свободную. Как?Помоги мне...
Говорю я этои не верю себени в грош. М. б.мне свободане нужна. М. б.нужно мне кончатьгимназию. <...>
К июню научимсяанглийскиекниги читать,лодку достанем.Май на лодке,июнь и вообщелето где-ниб.в глуби Кавказа,денег бы насобратьи марш туда!А чтобы денегнасобрать —работать нужно.Как, где, что?Не знаю. Но знаю,что не пропадем.Только заранеенужно теоретическипоставитьвопрос, когда,от каких причинвозникаетобыденность,скука, сознаниевзаимной ненужности,как пропадаетта таинственность(я готов сказать:поэтичность)отношений, безкоторой(ых)такие люди, какмы с Машей, неможем ничегосоздать, неможем ни любить,ни ненавидеть...Мы хотим обмана,незнания, еслиобман и незнаниедают счастье.<...> Как же достичьэтого лучшимманером? 1) Небыть вместе.Т. е. занять бóльшуючасть дня отдельнойработой. Вместебольше работать,чем беседовать.Жить отдельно<...> Обедов неустраивать.Домашний обед— фи! Совсемкак Клюге сГеккер... Молоко,какао, яйца,колбаса — малоли что? Лишь быне было кастрюль,салфеток, солоноки др. дряни... Этопервый путьк порабощенью.Я уверен, чтокакой-нб. кофейник— гораздо большемешает двумлюдям порватьсвою постылуюжизнь, чем боязньсплетен, сознаниедолга <...> Долойэти кофейники,эти чашки, полочки,карточки, рамочки,амурчики настенках. Вообще,все лишнее иненужное! Смешно!<…>
_________
Только чтокончил П. Бурже«Трагическуюидиллию». Первыйи, надеюсь, последнийроман этогоавтора я читал.Читал я его стакими перерывами,[что] теперь,одолевая конец,вряд [ли] бы мограссказатьначало. Впечатление,однако, я получилцельное и оченьопределенное.Очень наблюдательныйчеловек, умный,образованный— Бурже абсолютноне художник.Всякое лицопоявляетсяу него на сценуготовым, известнымнам досконально,и это знаниемы получаемне из поступковгероев, а изразглагольствованийавтора. Они,эти заранееприготовленныефигуры, дергаютсяпотом авторомза привешенныек ним ниточки,и ни одного ихкачества, ниодной стороныих характерамы из этих ихдвижений непознаем. Художественноговосприятиянет, а есть толькохолодное научноепонимание. Притом же Бурженисколько нескрывает, почемуон дернул именноэту веревочку,он считаетсвоим долгомобъяснятькаждое свое«дерновение»...«Пьер, говоритон, поступилтак-то итак-то, потомучто все натурытакого рода,когда с нимислучаетсятó-то, делаюттак-то». Сколькоизмышления,сколько выдуманностии холодностив таких объяснениях,в таком выставлениинапоказ своейхудожественно[й]лаборатории.Мыслить образами— да разве можнохудожнику безэтого! Да будьты хоть распреумныйчеловек, ноесли ты не можешьпознать вещьиначе, как черездлинную логическуюцепь доказательств,произведениетвое никогдане заставитнас вздрогнутьи замирать отвосторга, никогдане вызоветслезы на нашихглазах... Сколькоума, наблюдательностивложил Буржев свой роман...Каждое словоего — показываетнеобыкновеннуювдумчивость,каждое лицоего — как живоестоит переднами. Но жилооно до техпор как Буржеввел его в свойроман, чуть онопопало сюда,чуть он пересталговорить освоих героях,а пустил их насвободу жить— он не сумелстать в сторонеот них да и смотреть,что из этоговыйдет.
