портфель. Меняи других провожаливсе цекубисты,бывшие в наличии,—все были уверены,что я уезжаю,я расплатилсяс прислугой— и вот на вокзалеоказалось:билетов нети не будет до7-го; у меня альтернатива— поселитьсяв общежитии— тут у вокзала— или ночьювернуться всвое Цекубу.Я предпочелвернуться, таккак в общежитиилюди спят подесяти человекв одной комнате.Станция МинеральныеВоды совсемпетербургская,—вид вокзала,с узлами наполу и спящимилюдьми, с буфетоми вонючимиуборными, вызвалво мне страшнуютоску — я селв кисловодскийпоезд, почтипустой, точь-в-точькак куоккальский,с теми же мелкимипассажирами,клюющими носом,и, измученный,еду назад, примне тяжелейшийпортфель икорзина, вздеваювсе это на палку— и с ужасомдумаю о том,как я взойдус этой тяжестьюна Крестовуюгору,— и вдругпри выходе извагона меняобнимает упоительныйвоздух, и я сновыми силамибегу по горе— к дорогимтополям и любимомубелому дому.
Заэто время япознакомилсяс десяткамиинженеров. Всев один голос:невозможноработать насовесть, а можнотолько служитьи прислуживаться.Всех оченьударила смертьГрум-Гржимайлы,тотчас послеругательногофельетона онем «Профессори Маша». Здесьинженеры Жданов,Круг, Куцкий,Пиолунковский— знаменитыеспецы, отнюдьне враги сов.власти — таки сыплют страшнымианекдотамио бюрократизациивсего нашегостроительства,спутывающейнас по руками ногам. <...>
Лежу в постели,болит сердцепосле вчерашнего.
А кругом больные,бледные, худые
Кашляют и стонут,плачут и кричат—
Это верблюжата,малые ребята.
Жалко, жалкомаленькихбедных верблюжат.
6 ноября. И вотя опять на дивномбалконе — лицомк солнцу — безпальто. На небебелые-белыеоблачки. Набалконе листьятополей. Я один.<...>
Трагическиупала у насстиховая культура!Я прочитал наМинутке у ВсеволодаИв. Попова чудноестихотворениеО. Мандельштама«Розу кутаютв меха» — и вотМанджосихапросит послеэтого прочитатьей стишки Г.Вяткина — ужасные,шарманочные,вроде надсоновских!Тут же рядомПазухин заговорило поэзии, читаетБальмонта офеях, где однатолько ужимкаи пошлость. Икогда я кричуна них с гневоми болью, ониговорят, чтоя неврастеник.И, пожалуй, правы.Нельзя же бранитьлюдей за то,что они пошляки.
А кругом больные,
Бледные, худые,—
На земле, в болоте,
Бедные лежат.
7 ноября. Деньмоего отъезда.4 часа ночи. Немогу заснуть.И писать немогу. <...>
Опятьна балконе.Солнце жжетвовсю.
Утро. До этогов постели (ночью)у меня сочинилосьвышеприведенное:
2) Какая-то бацилла
1) Вчера их укусила.
Нельзя сидетьв пальто. Душно.Это 7-го ноября.Все десятьпредыдущихноябрей я провелв Питере и всегдасвязывал ихсо слякотьюи мокрыми торцами.Снял с себяпиджак, рубаху,фуфайку — ипринимаю солнечнуюванну, не боясьультрафиолетовыхлучей,— 7 ноября1928 года! И чувствую,что лицо загорает7 ноября 1928 года,когда у настемь, холод,смерть, изморозьи блекота!
8 ноября. В поезде.Только чтоминовали Ростов.Еду в купе сКутскими иМуромцевым.Чудесные люди.<...>Муромцева я,помню, встречална Плющихе уБунина. Бунинв то время толькочто был сделанпочетным академиком— и в благодарностьрешил поднестиАкадемии —«словарь матерныхслов»—и оченьхвастал этимсловарем вприсутствиисвоей жены,урожденнойМуромцевой.Разговариваяс Муромцевымо Бунине, я вспомнил,как Бунин сШаляпиным в«Праге» рассказывалигениальноанекдоты, а яслушал их свосторгом, пил,сам того незамечая, белоевино — и такопьянел, чтоне мог попастьна свою собственнуюлекцию, которуюдолжен былчитать в этотвечер в ПолитехническомМузее.
