Гумилев читало «Двенадцати»—вздор— девицы записывали.Блок слушал,как каменный.Было оченьжарко. Я смотрел:— его лицо ипотное быловеличественно:Гёте и Данте.Когда кончилось,он сказал оченьзначительно,с паузами: мнетоже не нравитсяконец «Двенадцати».Но он цельный,не приклеенный.Он с поэмойодно целое.Помню, когдая кончил, язадумался:почему же Христос?И тогда же записалу себя: «к сожалению,Христос. К сожалению,именно Христос»9.
Любопытно:когда мы елисуп, Блок взялмою ложку истал есть. Яспросил: непротивно? Онсказал: «Нисколько.До войны я былбрезглив. Послевойны — ничего».В моем представленииэто как-то слилосьс «Двенадцатью».Не написал бы«Двенадцати»,если бы былбрезглив.
Вчера Сологубявился во «ВсемирнуюЛитературу»раздраженный.На всех гляделкак на врагов.Отказалсяответить мнена мою анкетуо Некрасове10.Фыркнул наГумилева. Мыговорили обэтом в Коллегии.Горький сиделхмурый; потомтолкнул менялоктем, говорит:
—Сологуб встречаетСаваофа. Обиделся.Как вы смеетебриться. Ведья же не бритый!
Я не улыбнулся.Горький нахмурился.
Сегодня былу Шаляпина.Шаляпин удручен:—Цены растут— я трачу 5—6 тысячв день. Чем ядальше будужить? Продаватьвещи? Но ведьмне за них ничегоне дадут. Да ипокупателейнету. И какойужас: видетьсвоих детей,умирающих сголоду.
И он по-актерскиразыграл предомною эту сцену.
9 июля. Был сегодняу Мережковского.Он повел меняв темную комнату,посадил надиванчик исказал:
— Надо послатьЛуначарскомутелеграммуо том, что «Мережковскийумирает с голоду.Требует, чтобыу него купилиего сочинения.Деньги нужныдо зарезу».
Между тем непрошло и двухнедель, как ядал Мережковскомупятьдесят шестьтысяч, полученныхим от большевиковза «Александра»11,да двадцатьтысяч, полученныхЗинаидой Н.Гиппиус. Итого76 тысяч эти людиполучили двенедели назад.И теперь онготов унижатьсяи симулироватьбедность, чтобывыцарапатьеще тысяч сто.
Сегодня Шкловскийнаписал обомне фельетон— о моей лекциипро «Техникунекрасовскойлирики»12. Номне лень дажеразвернутьгазету: голод,смерть, не дотого.
4 сентября.Сейчас виделплачущегоГорького —«АрестованСерг. Фед. Ольденбург!»— вскричал он,вбегая в комнатуизд-ва Грже-бина,—и пробежал кСтроеву. Я пошелза ним попроситьо Бенкендорф(моей помощницев Студии), которуюпочему-то тожеарестовали.Я подошел кнему, а он началкакую-то длиннуюфразу в ответи безмолвнопроделал всюжестикуляцию,соответствующуюэтой несказаннойфразе. « Ну чтоже я могу,— наконецвыговорил он.—Ведь Ольд. дорожестоит. Я им, подлецам— то есть подлецу— заявил, чтоесли он не выпуститих сию минуту...я им сделаюскандал, я уйдусовсем — изкоммунистов.Ну их к черту».Глаза у негобыли мокрые.
Третьего дняБлок рассказывал,как он с кем-тов Альконостезапьянствовал,засиделся, иих чуть незаарестовали:—Почему сидитев чужой квартирепосле 12 час. Вашипаспорта?.. Ядолжен Васзадержать...
К счастью,председателемдомового комитетаоказался Азов.Он заявиларестовывающему:—Даведь это известныйпоэт Ал. Блок.—И отпустили.
Блок аккуратендо болезненности.У него по карманамрассованонесколькозаписных книжечек,и он все, чтоему нужно,аккуратненькозаписываетво все книжечки;он читает вседекреты, те,которые хотябы косвенноотносятся кнему, вырезывает— сортирует,носит в пиджаке.Нельзя себепредставить,чтобы возленего был мусор,кавардак — настоле или надиване. Вселинии отчетливыи чисты.