Нет, он сталсправлятьсяс рецептамиучебниковпсихологиии т. д. Поневолевспоминаетсянаша Анна Каренина,это дивноеокно, открытоев жизнь. Несмотряна протухлыетенденции,несмотря напредвзятостьи вычурностьтяжелой мыслиТолстого, егосамого простои не чувствуешь,не замечаешь,забываешь, чтоко всем этимЛевиным, ковсем этим Облонскимнужно прибавитьеще одного,который всехих сделал, котор.сталкивал их,как было емуугодно; забываешь.А когда вспомнишь,как громаден,безграниченкажется этотчеловек, поместившийих всех в себесамом, могуч,как природа,загадочен, какжизнь!..
А здесь? Сколькопресных рассужденийпотребовалосьдля того, чтобыоправдатьсяперед читателемза то, что баронессаЭли высморкаланос в четверг,а не в пятницу,сколько жалкихслов требуетсядля него, чтобызаставить меняпосочувствоватьэтой бедной,оскорбленнойженщине... жалкихслов, котор.так и не попадаютмне в сердце,а вечно суютмне в глазаавтора, которыйнеумело пригнулсяза ширму и дергаетза веревочкусвоих персонажей,заботясь большео том, чтобыбыла видна егобелая артистическаярука, чем о движенияхсвоих марионеток.И я, воздаваядань справедливостиПолю Бурже,должен сказать,что рука у негогладкая, белая,холеная,— нои только. <...>
Прочитал Успенского:«Умерла занаправление».Собственно— перечел. Лет5 тому назад онуже попадалсямне под руку.
Максим Иванович,от лица котороговедется рассказ,этот человечек,вечно помалкивающийв уголку, неумеющий связатьдвух слов, вечноотвлекающийся,—вот художник,громадный,стихийный;иначе, как образами,он и думать неумеет... Образыборются в нем,переливаются,сталкиваются,рвутся наружу,—и всем не художникамлюдям кажется,будто человекэтот, раздираемыйобразами, отдающийсяих власти, будтоон просто-напростоне умеет правильномыслить.
Рассказываетон про одногообстоятельногочеловека. Другойбы прямо сказал:так и так, обстоятельныйбыл человек.Этот так говоритьне умеет. Онприводит несколькоэпизодов изжизни этогочеловека, заставляетего двигаться,говорить, жить— и мы из этихего движенийда говоренийвыводим: обстоятельныйчеловек. Меня,конечно, нискольконе соблазняетпараллель междуБурже и МаксимомИванычем. Я этотак, к слову.<...>
Март. 7-го, среда<...> Красота ибольше ничего!Красиво сказать:
Товарищ, верь:взойдет она,
Заря пленительногосчастья,
Россия вспрянетото сна,
И на обломкахсамовластья
Напишут нашиимена!
(Чаадаеву, 18 г.)
Пушкин говорит.Но с другойстороны оченькрасив и такойвозглас:
Зависеть отвластей, зависетьот народа — невсе ли нам равно?
(36 г., Пиндемонтеякобы)
Он и возглашает.
И не в возгласедело. А в настроении.Красиво и упоительнобыть пророкомотчизны своей— вот вам «КлеветникиРоссии», гдеНаполеон названнаглецом, а вотвам в «Пиндемонте»:«не все ли мнеравно, свободноли печать морочитолухов ильчуткая цензурав журнальныхзамыслах стесняетбалагура?»