10/XI 1928. Подъезжаюк Питеру. ПроехалиЛюбань. Не спал3 ночи. Вчера вМоскве у М. Кольцова.Оба больны. Уних грипп. Оналежит. Он сообщилмне новости:«Леф» распалсяиз-за Шкловского.На одном редакционномсобрании Лилякритиковалато, что говорилШкл. Шкл. тогдасказал: «Я немогу говорить,если хозяйкадома вмешиваетсяв наши редакционныебеседы». Лилепоказалось,что он сказал«домашняяхозяйка». Обиделась.С этого и началось.
«Огоньку»запретилидавать в прилож.Чехова. Третьегодня Кольцовбыл у Лебедева-Полянского.
— Здравствуйте,фельетонист!— говорит емуЛебедев.
— Здравствуйте,чиновник! —говорит Кольцов.
Ходят слухи,что Горькийинтригуетпротив того,чтобы «Огонек»давал Чехова,—сообщила мнеЕлизаветаНиколаевна.Я этому не верю.Но Горький могпрямо сказатьгде-ниб., что«Чехов не созвучен».
— Почему невыходят «Нашидостижения»?— спросил я уКольцова.
— Нет бумаги!— ответил он.
— Вот тебе идостижения.
Пообедав уКольцова, кЛитвиновым.Очень рады —мать и дочь. Оречи Литвиновая: «Это вы емуприготовилитакую речь. Яузнал Ваш стиль».
Она: «Тише! они сам этого незнает, но, конечно,тут много моего».Это была литературнаяпародия на речьКашендоне, иее может оценитьтолько тот, ктознает эту речь.
Потом: «О, я хочубыть богатой,богатой. Я написалаdetective novel*, хочуиздать в Америкеи в Англ, и поставитьфамилию Литвинова».
* Детективныйроман (англ.).
Танечка: «Мамачитала мне свойроман, оченьинтересно».
Таня изумительнохороша и умнаи начитана. Унее целая библиотекакниг — английскихи русских — идаже «РеспубликаШкид».
Я упрекнул еев плагиате уСаши Черного— о, как онапокраснела,как засверкалиглаза. Ей уже12 лет, она сейчасбыла во Франции— и с большойрадостью подариламне «для Мурочки»— целую кучуангл. книг. <...>До Питера осталось45 минут. Я оченьволнуюсь. Ведья еще никогдане разлучалсясо своими настоль долгийсрок. <...>
Муромцев посекрету сообщилмне, что Ждановаарестовали.Позвонили изПятигорска,прислали заним краснуюфуражку и взяли,куда неизвестно.Говорят, чтоЖданов гениальныйработник. Чтоон восстановилнашу металлургич.промышленность,что он то же вметаллургии,что Куцкий вмашиностроении,но идеологияу него нововременская,он юдофоб, презирает«чернь» и проч.Куцкий не таков.Во время евр.кишиневскогопогрома обаего брата работалив евр. самообороне,он был с-д и проч.
А в окнах — нищетаи блекота.Вспоминаютсяте волы, те полякукурузы, течудесные снопысена, которыея 3 дня тому назадвидел в горах.<...>
Муромцев рассказываето Бунине. КогдаБ. пишет, он ничегоне ест, выбежитиз кабинетав столовую,пожует механическии обратно —пишет, пишетвсе дни. Революцияему ненавистна,он не мог бы идня выжить принынешних порядках.Вывез он издеревни мальчишку,чтобы помогалему собиратьматерные словаи непристойныепесни, мальчишкаочень талантлив,но жулик, сталпотом токарем,потом спекулянтом,часто сиделв тюрьме. Большеписать не могу.Нервы вдругупали — за 15 минутдо прибытияв Питер. На избахвдруг возлеПитера оказалсяснег. Через чася дома. Не простудитьсябы. У меня носкиЛитвинова!!Вчера я промочилноги — и Литвиновыдали мне своизаграничные.