18 сентября 1919.Только что былау меня Лизанька,воспитанницаАвдотьи Яковлевны.Теперь ей лет70. Она выдаетсебя за сеструНекрасова. Вкомиссариатене разбираются,что ее отчествоАлександровна.По моей просьбеей выдали валенкии 5 000 руб.
— Помню,— говоритона,— Некрасовприехал в Грешнево,когда мне было8 лет. Меня поразило,что у него былиноски цветные,тогда такихне бывало. Япринесла емуполную тарелкумалины, он сказалмне:
— Спасибо, Лизанька.
Она вспоминалабратьев Добролюбовых,Чернышевского,3инаиду Николаевну<...>
20 сентября.Вчера Горькийчитал в нашей«Студии» окартинах длякинематографаи театра. Слушателейбыло мало. Япредложил емусесть за стол,он сказал: «Нет,лучше сюда!—и сел за детскуюпарту: — В детствене довелосьпосидеть наэтой скамье».Он очень удрученсмертью ЛеонидаАндреева. «Этобыл огромныйталант. Я такогоне видал. У негобыло воображение— бешеное. Скажиему, какая вещьлежала на столе,он сразу скажетвсе остальныевещи. Нужнонаписать воспоминанияо Леониде Андрееве.И Вы, Корней Ив.напишите. Помню,на Капри, мышли и увиделиотвесную стену,высокую,— и ясказал ему:вообразите,что там наверху— человек. Онмгновеннопостроил рассказ«Любовь к Ближнему»—но рассказалего лучше, чему него написалось».
24 сентября.Заседание посценариям.Впервые присутствуетМарья ИгнатьевнаБенкендорф,и, как ни странно,Горький, хотяи не говорилни слова ей, новсе говорилдля нее, распускаявесь павлинийхвост. Был оченьостроумен,словоохотлив,блестящ, какгимназист набалу.
26 октября. УТихоновых.Холод. Чай уМахлиных. Горькийвспоминал оЧехове: был вЯлте татарин,—все подмигивалодним глазом:ходил к знаменитостями подмигивал.Чехов его нелюбил. Один разспрашиваетмаму: — Мамаша,зачем приходилэтот татарин?—А он, Антоша,хотел спроситьу тебя однувещь. — Какую?—Как ловят китов?—Китов? Ну этоочень просто:берут многоселедок, целуюсотню, и бросаюткиту. Кит наестсясоленого изахочет пить.А пить ему недают — нарочно!В море водатоже соленая— вот он и плыветк реке, где преснаявода. Чуть онзаберется вреку, люди делаютв реке загородку,чтобы назадему ходу небыло, и кит пойман.— Мамаша кинуласьразыскиватьтатарина, чтобырассказатьему, как ловяткитов. Дразнилбедную старуху.
28 октября. Должнобыло быть заседаниеИсторическихкартин, но несостоялось(Тихонов заболталсяс дамой — Кемеровой)— и Горькийстал рассказыватьнам разныеистории. Мысидели какочарованные.Рассказывалконфузливо,в усы — а потомразошелся.Начал с обезьяны— как он пошелс Шаляпинымв цирк и тампоказывалиобезьяну, котораякушала, курилаи т. д. И вот неожиданно— смотрю: Федортут же, при публике,делает всеобезьяньи жесты— чешет рукоюза ухом и т. д.Изумительно!Потом Горькийперешел населедку — каксельдь «идет»:вот этакийостров — появляетсяв Каспийском(опаловомзеленоватом)море и движется.Слой сельдейтакой густой,что вставьвесло — стоúт.Верхние ужене в воде, а сверху,в воздухе — ужесонные — оченькрасиво. Естьтакие озорники(люди), что ныряютв глубь, но потомне вынырнуть,все равно какпод лед нырнули,тонут.
— А вы тонули?—спросил С. Ф.Ольденбург.
