степени не для всего, а только для отдельных функций, для подвергшихся анализу сторон интеллекта. Некоторыми методами, как мы видели, делается попытка определить степень даже количественно1.
Типы слабоумия ищут, в то время как степень всегда можно определить только с чисто психологических точек зрения, двумя путями, психологическим и клиническим, различие между кото-
1 Для всего состояния функциональной способности тоже, несмотря на это, пытались отграничить степени тем, что проводили сравнение со стадиями развития ребенка. Эти попытки собственно не удались и не вышли за рамки общей точки зрения, которая лежит в ее основе. Еще Золлер (Der Idiot und der Imbezille) справедливо подчеркивал, что взрослые слабоумные являются не остановившимся в развитии детьми, а «монстрами». Новейшие попытки отграничить особые виды слабоумия или же функциональной способности от имбецильности как инфантилизма (Di Gaspero, Arch. f. Psych.) уводят слишком далеко в клиническую область, чтобы они могли нас здесь заинтересовать. Для отдельных функций оказались подходящими для разграничения типов разделения, которые проявляются в процессе развития, так например, у Штерна языковое развитие в стадии субстанции, действия и отношения, которые пригодны для типов высказываний при опыте с картинками.
рыми сначала нужно четко подчеркнуть, в то время как оба, возможно, приведут когда-нибудь к одному и тому же результату. Различие состоит в том, что психологическое членение слабоумия на типы основывается на особой изоляции одной точки зрения, в то время как клиническая классификация, кроме нее, оперирует к тому же этиологическими, прогностическими и другими отношениями и привлекает всю симптоматологию, в которой стоит слабоумие, к установлению типов. Так, получены клинические описания хабитуса типов деменции, которые известны всем (слабоумие при прогрессивном параличе): паралитическая, алкоголическая, эпилептическая, старческая деменция,— типы конечных состояний, которые описывает Крэпелин и т. д.
Также использовались методы проверок интеллекта, чтобы точнее исследовать эти клинические формы деменции1. Можно вполне утверждать, что эти работы относительно получения более точного анализа форм слабоумия закончились безрезультатно. Насколько они имеют ценность2, они выполняют не больше, скорее, меньше, чем описания хабитуса при обычном наблюдении. Точность благодаря схеме только мнимая. Никаких проблем, собственно, при этом не выдвигается, ни на какой вопрос не дается ответа. Получают в распоряжение материал с ответами на соответствующие вопросы по интеллекту, не зная, что с этим делать. То, что считают, сколько пациентов, к примеру, правильно выдержали проверку Масселона, не улучшает дела. Нам кажется, что неудача этих опытов частично состоит в том, что цель слишком рано была задана слишком высоко. Мы владеем методами, оценка которых нам еще по большей части неясна. Эти методы не могут быть достаточны, чтобы сразу анализировать клинические формы деменции. Необходимо промежуточное звено: знание и методическое установление психологических типов интеллекта, которые могут приобрести только симптома-тологическое значение и которые, как фундамент, могут служить развитию клинических типов деменции, которые вбирают в себя больше, чем только симптомы слабоумия. Здесь представляются близколежагцими исследования корреляций, которые могут сна-
1 Seiffer, Über psychische, insbesondere Intelligenzstörungen bei multipler Sklerose, Archiv f. Psych. 40.— Wukf, Der Intelligenzdefekt bei chronischem Alkoholismuis, Diss., 1905.— Noack, Intelligenzprüfvungen bei epileptischem Schwachsinn, Diss., 1905.— Все работы из клиники Циена.
2 Работу Зайффера здесь позволительно нам привлекать, насколько она касается анализа интеллекта. Впрочем, она ценна подробной схемой и описанием всего психического хабитуса больного с множественным склерозом.
чала не учитывать клинический диагноз отдельного случая, если случай соответствует только определенным общим условиям.
Теперь у нас еще задача кратко привести, какие типы интеллекта установили нам психологи. На протяжении нашего сообщения нам многократно встречались типы для функций при отдельных исследовательских методах, например, типы при описании картинок. Сходно были разработаны типы по восприятию, по представлениям, по памяти и т. д. 1 Для настоящего интеллекта можно найти, например, у Вундта (Phys. Psych. 3, 636) «основные формы предрасположений интеллекта». Он различает наблюдательный, изобретательный, аналитический и умозрительный талант. Негативное всегда могло бы соответствовать типу деменции. Или Мойманн2 противопоставляет комбинирующему разуму аналитический. На те или иные разграничения нужно только указать, не имея возможности сказать, что мы могли бы эти типы уже использовать. Кто занимается проверками интеллекта, должен их во всяком случае знать.
