о сдаче 3 р. 40 к. ипотом сказал:
— А ведь онаумерла.
Сказал оченьпечально. Потомперескочилна другое: — Я,К. И., два разак вам посылал,искал вас повсюду:ведь я нашелфотографиюдля «Нивы» —ипортрет матери!для Репинского№10.
Пришел ФедорБорисович, братНат. Борисовны,циник, чиновник,пьянчужка. И.Е. дал ему многоденег. Ф. Б. сказал,что получилот сестры милосердияизвещение,написанноепод диктовкуН. Б., что она желаетбыть погребеннойв Suisse.
— Нет, нет,— сказалИ. Е.,— это она,чтоб дешевле.Нужно бальзамироватьи в Россию, намое место, вНевскую Лавру.
Я послал контр-депешу,но не знаю, какпо-фр.— бальзамировать,сказал Ф. Б. Он,впрочем, быстрооткланялсяи уехал, как нив чем не бывало,на дачу. И. Е. тоже,как ни в чем небывало заговорило «ДеловомДворе» и, взявменя за талию,повел угощатьнарзаном. Нарзануне случилось.Мы чокнулисьессентуками.—Теперь в Ессентуках— Вера.— Он поручилмне напечататьобъявлениеoт его имени.Просил написатьчто-ниб. от лицаписателей:
— Ее это оченьобрадует.
Мы вошли в вагон,и т. к. Репин дрожал,что мы останемся,не успеем соскочить,мы скоро ушлии оставили егоодного. Я уверенчто он спаллучше меня.
22-го июня, вчера.Сплю отвратительно.Ничего не пишу.Томительныедни: не знаю,что с И. Е., вотуже неделя, какон уехал — а отнего никакихвестей. Былвчера в осиротелыхПенатах. Тамходит Гильмаи Анна Александровнаи собираютягоды. А. А. вытирает— слезы ли, потли, не понять.Показала мнеписьмо Н. Б.—последнее, гдеумирающаяобещает приехатьи взять ее ксебе в услужение.«Так как я совсемпорвала с И.Е.,— пишет оназа неделю досмерти,— то домоего приездасложите вместев сундук всемое серебро,весь мой скарб.Венки уничтожьте,а ленты сложитеНе подавайтеИ. Е. моих чайныхчашек» и т. д.Я искал в душеумиления, грусти— но не былоничего — какбесчувственный
Третьего дня,в понедельник15-го июля — И.Е. вернулся.Загорелый,пополневший,с красивойтраурной лентойна шляпе. Первымделом — к нам.Привез меду,пошли на море.Странно, чтов этот самыймиг мы сиделис Беном Лившицеми говорили онем, я показывалего письма ирукописи. Флюиды!О ней он говоритс сокрушением,но утверждает,что, по словамврачей, онаумерла оталкоголизма.Последнее времяпочти ничегоне ела, но пила,пила. Денег тамрастранжириламножество.
Война... Бенаберут в солдаты.Очень жалко.Он по мне. Большаяличность: находчив,силен, остроумен,сантиментален,в дружбе крепок,и теперь пишетхорошие стихи.Вчера в средуя повел его,Арнштама имраморнуюмуху11, Мандельштама,в Пенаты, и Репинубольше всехпонравилсяБен. Каков онбудет, когдаего коснетсяслава, не знаю;но сейчас оночень хорош.Прочитав вгазетах омобилизации,немедленнособрался — ивесело зашагал.Я нашел емукомнату в лавке— наверху, начердаке, он еепринял с удовольствием.Поэт в нем есть,но и нигилист.Он — одесский.
У меня все спуталось.Если война,Сытинскомуделу не быть.Значит, у меняни копейки. Мояпоследняястатейка — оЧехове — почтибездарна, а якорпел над неюс января.
Характерно,что брат НатальиБорисовны —Федор Борисович— уже несколькораз справлялсяо наследстве.