— Раз шесть.Один раз в Нижнем.Зацепился ногоюза якорныйканат (там былна дне якорь)и не мог освободитьногу. Так и осталсябы на дне, еслибы не увиделизвозчик, которыйехал по откосу,—он увидел, чтовон человекнырнул, и кинулсяпоскорее. Ну,конечно, я безчувств был —и вот тогда яузнал, что такое,когда в чувствоприводят. Уменя и так кожас ноги быласодрана, какчулок (за якорьзацепили), апотом как приводилив чувство, каталименя по камням,по доскам — всетело занозили,исцарапали;я глянул и думаюздорово! Ведьони меня швыряликак мертвого.И чуть очнулся,я сейчас жедраться с околоточным— тот меня вучасток свезтихотел. Я не давался,но все же попал.
А другой разнас отóрвалов Каспийскомморе — баржу— человек стобыло — ну бабывели себя отлично,а мужчины сплоховали,двое с ума сошли:нас носило поволнам 62 часа…
Ах, ну и бабыже там на рыбныхпромыслах!Например, вотэтакий стол— вдвое длиннееэтого, они стоятрядом, и вотпопадает к нимтрехпудоваярыба — и так изрук в руки катится,ни минуты незадерживается— вырежут икру,молоки… (онназвал штукдесять специальныхтерминов) — идаже не заметишь,как они этоделают. Воттакие — рукиголые — мускулистыедамы — и вот(он показал нагрýди); этотпромысел у нихнаследственный— они еще приЕкатерине этимзанимались.Отличные бабы.
Потом рассказывал,как он перебегалперед самымпаровозом —рельсы. Страшнои весело: вот-вотнаскочит. Научилего этому Стрел(конец фамилииоторван — Е.Ч.) товарищ,вихрастый —он делал этотысячу раз —и вот Горькийему позавидовал.
Мы все слушаликак очарованные— особенноБлок. Никакогозаседания небыло — никтои не вспомнило заседании.Потом Ольденбургговорил о том,что он ни зачто не поедетза границу, чтоему стыдно, чтотеперь в Европек русским отношениесобачье. КогдаОльденбургвысказываеткакое-нб. мнение,кажется, чтоон ждет от васпохвальногоотзыва — чтовы скажете ему«паинька». Ондаже поглядываетна вас искоса— тайком — видители вы, какой онславный? И когдаласковым вкрадчивымголосом онвыражает научныемнения,— онвысказываетих как первыйученик — застенчиво,задушевно, иждет одобрительногокивка головы(главным образомсо стороныГорького, нои нашими небрезгует). Горькийв него влюблен,они сидят визавии все времяпереглядываются;Горький говорит:«Вот какойдолжен бытьученый». А откудаон знает! Мнекажется, чтоОльденбург— усваиватель,но не создатель.Ему легче прочитатьтысячу книг,чем написатьодну.
На заседанииВсемирнойЛитературыпроизошелсмешной эпизод.Гумилев приготовилдля народногоиздания Соути13— и вдруг Горькийзаявил, чтооттуда надоизъять…всепереводы Жуковского,к-рые рядом спереводамиГумилева страшнотеряют! Блокпришел в священныйужас, я визжал— я говорил,что мои детичитают Варвúкаи Гаттона свосторгом14.Горький стоялна своем. По-моему,его представлениео народе — неверное.Народ отличитхорошее отдурного — сам,а если не отличит,тем хуже длянего. Но мы недолжны прятатьот него Жуковскогои подсовыватьему Гумилева.
Сегодня я написалвоспоминанияоб Андрееве.В комнате холодно.Руки покрываютсякрасными пятнами.
Блок показывалмне свои воспоминанияоб Андрееве:по-моему, мямлениеи канитель.Тихонов сегоднявместо фантасмагориясказал фантасгармония.Горький подмигнулмне: здорово!<…>.
1 ноября. СегодняВолынскийвыразил желаниепротестоватьпротив горьковскоговыступления(насчет Жуковского).
Возле нашегопереулка —палая лошадь.Лежит вторуюнеделю. Кто-товырезал у нееиз крупа фунтовдесять — надеюсь,на продажу, ане для себя.Вчера я был вДоме Литераторов:у всех одежамятая, обвислая,видно, что люди