ему, как малоони зарабатывают.Как скромно,достойно ониживут. И, знаете,ничего двусмысленного...—Ну, а односмысленногомного? — спросилон и, по-стариковскихихикая, сказал:— Смотрите, невлюбитесь!
Если бы я незнал, что передомною сидит одиниз величайшихпророков, гениальныйборец за высшийидеал человечества,я бы подумал,что это простодобродушныйпапаша. Чувстводомашности,простоты.— Вотвы из этих вашихбарышен найдитемне секретаршу.У меня былаодна бельгийкав Англии — ихорошо справлялась— да приехалрус. балет, иона увлеклась.
Он опять по-стариковскиподмигнул.
— Вот вы опишите-като, что рассказывали.
— Увы, я какбеллетристбездарен.
— Вовсе нет.Ваши крит. статьи— ведь та жебеллетристика.
— П. А. всегдачитал вас в«Рус. Сл.»,— вставилзять.
— Нет, в «Речи».Главным образом,в «Речи».— Онопять заговорило секретаршах.—Странно, в Россииникто не знаетстенографии.Меня на Финл.вокзале встретилирепортеры; ястал с нимибеседовать,и ни один изних не записалбеседы точно.Все переврали.Потому что нестенографы!
Заговорилио Достоевском,у которого жена— стенографистка.—Ренегат! — сказалКропоткин.—Вернулся изСибири и воссталпротив Фурье,против социализма.И замечательно,что все ренегатыпосле ренегатствастановятсябездарны, теряютталант.
Меня изумилоэто мнение, ибоДостоевскийпосле каторги— и окрылился,но я почувствовал,что на огромномчерепе князяКропоткинанет эстетическойшишки. Я сказалему, как мненравится стильМихайловского...Он говорит: —Да, но я никогдане мог ему проститьего политическойтрусости. Явиделся с нимв 1867 г. Он показалсямне краснойдевицей. Какон боялся меняи брата!.. Этоон поправлялЛьву Тихомировустатьи.
Княгиня спросила,есть ли в Куоккалапровизия. Ясказал: — Незнаю.— Ну, значит,есть, — сказалКропоткин.—А вот сегодняя был в ЗимнемДворце у Керенского— и на нас, 4-хчеловек, далина огромнойтарелке с царскимивензелями, скоронами —четыре воттаких ломтикахлеба... И вода!(Он поморщился.)Мы с Сашей переломилиодин ломтик— а остальноеоставили Керенскому.
Разговор перескочилна пишущиемашины. Он сталрасхваливатьих, с восторгом.Ну, зато ж и дорого!Простая 20 ф., ас усовершенствованиямии все 30 отдай!!То же машиныЗингера — длиннейшийпанегирикмашинам Зингера:они и чулкиштопают и петлиметают. (Он указалрукой на воротник.)Вообще страшноегостеприимствочужим темам,чужим мыслям,чужой душе. Онготов приспособитьсяк любому уровню,и я уверен, чтоприди к немуклоун, кокотка,гимназист, онс каждым нашелбы его тему —и был бы с каждымна равной ноге,по-товарищески.Заговорилио Репине:
— Давайте, КорнейИв., поедем кнему.— Я сказалКропоткину,что в Куоккаламеня уверяли,будто он живеттам.
— Вот напишите,К. Ив., как создаютсялегенды. Я ехалс Элизе Реклю,и тот в поездеупомянул моеимя. Вдруг южанинфранцуз:
— О! prince Kropotkine убит...Да, да! —и рассказалему целую историюо кн. Кропоткине.Или вот мойбрат: в 1861 г. онучаствовалв студенческихбеспорядках,т. е. просто пошелвместе с компаниейдругих в генер.-губернат.дом и заявилтам какую-топретензию. Онбыл впередивсех и взошелс товарищемна верхнююступеньку, иего избилижандармы иповолокли втюрьму... Проходит3 дня, я получаюот него бисернымпочерком написаннуюзаписку — всеблагополучно.Вдруг вбегаетко мне дядяСулима и говорит:
— А знаешь, Петя,наш-то Саша...о!
