Больной видел также ведьм, как они всей толпой танцевали. Они были очень маленькими, приблизительно полметра в высоту, но могли уложить любого, вынуть из тела дух, затем сунуть его обратно. Ему они еще ничего не сделали. Потом он снова объясняет: «Это было для меня все равно».
Многочисленные обманы слуха. Повсюду вокруг клиники бегают люди и что-то кричат. Они кричат, что он должен нести свой крест, он может передать лишь немногое из содержания голосов.
У него так и не сложилось законченного впечатления о том, что такое «роман». Так как нас интересует эта сторона симптома, мы приводим дальнейшие высказывания, сделанные им в течение нескольких недель. Он рассказывает: «С детства я должен был расплачиваться за все в “романе”». «Роман — это превращение людей, самая большая чепуха и идиотизм». Когда ему было 7 лет, он пережил удар. Это длилось два часа. Вдруг он оказался снова в Маннгейме и не знал, каким образом он туда попал. У него было такое ощущение, будто он находился в чужом теле. Однажды он свалился в Некар. Одна женщина схватила его и спасла. Это было не в романе, а с ним. В романе он ничего не мог бы сделать. Поэтому вся история не подходила к нему (налицо явно чувство пассивного переживания). В «романе» он чувствовал бы себя по-другому, но это он себе не воображает. Он не сдержан в словах, болтлив, говорит о ничтожных «важных господах» в «романе», он ничего не мог с этим поделать. Если бы я мог что-нибудь сделать, я б помог себе. В «романе» люди почти не видны, бестелесные, не имеют устойчивой формы, четко их не увидишь. Он пытается показать различие и рисует настоящего человека более жирными линиями, придавая ему четкие контуры, человека из превращения рисует слабыми линиями, расплывчато. В «романе» монет меньше, и кошелек тоже меньше. Нормальные предметы остаются без изменений, только «превращенные» имеют меньшие размеры. О своем отношении больной говорит, что люди в «превращении» и голоса его больше не заботят. Он не обращает на это внимания, для него это просто неважно. Он не может ничего с этим поделать, и врач ничего не может тоже, так что придется с этим примириться. Здесь, в клинике, все то же самое, что и снаружи. Человек из «превращения» сидел у него недавно на шее. «Роман всюду в Маннгейме и вообще».
Интеллект у него в порядке. Он в курсе последних событий, может говорить р русско-японской войне и хорошо ориентируется в этом вопросе. На заявление, что он сумасшедший, отвечает: «Сумасшествие сумасшествию рознь». Его волнует, что, кажется, ему никто не верит: «Я возьму свои слова обратно, если Вы не верите, но я-то знаю, что это правда».
Из этого сообщения невозможно отчетливо понять, чем являются у этого больного изолированные ложные восприятия, чем переживания при изменениях сознания, чем искажения воспоминаний, чем подлинные галлюцинации и псевдогаллюцинации. Его нельзя было подвести к лучшему описанию и более точному разделению. Мы видим, что у него есть точка зрения, что некоторые естественные люди имеют способность жить в другой реальности, в «превращении», в «романе», и что он должен испытать пассивным образом в романе все удары судьбы, которые он испытал по их вине. Если бы мужчина был готов к подробному отчету и психологическому наблюдению, то мы могли бы установить, лежит ли в основании его теории романа единый класс действительных феноменов, таких как псевдогаллюцинаторные восприятия, частично изолированные, частично в отрешенном состоянии, или же особый род достоверных восприятий, которые отличаются от других восприятий определенными признаками (недостаток устойчивости, прозрачность) или это были различного рода феномены, которые он единообразно объясняет своей идеей романа. Мы тогда установили бы, как протекали возможные отдельные переживания, какие отношения они имеют к изолированным явлениям и т. д. К сожалению, в данном и в большинстве подобных случаев это не было возможным.
Описанные нами случаи, в особенности последние, взяты каждый сам по себе, мало доказательны, неясны, ставят больше вопросов, чем могут дать ответов на них. Если мы привели эти случаи, то потому, что на сегодняшний день нет лучших, и так как это выражает состояние нашей науки, которая выдвигает различные точки зрения, опираясь на имеющийся материал. Так мы можем содействовать тому, что тот, кому посчастливилось наблюдать больных, способных к хорошему психологическому самонаблюдению и готовых дать необходимую информацию, яснее видит, чего недостает общей психопатологии, и что она, кроме прочего, должна анализировать в области ложных восприятий, так как мы убеждены в том, что только единичные, редкие, хорошо наблюдающие за собой больные могут действительно продвинуть общую психопатологию в том, что касается ее материала.
Может быть, нам возразят, что исследование суждений о реальности обманов чувств путем понимания бесполезно: душевнобольные, имеющие ложные восприятия, больны и без того, и каждое неправильное суждение о реальности галлюцинации уже является бредовой идеей. Нормальное сознание всегда бы распознало их.
