голосом прочиталсвою водянистуювещь, где словоя... я... я... я — мелькалогораздо чаще,чем слово «Андреев».Так, впрочем,и должно бытьу лирическихпоэтов, и дляизучающихтворчествоБлока эта статьяочень интересна,но в памятьЛеонида Андрееване годится.Потом хотеличитать актеры,но неожиданновыскочил наэстраду Горький— и этим изгадилвсе дело. Он,что называется,«сорвал вечер».Он читал глухимбасом, читалдлинно и тускло,очень невнятно,растекалсяв подробностяхи малоинтересныханекдотах,—без задушевности,—характеристикиникакой недал,— атмосферане подняласьни на градус...Когда он кончил,наступило шестьчасов — всестали стремитьсяк последнимтрамваям,— ивот когда появилисьактеры, читатьсцену из «Проф.Сторицына»,началось истечениеиз залы: комиссаров,всей свитыГорького, и т.д. и т. д. Это таквозмутило меня,что когда насталамоя очередь,я предложилпублике (осталосьчеловек сто)либо уйти сейчас,либо прослушатьчтение до конца.Все остались,многие из уходившихвернулись.Читал я оченьнервно, громко,то вставая, тосадясь (многоепропуская) —и чрезвычайнолюбя Андреева.Статейка моявышла жесткая,в иных местахязвительная,но, в общем иглавном, Андреевмне мил. Поэтомуменя оченьогорчила Даманская(почему-то сподбитым глазом),когда она отвеламеня в сторонуи сказала: «Многиенедовольны,говорят, чтослишком зло,но мне понравилось».Потом выступилЗамятин и прелестнопрочитал свойанекдот обАндрееве изонтике. Всетепло смеялись,и температураначала подниматься,—но этим и кончилось.Я вложил в этотвечер многосебя, сам клеилафиши, готовился— и потому теперьне сплю. Мнепочему-то показалось,что Горький— малодаровит,внутреннетускл, он естьта шапка, котораянынче по Сеньке.Прежней культурнойсреды уже нет— она погибла,и нужно столетие,чтобы создатьее. Сколько-нб.сложного непонимают. Ялюблю Андреевасквозь иронию,—но это уженедоступно.Иронию понимаюттолько тонкиелюди, а не комиссары,не мама Оцупа,—Горький именнопотому и иконатеперь, что онне психологичен,несложен,элементарен.
Видел Мережковского.Он написалписьмо Горькомус просьбойповлиять наИонова,— чтобытот купил уМережк. егоТрилогию.
Блок как-то наднях обратилсяко мне: не знаюли я богатогои глупого человека,к-рый купил быу него библиотеку:«Мир Искусства»,«Весы» и т. д.Деньги оченьнужны.
Я хочу исподвольприучить Бобук географии.Вчера я сказалему, что Гумилеведет на Майорку,а мы уедем наМинорку. Я прочиталему из «ЭнциклопедииБританника»об этих островах— и он весь деньбредил ими. МырассматривалиМайорку накарте. Присланныемилым Яковенкосухари называютсяу них «Яковенки».Боба сейчаскричит: «Яковенкис чаем! Яковенкис чаем!» <...>
11 ноября.<...>Сегодня во«Всемирке»— Амфитеатровчитал своего«Ваську Буслаева».Былинный размерочень хорош,но когда переходитна пятистопныйямб — сразудругим языком.Вместе с размеромменяется истиль. Амф. оченьспособный, носовсем не талантливыйчеловек. Читая,он поглядывална Горького.«Гондлу» Гумилевапровалили.Потом — заседаниеВсем Лит. Помоей инициативебыл возбужденвопрос о питаниичленов литерат.коллегии. Никакихденег не хватает— нужен хлеб.Нам нужно собратьсяи выяснить, чтоделать. Горькийоткликнулсяна эту тему иговорил с аппетитом.—«Да, да! Нужно,черт возьми,чтобы они либокормили, либо— пускай отпустятза границу. Разони так немощны,что ни согреть,ни накормитьне в силах. Ведьвот сейчас —оказывается,в тюрьме лучше,чем на воле: ясейчас хлопотало сидящих наШпалерной, ихвыпустили, аони не хотятуходить: и теплееи сытнее! А провизияесть... есть... Этоя знаю наверное...есть... в Смольномкуча... икры —целые бочки— в Петербургежить можно...Можно... Вчерау меня однабаба из Смольногобыла... там онивсе это жрут,но есть такие,которые жрутсо стыдом...» ивсе в такомроде. <...>
Володя Познерсидит в соседнейкомнате ипереписываетна машинке своюпьеску о Студии«Учение свет— неучениетьма». Ему 14 лет— а пьеска оченьедкая, естьнедурные стихи.