Все равно! Нуа в посланиик цензору (24 г.):
Скажи: не стыдноли, что на святойРуси,
Благодаря тебя,не видим книгдоселе?1
Стыдно. Человек,которому всеравно, пристыживает...Скажут, разницалет. Убежденияпеременились.Под влияниемчего? Ерунда!Для таких людей,как он,— убежденияне нужны. Пишетон Чаадаеву— думаешь, вотстрогий ригорист,вот боец. Чутьне в тот же деньон посылаетКривцову письмецо,о содержаниикоторого отличнодает понятиетакой конец:«люби недевственногобрата, страдальцачувственнойлюбви». Просмотретьписьма — прелесть.В письме к каждомулицу он иной:к Вяземскому— пишет одинчеловек, к Чаадаевудругой; и типэтот выдерживаетсяна протяжении30 писем. Выдерживаетсясовершенноневольно, благодарявнутреннемучутью художественнойправды, выдерживаетсяневольно, яготов дажесказать: противволи. Он сам непонимал себя,этот бесконечныйчеловек, онвсячески толковалпро какую-тоособую свободу,про какие-топрава, объяснялсебе себя: хотелсделать себятипом каким-то,для себя хотелтипом быть, врамки себязаключить.Прочитать егописьма к Керн.Это милый шалун,проказник,славный малый,рубаха-парень— и весь тут,кусочка нельзяпредположитьлишнего, внеэтого определения.Вот образчиктона этогописьма: «Выпишете, что яне знаю вашегохарактера —да что мне задело до вашегохарактера? Богс ним! разве ухорошенькихженщин долженбыть характер?Главная вещь— глаза, зубы,руки и ноги!..Если б вы знали,какое отвращенье,смешанное спочтением, япитаю к вашемусупругу. Божествомое! Ради Бога,устройте так,чтоб он страдалподагрой. Подагра!Подагра! Этомоя единственнаянадежда!» Нуи вдруг:
Я помню чудноемгновенье:
Передо мнойявилась ты,—
я не знаю лучшегостихотворенья.
Соединить ито и другое —вот он истинный,живой.
_________
<...> Вот даю себеслово. Подтянутьсяв своем дневнике.Заставить егохоть сколько-нибудьотражать моюжизнь. Как этосделать. Потом.<...> Как это сделать?Во-первых, никогдане садитьсяза дневник, неимея, что сказать,а во-вторых,вносить сюдавсе заметкинасчет читаемыхкниг.
8 марта <…>8 часов. Открылфорточку — ивзялся передсном почитатьписьма Тургеневак Флоберу: («Русск.Мысль» 26 VII)вдруг шум. Як окну. Дружный,весенний дождь.А утром сегоднябыло дивнохорошо. Востоккрасный, краятуч золотые.<...>
У Тургеневабыла дочь, прижитаяим от крепостнойего матери. Онпризнался вэтом г-же Виардо,та взяла ее ксебе в Парижи воспиталатам.
9 марта. ПисьмаТургенева кФлоберу — ничегоинтересного.Каминский впредисловииуверяет, чтоТ. и Ф. были ужаснодружны, простовлюблены другв друга. Можетбыть! Но в письмахнет ничегосердечного,ничего задушевного...Советы, котор.давал ФлоберуТ., им не исполнялись.Т. советовалпеременитьзаглавие романа«Education sentimentale» —Фл. не переменил,Т. советовалскорее кончить«Antonis» — Фл.кончил егочерез 4 годапосле совета.Интересналестница обращенийТ. к Флоберу:«Cher Monsieur», «Cher MonsieurFlaubert», «Mon cher confrère», «Moncher ami», «Cher ami», «Mon bon vieux»...2
Все какие-токоротенькиезаписочки, стурген. нескольконадоедливым,несколькобестактнымсюсюканьем.
_________
<...> Читал Белинского.Не люблю я егостатей. Онипроизводятна меня впечатлениестатей И. Иванова,Евг. Соловьева-Андреевичаи проч. нынешнихговорунов,которых я имеютерпение дочитыватьдо третьейстраницы. Прочтешь10, 15 стр., тр., тр.,тр... говорит,говорит, говорит,кругло, цветисто,а попробуйпересказатьчто, черт егознает, он и самне перескажет.Счастье этомуписателю. Они сам в письмек Анненковусознается, чтоему везет надрузей, а чутьон помер, сталиего друзьявспоминатьи, по свойствувсех стариков,уверенных, чтов «их время»было «кудалучше» — создалииз него мифич.личность. Некрасов,написавшийэпитаф. Белинскому,чуть толькотот помер, называетего «приятелем»,«наивной истрастнойдушой», а черезнесколько летБел. вырастаетв его глазахв «учителя»,перед памятьюкотор. Н. «преклоняетколени»3.Тургенев былнедоволенДобролюбовыми противопоставилему Белинского— здесь уж иговорить нечего