Был вчера, 26-гоиюля, в городе.За деньгами:отвозил статьюв «Ниву». В «Ниве»плохо. За подписчикамиеще дополучить200 000 р.— сказалмне Панин. Уних забрали30 типографск.служащих, 12 —из конторы, 6 —из имения г-жиМаркс. У писателейбезденежье.Как томилсядлинноволосый— и час и два —в прихожей скакой-то рукописью.Видел СергеяГородецкого.Он форсированнои демонстративнопатриотичен:«К черту этогоизменникаМилюкова!»Пишет патриотическиестихи, и когдамы проходилимимо германскогопосольства— выразил радость,что оно такразгромлено.«В деревнемобилизация— эпос!» — восхищается.Но за всем этимкакое-то уныние:денег нет ничего,а Нимфа, должнобыть, не придумала,какую позупринять.
Был у А. Ф. Кони.Он только чтоиз ЗимнегоДворца, гдеГосударь говорилречь народнымпредставителям.Кони рассказалстранное: будтокогда государюГермания ужеобъявила войнуи государь,поработав,пошел в 1 ч. ночипить к государынечай, принеслителеграммуот ВильгельмаII: прошуотложить мобилизацию.Но Кони, как иРепин, не оглушенэтой войной.Репин во времявсеобщей паники,когда все бегутиз Финляндии,красит свойдом (снаружи)и до азартазанят насыпаниемв Пенатах холмана том месте,где было болото:«потому чтоН. Б-не болотобыло вредно».Кони с увлечениемрассказываето письмах Некрасова,к-рые ему подариланаследницаЕраковых —Данилова12.Салтыковаписьма: грубые.«Салтыковвообще былдвуличный,грубый, неискреннийчеловек».Неподражаемоподражая голосуСалтыкова,лающему и отрывистобуркающему,он живо восстановилнесколько сцен.Напр., когдабыла дуэльУтина и Утинсидел под арестом,Кони встретилсяна улице с Салтыковым(мы жили с нимв одном доме):
— Бедный Утин,—говорю я.
— Бедный, бедный(передразниваетСалтыков). Акто виноват?Друзья виноваты.
— Почему?
— Это не друзья,а мерзавцы...
— Позвольте...ведь вы егодруг... вы с нимв карты играете...
— В карты играю!..Мало ли что вкарты играю...Играю в карты...а не друг... В карты,а вовсе не друг.
— Но ведь и я кнему отношусьдружески...
— О вас не говорят...
— Но вот Арсеньев...
— Арсеньев...Арсеньев... Авы знаете, ктотакой Арсеньев...
— ?
— Арсеньев —василиск!
Назвать Арсеньевавасилиском!Это был василек,а не василиск.Мало даровитый,узкий, но —благороднейший13.
Потомпошли разговорыо Суворине:оказывается,у Суворина в1873 г. (или в 74) женаотправиласьв гостиницус каким-тоуродом-офицеромвоенным, и тамони оба найденыбыли убитыми.Кони как прокурорвел это дело,и Суворин приходилк нему с просьбойрассказатьвсю правду.Кони, понятно,скрывал. Сув.был близок ксамоубийству.Бывало, сидитв гостиной уКони и изливаетсвои муки Щедрину,тот слушаетс участием, ночуть Сув. уйдет,издеваетсянад ним и ругаетего. Некр. былне таков: онбыл порочный,но не дурнойчеловек.
О Зиночке. Бывало,говорит: — Зиночка,выдь, я сейчаснехорошее словоскажу.— Зиночкавыходила.
Опять о государе:побледнел,помолодел,похорошел,прежде былобрюзгший инеуверенный.—Я снова на улице.Извозчикизаламываютстрашные цены.В «Вене» снятавывеска. У Лейнератоже: замененыбелыми полотняными:«Ресторан о-ваофициантов»,«Ресторан И.С. Соколова».Вместо St.Petersburger Zeitung вывеска:Немецкая Газета.По улицам солдатыс котелками,с лопатами.Страшно, чтотакую тяжестьносит одинчеловек. У «Веч.Времени» толпа.Многие жертвуютна флот — сидитдаже военныйу кружки и дама,напропалуюс ним кокетничающая.Какого-то зеленогочертежника,чахоточного,громко (со скандалом)бранят: как высмели усумниться?как вы смелитакое высказать...Он громко кричит«Это ложь!»(яростно). Дамаоч. добродушная— хохлушка? —читает в окне«Веч. Времени»:«У Льежа погибло15 000 немцев» иговорит: «Ну,слава Богу... ясчастлива».