12 ноября. Всталчаса в 3 и сталписать бумагуо положениилитераторовв России. Бумагабудет прочтеназавтра в заседанииВсемирнойЛитературы.Сейчас примусьза Уитмэна.Хочу перевестичто-нибудь изего прозы.
13 ноября. Вчеравстретилсяво «Всемирной»с Волынским.Говорили обумаге насчетужасного положенияписателей.Волынский:«Лучше промолчать,это будет достойнее.Я не политик,не дипломат»...—А разве Горький— дипломат?—«Еще бы! У меняесть точныесведения, чтоздесь с намион говоритодно, а там — сними — другое!Это дипломатияочень тонкая!»Я сказал Волынскому,что и сам былсвидетелемэтого: какбольшевистскиговорил Горькийс тов. Зариным,—я не верил ушам,и ушел, видя,что мешаю. Ноя объясняю этохудожественнойвпечатлительностьюГорького, а непреднамереннымпланом. Повторяетсято же, что былос Некрасовым.Он тоже был надва фронтаоттого, что —художник23.<...>
Вчера я легголодный. Завесь день толькосухари и суп!Хочу написатьрассказ — освоих приключениях.
Сегодня должнобыло состоятьсязаседание поповоду продовольствия.Но — Горькийзабыл о нем ине пришел! БылСазонов, проф.Алексеев, Батюшков,Гумилев, Блок,Лернер... И Тихоновзапоздал. Мыждали 1 ½ часа.Наконец выяснилось,что Горькийпрямо проехалк Гржебину. Япоговорил потелефону сГорьким — и мыначали заседаниебез него. Потом— пошли к Гржебину.По дороге Сазоновспрашивал, что— Гумилев —хороший поэт?Стоит ему прислатьдров или нет.Я сказал, чтоГумилев — отличныйпоэт. А Батюшков— хороший профессор?О да! Батюшковотличный профессор.Горький принялнас нежно илюбяще (какбудто он видитнас впервыеи слыхал о насодно хорошее).Усадил и взволнованностал говоритьо серии книг:Избранныепроизведениярусских писателейXIX в., затеваемыхГржебиным.Предложилобразоватьколлегию поизданию этойсерии. В коллегиювходим: Н. Лернер,А. Блок, Горький,Гржебин, Замятин,Гумилев и я.Потом Горькоговызвали спешнов «Асторию»—ион уехал: прибылБоровский. Блокжаловался: какужасно, чтотушат электричествона 4 часа — вчераон хотел писатьтри статьи —и темно.
14 ноября. Обедалв Смольном —селедочныйсуп и каша. Заложку залогу— сто рублей.В трамвае — во«Всемирную».Заседание покартинам — ванекдотах.Горький вчерабыл в заседании— с Ионовым,Зиновьевым,Быстрянскими Воровским.Быстрянскогоон показывал,делал физиономию— «вот такой».Эт-то, понимаете,«человек изподполья»,—из подпольяДостоевского.Сидит, молчит— обиженно итяжело. А потомкак заговорит,а у самого заушами немытои подошвы толстые,вот такие! Ивсегда он обижен,сердит, надут— на кого неизвестно.
— Ну потом —шуточки! Сталиговорить, чтов Зоологич.саду умерлидетеныши носорога.Я и спрашиваю:чем вы их кормитьбудете? Зиновьевотвечает: буржуями.