Мы подошли к концу. Несомненно, сообщения об отдельных путях анализа недостатка интеллекта нигде не привели нас к систематическому окончанию. Это цель, которую мы не могли, да и не хотели достичь. Мы в большей мере преследуем намерение — в соответствии с задачей реферата — следовать за ходом мыслей авторов настолько хорошо, насколько мы были в состоянии, и по возможности выдвинуть проблемы, как они есть, и не дать их выбросить за борт в пользу системы как мнимо решенные. Тем самым была удовлетворена и наша научная потребность, которая, хотя и стремится к систематическому окончанию, не может, однако, выносить какую-либо готовую систему, потому что она ведь несостоятельна, и если она принимается как правильная, действует убийственно.
1 Ср. об этом подборку у Мойманна цит. соч. 10 лекция «Wissenschaftliche Begabungslehre».
2 Meumann, Intelligenz und Wille, Leipzig 1908. Кроме того, нужно указать между прочим на Лёвенфельдта (Über die Dummheit, Wiesbaden 1909), который основываясь на богатом опыте и рационалистическом образе мыслей, неоднократно в беззаботном тоне делает «обзор в области человеческой недостаточности».
К АНАЛИЗУ ЛОЖНЫХ ВОСПРИЯТИЙ
(достоверность и суждение о реальности)
В 1895 г. Кандинский выделил из истинных галлюцинаций группу феноменов, которые он объявил патологической разновидностью чувственных представлений, воспоминаний и фантазий. Он назвал эти прежде особо не выделяемые патологические представления «собственно псевдогаллюцинациями»1.
В противоположность представлениям они имеют несравнимо большую чувственную определенность. Перед внутренним взором во всех подробностях разом встает совершенно отчетливо целая картина. «Внутренний таз» смотрит на никогда не виденные ландшафты и помещения, животных и людей, физиономии и многое другое. Совершенно независимо от воли эти предметы появляются и исчезают. Сознание по отношению к ним находится в состоянии рецептивности и пассивности. Только переключая внимание на внешние восприятия или при закрытых глазах на черном внутреннем фоне, субъект может заставить эти предметы исчезнуть, при направлении внимания в пустое пространство они тотчас возникают заново. Пространство, в котором они появляются,— это внутреннее представляемое пространство, то самое, в котором всплывают картины наших воспоминаний. Они возникают не в черном внутреннем фоне, как некоторые субъективные световые видения и объемные картины, тем более не в
Ранее Хаген уже называл псевдогаллюцинациями все феномены, которые можно было принять за галлюцинации. Было бы желательно использовать это слово в том смысле, как понимает его Кандинский. Только Кандинский четко разграничил это понятие и вложил в него позитивное содержание. Основополагающая работа: Кандинский. Критические и клинические наблюдения в области обманов чувств. Берлин, 1885.
пространстве восприятия. Для краткости Кандинский противопоставляет «объективное пространство» «субъективному пространству». Между описанными, выраженными псевдогаллюцинациями и нормальными представлениями существует ряд феноменов, которые образуют переходы между обеими сторонами.
Напротив, между псевдогаллюцинациями и истинными галлюцинациями лежит огромная пропасть. Псевдогаллюцинации имеют всегда еще нечто такое, что выделяет их принадлежность к представлениям. Напротив, только истинные галлюцинации обладают той достоверностью, тем личным присутствием, какое свойственно объектам восприятия. Истинные галлюцинации носят характер объективности, псевдогаллюцинации могут быть в высшей степени яркими, отчетливыми, интенсивными, но они никогда не станут достоверными. Но самая бледная, нечеткая, неопределенная галлюцинация сохраняет характер объективности1. Кандинский попытался дать такой ответ, выдвинув теорию, о которой много спорили и спорят: необходимым условием объективного характера должно быть раздражение субкортикальных ганглиев.
Первым, кажется, начал подробно изучать фундаментальные исследования Кандинского Штерринг2. Понятие объективного характера испытало у него некоторые изменения. Объективный характер не остался для него чем-то данным, иксом. Штерринг полагал обнаружить, что характер объективности зависит от включения в объективное пространство, а также заданной этим самым соотнесенностью с движениями глаза и всего тела. Сам Штерринг противопоставляет эту зависимость известной зависимости, например, пространственного представления вообще от двигательных ощущений мускулов глаза. Последняя экспериментально установлена, но для субъекта она неосознанна и поэтому психологически непонятна. Первая, напротив, осознанна и психологически понятна. Обобщающее определение Штерринга гласит: «Объективный характер зрительных восприятий в противоположность субъективному характеру псевдогаллюцинаций —