Напротив, мы полагаем, что это имеет смысл, во-первых, чтобы выявить понятные связи в суждении о реальности, чтобы на этом пути, как везде, так и здесь, прийти к последним непонятным элементам, к собственно патологическим элементам соответствующих явлений. Понимание является для нас всегда важным методом не только потому, что нас интересует «понятное», но и от «понятного» к «ненормальному», которое в некоторых случаях, на первый взгляд обнаруживающий обширнейшую симптоматику и самые многочисленные идеи, может свестись к немногому.
И во-вторых, мы придерживаемся взгляда, что даже совершенно нормальное сознание, если оно затронуто исключительно ложными восприятиями, можно ввести в заблуждение, и что пути заблуждения и корректировки (частичной, полностью отсутствующей или совершенной) доступны пониманию. Очень интересны опыты Кюльпе со здоровыми людьми1. Почти всех людей можно поставить в условия, когда энтоптические субъективные чувственные процессы (туман, мерцание, пятна, полосы, лента), которые при нормальных условиях из-за их слабой
Кюльпе, Освальд. Об объективизации и субъективизации чувственных впечатлений. Философские исследования, изданные Вундтом. Т. 19. 1902. Из этой работы мы приводим лишь очень немногое, что, нам кажется, относится к теме. В частности, мы не включили сюда точку зрения Кюльпе, связанную с теорией познания.
интенсивности вообще не замечаются, имеют ту же значимость, что и внешние восприятия. Нужно в абсолютно темном помещении попытаться увидеть световые явления, по уровню интенсивности соответствующие энтоптическим феноменам. Находящимся в темной комнате участникам эксперимента предлагают с расстояния в 1/2 метра рассмотреть очень слабый луч света, проецируемый на стену в темной комнате. Проекция луча имеет форму квадрата. В ходе эксперимента варьировалась величина квадрата, яркость и временная длительность проекции (от 1 до 20 секунд). Перед испытуемыми стояла задача каждый раз описать увиденное.
Оказалось, что субъективные световые явления были признаны за объективные, иногда наоборот, и что часто возникали сомнения, был ли феномен объективным или субъективным. Чем больше испытуемые склонялись к признанию феноменов субъективными, тем больше было ошибок и сомнений. Далее это зависело от склонности участников эксперимента к осторожности и сомнению. Но премущественно наблюдалась тенденция к объективизации. Мотивы объективизации и субъекшвизации скрыты частично в отдельных феноменах (большая яркость, длительность, внезапность появления и исчезновения), частично в отношениях к другим феноменам (например, когда наступали последовательные образы, наблюдалась тенденция к объективизации; далее — зависимость от движения и закрывания глаз). Выше определенной границы яркости суждение о реальности без исключения было правильным.
Кюльпе противопоставляет объективизацию и субъективиза-цию. Он не делает двойного различия достоверность—образность и правильное—неправильное суждение о реальности. Теперь на основании прежних наших размышлений мы можем заключить, что у Кюльпе идет речь не об исследовании «непонятного» внесознательного генезиса достоверности (характера объективности) и ее противоположности, а о «понятном», имеющем место в сознании генезисе суждения о реальности. Сравниваемые в ходе эксперимента энтоптические и реальные световые восприятия — достоверные явления, различно лишь суждение об объективном или субъективном возникновении феноменов.
Какие результаты опытов Кюльпе мы можем использовать для наших целей? Мы хотим рассмотреть сперва сходства, а затем различия между суждением участников эксперимента и суждением о реальности, сделанным душевнобольными. Становится ясной невозможность прийти к определенному суждению о реальности в каждом случае, когда реальные и субъективные феномены почти идентичны по форме и содержанию. Мы пытались прийти к правильному выводу на основе простого опыта. Мы наблюдали у участников эксперимента тот зародыш страха, который испытывают больные в отношении подлинных ложных восприятий, когда они больше не могут доверять своим чувствам1. Один испытуемый (см. с. 519) после завершения эксперимента, состоящего из почти 35 наблюдений, заявил, что он стал подозрительным, у него возникает неприятное чувство оттого, что он не знает, что происходит. Он теперь даже думает, что в ходе эксперимента ему вообще не предлагали раздражители.
Опыты не годятся для дальнейших выводов из-за различия обстоятельств эксперимента и настоящих ложных восприятий. Субъективные феномены являются здесь энтошическими и легко узнаваемы по следованию за движениями глаза, существованию при закрытых глазах. Речь идет о безличных по содержанию явлениях, имеющих едва ли характер «вещи», только луча света. Как и последовательные образы, эти энтоптические явления, хотя и можно сравнить при определенных точках зрения с ложными восприятиями, но нельзя с ними идентифицировать. Кроме достоверности, они почти во всем полностью отличны от истинных ложных восприятий и также, естественно, от псевдогаллюцинаций. Пути развития суждения о реальности в этих условиях важны и интересны, но суждение о реальности вообще определяется