 314): «Врач не может в настоящее состояние в данный момент сознания любыми побуждениями ни внести так много содержания, сколько ему нужно, проверять и заменять его, чтобы принудить все направления его к анализу, ни сделать справедливый вывод из действительно признанных содержаний представления, чувствования и волнения, как ведут себя эти три системы всегда и при всех побуждениях; еще меньше, однако, как они вели себя до сих пор, если об этом не говорят факты. У слабоумных отсутствуют побуждения, которые были бы в состоянии привести в наибольшее для него по возможности движение во все стороны вялую жизнь. Только течение лет способно на это, и у отдельных даже необходима история целой жизни, чтобы дать проявиться всем видам психических явлений у слабоумного, насколько они для него возможны».
Еще одно общее замечание нам хотелось бы вплести о различии и противоположности психологически ясных и твердых понятий и описания хабитуса (Фридманн). Часто оба используются вперемешку. Один автор начинает объяснение деменции с резкого разграничения понятий, и внезапно он преподносит пространные описания и вводит понятия, которые ничего общего не имеют с представляющимися ему, очевидно, во введении основополагающими. Психологические понятия асбтрагируются четким образом; что под ними подразумевается, в высшей степени универсально. Описание хабитуса абстрагируется по возможности мало; его функция состоит преимущественно в восприятии индивидуального. Теперь описание хабитуса имеет свою высокую ценность, даже, возможно, оно было самым значимым в развитии психиатрии. Но от методического учения требуется, чтобы оно давало сознание, о чем идет речь, чего можно достичь, и на что нельзя претендовать. И в той мере, как психологическое формирование понятий шагает вперед, требуется также их применение в психопатологии, но резко отлично от описания хабитуса, цель которого — наглядная передача знаний тем, которые еще не видели предмета их,— не может быть достигнута через эти понятия. Для психолога описания хабитуса являются предпосылкой.