После долгихмытарств в«Ниве» иду в«Речь». Тамвстречаю Ярцева,театральногокритика. Говорю:как будем мыснискиватьхлеб свой, еслиединственныйтеатр теперь— это театрвоенных действий,а единственнаякнига — этоОранжеваяКнига!14 В «Совр.Сл.» Ганфмани ТатьянаАлександровнарассказываюто Зимнем Дворцеи о Думе15. ВДуме: они находятдекларациюполяков оченьхитрой, тонкой,речь Керенскогоумной, речьХаустова глупой,а во время речиМилюкова —плакал почему-тоБирилев... Говорят,что г-жа Милюкова,у которой дачав Финляндии,где до 6000 книг,заперла их наключ и ключвручила коменданту:пожалуйста,размещайтездесь офицеров,но солдат ненадо. <...>
21 июля. Вчераименины Репина.Руманов решилмилостивоприслать емудобавочные500 рублей притаком письме:«ГлубокоуважаемыйИ. Е. ПравлениеТ-ва А. Ф. Марксав новом составев лице И. Д. Сытина,В. П. Фролова иА. В. Руманова,ознакомившисьс вашим прекраснымтрудом и желаниемполучитьдополнительноевознаграждениев сумме 500 рублей,не предусмотренноедоговором,считает своимприятным долгомпрепроводитьВам эту сумму.С истиннымуважением В.Фролов».
Я вошел в кабинетИ. Е., поздравили прочел письмо.Он изменилсяв лице, затопалногами: — Вон,вон; мерзавец,хочет купитьменя за 500 рублей,сволочь, сапогибутылками(Сытин), отдайтеему назад эти500 и вот еще тысяча(он полез в заднийкарман брюк)...отдайте... подсуд! под суд, ит. д.— Я был оченьогорчен, чтоэта чепухадоставила емустолько страдания.Сегодня сновахочу попытатьсвое счастье.
На именинахвчера — обедалив саду, великолепныефрукты, компоти т. д. Шкилондзьпела Репинучарочку. Бобочкас ЖенечкойСоколовым впруду на веслах.Ермаков менятравил и дразнил:через месяцпризыв ратников,и моя участьзависит отЕрмакова, он(в шутку) этимпользуется:
Сегодня — последвухлетнегоперерыва — явпервые взялсяза стихи Блока— и словно ожил:вот мое, подлинное,а не Вильтон,не Кушинниковы— не Киселева— не Гёц,— невсе это мещанство,ликующее, праздноболтающее,к-рое вокруг.Последние днимое безделье— подлое — дошлодо апогея, и явдруг опомнилсяи сегодня весьдень сижу застолом: все 4тысячи, чтодала мне книжка,да две тысячи,что дали мнестатьи, ушлив полгода, недав мне ни минутырадости. <...>
Сентябрь 22.Вчера познакомилсяс Горьким. Гржебинсказал, чтоедем к Репинув 1 ч. 15 м. Я на вокзал.Не нашел. Ноглянув в окнокупе 1-го класса— увидел оттудашершавое нелепоелицо — понял:это он. Вошел.Он очень угрюм:сконфузился.Не глядя наменя, заговаривалс Гржебиным:— Чем торгуетэтот бритый,на перроне?Пари, что эторусский подангличанина.Он из Сибири— пари! Не верите,я пойду, спрошу.—Я видел, что онот застенчивости,и решил деловитымисловами устранитьнеловкость:заговорил отом, почемуРозинеру досих пор не сказали,что Сытин ужекупил Репина.Горький присоединился:конечно, поранапомнитьРозинеру, чтоон не редактор,а приказчик.
Заговорилио Венгрове,Маяковском— лицо его сталонежным, голосмягким — преувеличенно,—он заговорилв манере Миролюбова:«Им надо Библиючитать... Библию...Да, Библию. ВМаяковскомчто-то происходитв душе... да, вдуше».
Но, видно, худоразбирается,ибо Венгров— нейрастенический,растрепанный,еще не существует,а Маяковский— однообразени беден. Когдагородская жизньи то и другое...
Приехали на