2 февраля. Мнелегче. Температура36,9. Маршак и Лебеденкопрямо с поезда.Маршак пополнел,новая шапка,колеблется,принимать лиему должностьглавы московско-ленинградскойдетской литературы,требует, чтобысогласилисьи Лебедеваназначить такимже диктаторомпо художественнойчасти; в чемоданеу него Блэйк(Горький обещалему, что издаст).Забывая обовсех делах, онгорячо говорито «Songs of Innocence»*, которыеон перевел,—ушел с сжатымикулаками, какв бой. Лебеденко— все звонитк какой-то даме.Спрашиваетдорогу к ГИЗу,он здесь первыйраз!!
* «Песни невинности»(Вильяма Блейка.—Е. Ч.).
Потом Кольцовс Ильфом. Ильфи есть ½ Толстоевского.Кольцов в «Чудаке»очень хочетпечатать материалыо детских стихах,издаваемыхГИЗом. Сегодняя заметил, какойу него добрыйи немного наивныйвид. Принессвою книгу,III-й том. Уверен,что РязановсокрушитПолонского.<...>
Потом от Заславскихдевушка Катяпринесла мнебульону и курицу.
Потом от КольцоваЕлизаветаНиколаевнапринесла мнебульону и курицу!!
Вот уж поистине«Правда» помогла!
Потом Зейлигер.Тоска.
Потом Заславский,только что изПитера. ПотомСтолпнер. Ониоба встречаютсяне без смущения.Заславскийи Столпнербывшие меньшевики(кажется, так).К моему удивлению,3аславскийзаводит соСтолпн. разговорыоб Ортодоксе,Шпете («великийум!»), о Плеханове.
Потом опятьЛебеденко.Потом Добровольскийо «Крокодиле».Им разрешилилибретто балетаи вновь какбудто запретили.Они хлопочут.Потом Воскресенскийоб «Academia». Маршактакой человек,что разговорс ним всегдаесть его монолог.Он ведет речь— и дозволяеттолько робкиереплики. Темуразговоравсегда даетон. Вообще онpushing and dominating personality*. Иего push** колоссален.Все кругомдолжны обсуждатьтолько те темы,которые волнуютего. Сегодняс утра он счастлив:Алексинскийиз МОНО, егостарый товарищ,позвонил емупо телефону,что он встанетс ним бок о бокв борьбе замаршаковскуюлинию в литературе.Это значит, чтоКасаткина изЦентр. Библиотекисмирится, покоритсяМаршаку, чтоГУС (или то, чтобудет вместоГУСа) окажетсяв горсти у Маршака.Он в восторге:прочитал мнесегодня утромза чаем свойновый рассказ(про Ирландию),потом мы долгочитали Блэйкас энтузиазмом,так как Блэйквоистину изумителен,—потом он пошелк Иоффе и Ханинувырабатыватьусловия своегодиктаторстванад детскойсловесностью.
* Напористаяи властнаяличность (англ.).
** Напор (англ.).
4 февраля. Принял2 облатки «адолина»и оглушил себяна 2 часа. Не могузаснуть.<...>
Воскресение.Как будто явыкарабкиваюсьиз своей болезни.Три дня томуназад приехалаМ. Б., так как 5февраля после4 недель гриппау меня внезапноподняласьтемпературадо 39, заболелаправая лобнаяпазуха, сталоболеть горло— и я превратилсяв горячечногоидиота. Я послалтелеграммуза Лидой илиБобой. Но Ангерт— спасибо ему!— вызвал потелефону М. Б.—и она, больная,приехала, тридня и три ночи,не отходя отменя (и заснувтолько на 2 часаза 3 ночи) — вызволила,кажется, меняиз болезни.<...> И были на фонеэтого люди:Шкловский, ккоторому сердцемое опять потянулось.Весь подкованный,на серединедороги, чующийсвою силу — ив то же времялиричный икроткий и дажезастенчивый(где-то внутри),он много вспоминаетиз прежнего— Репина, мойдиван, БорисаСадовского,Философова,Гржебина. ОГржебине мыразговорились,вспомнили, как