— Что такое?
— Неужто незнаешь?
— Казацкаялошадь ударилаего копытомв глаз, пенснэразбилось, иосколки застрялив глазу.
— Чепуха! Братне носит пенснэ!Я сегодня получилот него записку.
Но молва ходилапо Москве иширилась, и яслышал черезгод ту же историю.
— КланяйтесьИлье Ефимовичу.Я чту его. Я знаювсе его картины(увы!) по снимкам.
Мне почудилось,что Кропоткинуне нравилосьто, что Репинписал портретысамодержцев,вел. княгинь,и я еще разпочувствовал,что искусствуон чужд совершенно.
— «Запискиреволюционера»я диктовалпо-английски.Потом Дионеопереводил их.Переведетлист-полтораи приедет комне в Бромли,я исправляю— целый день.Он даже обижался.Я совершеннопеределывал,писал заново.Но иначе былонельзя. A«Mutual Aid» я написалпо-английскидля «Nineteenth century»*.
*«Взаимнаяпомощь», «Девятнадцатыйвек» (англ.).Полное названиекниги Кропоткина«Взаимнаяпомощь какфактор эволюции».
Рассказал оно Г. З. Елисееве.Суровый былчеловек. Я былв «Отеч. Записках»,в редакции. Тамобсуждал письмоСуворина кодной шансонетнойпевице. Онаснялась внепристойнойпозе, на коленяху Париса изБелой Лены(Belle Helene) — и Суворинвыругал ее.
— Стыдно вам,талантливой,позорить себя!
Так вот по этомуповоду Минаевнаписал стишки,высмеивающиеСуворина,— ивсе: Курочкин,Пятковскийи др.— эти стишкиодобряли. Вдругвошел Г. З. Елисеев,угрюмо взялстихи, прочитал,отложил в сторону,сказав лениво:
— Дрянь.
Тут я почувствовал,что Кр. оченьустал, и сталпрощаться. Они княгиня ушлиспать. Осталсяя и Ал. Петровна.
— О, как я устала...Устроить министерствоудалось ровнона 10 дней — и потомопять все будетсначала.
— Советы депутатовмешают? — спросилкто-то.
— Нет, Некрасов— вот кто. Интриган,мелкий... Подлизалсяк совету, натравливаетвсех на Керенского.ПоддерживаетЧернова. Я такпрямо и сказалаКеренскому:у вас есть враг...Но Керенскийи слышать нехочет. Пападернул меняза рукав: молчи!— но я сказала:этот враг Некрасов.
Керенскийпоморщился:это у вас домашнее.(У Лебедевассора с Некрасовым.)
И всё эта баба— Малаховская.Она ведь спитрядом со спальнейКеренскогов Зимнем Дворце— а сама глазамитак и ест Савинкова.
— А как вам показалсяСавинков?
— Хулиган.
Я запротестовал.Савинков мнепоказалсямогучим, кряжистымчеловеком, ссильной волей.Недаром он былстолько воФранции, онистинный типфранц. революционера.
И начался разговор,столь обычныйво всех гостиныхнынче. Потомпришли 2 француза— анархическоговида, лысый иседой — богема,такие к Герценучасто ходили,и я ушел.
Шел по улицес военн.-морск.агентом, которыйпросидел у Кр.полдня — и всеже не читал ниодной его строчки.<...>
24 июля.<...> мыпошли в Интимныйтеатр и виделитам ВиктораШкловского,к-рый был комиссаром8-й армии. Онрассказываетужасы. Он велсебя как геройи получил новенькийГеоргиевскийкрестик. Замечательно,что его двоюродныйбрат Жоржикранен на западномфронте — в тотже день. КогдаШкл. рассказываето чем-ниб. страшном,он улыбаетсяи даже смеется.Это выходитособеннопривлекательно.—«Счастье мое,что я был ранен,не то застрелилсябы!» Он раненв живот — пулянавылет — а онкак ни в чем небывало.