И начали обсуждатьвопрос: резатьбуржуев илинет? Серьезновам говорю…Серьезно…Спрашивается:когда эти людибыли искренни:тогда ли, когдапритворялисьпорядочнымилюдьми, илитеперь. Говориля сегодня сЛениным потелефону поповоду декретаоб ученых. Хохочет.Этот человеквсегда хохочет.Обещает устроитьвсе, но спрашивает:«Что же это васеще не взяли…Ведь вас (питерцев)собираютсявзять». По рассказамГорького, Воровскийбыл всегдахорошим человеком,честным энергичнымработником…
К Марье ИгнатьевнеГорький относитсяласково. Далей приют у себя.Вчера: — М. И., выидете на Кронверкский,подождите до5 час., я вас отвезу,у меня будетлошадь.
Сейчас вспомнил,как ЛеонидАндреев ругалмне Горького:«Обратитевнимание: Горькийпролетарий,а все льнет кбогатым — кМорозову, кСытину, к (онназвал рядимен). Я попробовалс ним в Италииехать в одномпоезде — кудатебе! Разорился.Нет никакихсил: путешествует,как принц».Горький в письмахк Андреевуругал меня;Андреев неукоснительносообщал мнеоб этом.
Блок дал мнепроредактированныйим том Гейне24.Я нашел тамнемало ошибок.Некоторые меняудивили: например,слово подмастерьеБлок склоняеттак: родительныйпадеж подмастерьи,дательный падежподмастерье— как будто этоДарья.<…>
16 ноября. Блокпатологически-аккуратныйчеловек. Этосовершенноне вяжется стой поэзиейбезумия и гибели,которая емутак удается.Любит каждуювещь обвернутьбумажечкой,перевязатьверевочкой,страшно емунравятся футлярчики,коробочки.Самая растрепаннаякнига, побывавшаяу него в руках,становитсячище, приглаженнее.Я ему это сказал,и теперь мызнающе переглядываемся,когда он проявляетсвою маниюопрятности.Все, что он слышит,он норовитзафиксироватьв записнойкнижке — вынимаетее раз двадцатьво время заседания,записывает(что? что?) — и,аккуратносложив и чутьне дунув нанее, неторопливокладет в специальнопредназначенныйкарман.
17 ноября.Воскресение.Был у меня Гумилев:принес от АнныНиколаевны(своей жены) ½фунта крупы— в подарок —из Бежецка.Говорит, чтодров никаких:топили шкафом,но шкаф далмало жару. Ядал ему взаймы36 полен. Он увезих на Бобиныхсанях. — БылМережковский.Жалуется, хочетуехать из Питера.Шуба у него —изумительная.Высокие калоши.Шапка соболья.Говорили оГорьком. «Горькийдвурушник: воттакой же, какСуворин. Оназефствуетискренне. Когдаон с нами — оннаш. Когда онс ними — он ихний.Таковы талантливыерусские люди.Он искренени там и здесь».С Мережковскиммы ходили в«Колос»—тамчитал Блок —свой докладо музыкальностии цивилизации,который я ужеслышал. Впечатлениежалкое. Носыу всех красные,в комнате холод,Блок — в фуфайке,при всякомслове у негоизо рта — пар.Несчастные,обглоданныелюди — слушаюто том, что у насбыло слишкоммного цивилизации,что мы погиблиот цивилизации25.Видал я Сюннерберга,Иванова-Разумника— всё какие-тобывшие люди.Оттуда с Глазановыми Познером —на квартируд-ра (забыл фамилию)— там Жирмунскийчитал свойдоклад о «Поэтике»Шкловского.Были: Эйхенбаумв шарфе до полу,Шкловский (вобмотках ноги),—Сергей Бонди,артист Вахта,Векслер, Чудовский,Гумилев, Полонскаяс братом и др.Жирмунскийпроизвел впечатлениеумного, образованного,но тривиальногочеловека, которыйни с чем не спорит,все понимает,все одобряет— и доводитсвои мысли дотусклости.Шкловскийвозражал —угловато, задорнои очень талантливо.Векслер заподозрилаЖирмунского,что он где-тоупомянул душуписателя,—и сделала емуза это нагоняй.Какая же у писателядуша? К чемунам душа писателя?Нам нужнакомпозиционнаяоснова, а не