31 июля, воскресение.Опять у Кропоткина.Он сидел с высокимамериканцеми беседовало тракторах.Американецоказался инженер,который привезсюда ж.-д. вагоныдля Сибирскойж. д. Кропоткинговорит: незачемдоставлятьсюда военныеснаряды, намнужны тракторы,рельсовыеперекрестки(crossing & switches). Онпальцами показалперекрещивающиесярельсы. «Мневсе говорят,что нам нужнытракторы ирельсовыеперекрестки.Я хотел бы повидатьсяс американскимпослом и сказатьему об этом.
— О, это легкоустроить! —сказал инженер.—И я очень хотелбы, чтобы Выпоехали в Америку...
— К сожалению,Америка дляменя закрыта.
— Закрыта?!
— Да, как дляанархиста...
— Are you really anarchist?!..* —воскликнуламериканец.
* Неужели вы ивправду анархист?(англ )
Я посмотрелна учтивогостарикана ив кажд. его черточкеувидел дворянина,князя, придворного.
—Да, да! я анархист,—сказал он, словноизвиняясь засвой анархизм.
Мы заговорилио проф. Гарпере,который изучаетРоссию, проводяздесь каждоелето.
— О, я знал егоотца...— сказалКроп.,— он пригласилменя читатьлекции в Гарв.университете.Лекции о рус.литер. Он былректоромуниверситета.Я приехал вАмерику, прочитал(в оригиналепропуск.— Е.Ч.) лекции исобрался вуниверситетк Гарперу. Ноза это времяГарпер былпринят в Петроградецарем, царьочаровал его— и Гарпер нашелнеудобным,чтобы я читаллекции у негов университете,и мне было отказано.Тогда студентыиз протестапротив Гарпераустроили мнедружественнуюманифестацию».Американецбыл оченьвеличествен.
До революцииамериканцыстремилисьпознакомитьсяс возможнобóльшим количествомвеликих князей.Теперь онисобирают коллекциюанархистов.
У Кропоткинасобралось самоеразнообразноео-во, замучивающеевсю его семью.На каждогоновоприбывшегосмотрят какна несчастье,с которым нужнотерпеливобороться доконца.
Я заговорило Уоте Уитмэне.
— Никакого, ксожалению, непитаю к немуинтереса. Чтоэто за поэзия,которая выражаетсяпрозой. К томуже он был педераст!Я говорилКарпентеру...я прямо кричална него. Помилуйте,как это можно!На Кавказе —кто соблазнитмальчика —сейчас в негокинжалом! Язнаю, у нас вкорпусе — эторазврат! Приучаетдетей к онанизму!
Рикошетом онсердился наменя, словноя виноват вгомосексуализмеУитмэна.
— И Оскар Уайльд...У него былатакая милаяжена. Двое детей.Моя жена давалаим уроки. И онбыл талантливыйчеловек: ЭлизеРеклю говорил,что написанноеим об анархизме(?) нужно высечьна медных досках,как делалиримляне. Каждоеизречение —шедевр. Но самон был — пухлый,гнусный, фи! Явидел его раз— ужас!
— В «De Profundis» онназвал Вас«белым Христомиз России»…6
— Да, да... Чепуха.«De Profundis» —неискренняякнига.
Мы расстались,и хотя я согласенс его мнениемо De Profundis, я ушелс чувствомнедоуменияи обиды. То жечувство я испытывал,когда читалего бескрылуюкнигу о русскойлитературе7.Словно выкопалииз могилы Писарева— и заставилиписать о Чехове.Туповатым иограниченнымшестидесятникомпахнуло наменя. В Кропоткинеесть и это.
14 августа. Получилвчера тысячурублей. Был уБуренина вечером.Старикашка.Один. Желтоватыйкостюмчик —серые туфли,лиловый галстук.Обстановкабезвкусная.В прихожей —бюст в мерзейшемстиле модерн:он показывалмне, восхищаясь— смотрите,веками какбудто шевелит.Все стены вкартинах —дешевка. «Купленов Венеции»,—говорил он,показываякакую-то грошовую,фальшивуюдрянь.
— Ну, это вещьневажная! —сказал я.
— Зато рамкахороша.
Когда я пришел,он читал книгу— о крысах.—«Представьте,у крыс бывает