...»
Горький оченьутомлен. Я сократилсвой визит доминимума — иушел к Тихонову— в квартируего тестя —черт знает где!Там меня угостилинеобыкновеннымобедом: вареноемясо, мяснойсуп, чай с сахаром— и мы выработалипрограммузаседания вДоме Искусств.<...> Сверяю письмаЩедрина. Оченьхочется писатьстатьи — о Блоке.Вчера написалновую версиюПерсея.
25 ноября. Особенностьмоей теперешнейдеятельностив том, что каждыйдень я начинаюкакую-нб. новуюработу и, некончив, принимаюсьза следующую.Сейчас, напр.,у меня на столе:редактураГулливера(Полонской),редактураДиккенса впереводе ИринархаВведенского,список сталучших книгдля издательстваГржебина, Принципыхудож. перевода,статья о письмахЩедрина к Некрасову,Докладнаязаписка о Студии,и т. д. и т. д.
27 ноября. Третьегодня заседаниево «Всемирной».Горький — МарьеИгнатьевнеочень сурово:«И откуда у васберется времязаниматьсятакими пустяками(с очаровательнойулыбкой), да!да! такимипустяками».(Оказывается,М. И. прислалак Горькомуврача-хирурга,и тот нашел,что Горькомунужно лечьнемедленнов постель. ТеперьГорький благодаритМ. И.— называясебя и своюболезнь пустяками.)Заседание поисторич. картинам.Амфитеатровчитает своюпьесу о ВаськеБуслаеве. Пьесаотличная — чутьли не лучшевсего, что написалАмфитеатров.Тихонов довольнобестактно делалстарику замечания.Амфитеатров,читая, поглядывалукрадкой наодного толькоГорького: прочтетудачное, выигрышноеместо и взглянет.Горький оченьнежен с Ольденбургом— теперь у нихмедовый месяц.Ольденбургстарается изовсех сил. Послезаседания«Всем. Лит.»—Горький сОльденбургомуезжают в «Асторию»—в экипажикеГорького. Потомя, Блок, Гумилев,Замятин и Лернеротправляемсяв «комнату, гдеумывальник»—к машинисткам— и начинаемобсуждатьпрограмму сталучших писателей.Гумилев представилимпрессионистскую:включен ДенисДавыдов (потомучто гусар) инет Никитина.Замятин примкнулк Гумилеву.Блок стоит наисторич. точкезрения — и составилпрограммуидеальную: онаи свежа, и будоражит,в ней нет пошлости— и научна. Мыспорили долго.Гумилев говоритпо поводу моей:это провинциальныймузей, где естьпапироса, которуюкурил Толстой,а самого Толстогонет. Я издевалсянад гумилевской,но в глубинедуши уважалего очень: цельныйчеловек. Вообщевсе заседаниеносило характергумилевскойчистоты и наивности.Блок — со своейлюбовью к системе— изготовилнесколькотабличек: сколькопоэтов, сколькопрозаиков,какой процентюмористов ит. д. Я включилв свою программумодернистов.«К чему вы этихмолодых людейвключили?», «яв этих молодыхлюдях ничегоне понимаю»,—твердил Блок.Я наметил дляСологуба 2 тома.Блок: «НеужелиСологуб есть1/50 всей русскойлитературы».На следующийдень (вчера) мывстретилисьна заседании«Дома Искусств»,Блок продолжал:«Гумилев хочетдать толькохорошее, абсолютное.Тогда нужнодать Пушкина,Лермонтова,Толстого,Достоевского».Я говорю: а Тютчева?«Ну что такоеТютчев? Коротко,мало, все отрывочки.К тому же оннемец, отвлеченный».Я взялся в ДомеИск. организоватьСтудию, Библиотеку,Детский Театр.И уже изнемог:всю ночь неспал — в темнотебез свечи думалоб этих вещах— а про литературуи забыл. Надопоскорее сбытьс рук эти работы,а то захвораюот переутомления.На заседанииДворца былМережковский,который говорилмне, кокетничая:«Ну и надоеля вам, воображаю.Я самому себенадоел в аспектеЧуковского.Надоел, надоел,не отрицайте.Надоел ужасно!Надоел! Но вы— добрый. ВотЗ. Н. (Гиппиус)неверит, что выдобрый, а я знаю,вы добрый, нонасмешливый.Насмешливыйи добрый!» —все это громко,за столом,вдохновенно.
28 ноября 1919. Язабыл записать,что при открытииДома ИскусствприсутствовалС. Ольденбург.Я познакомилего с Немировичем-Данченкой.Ольденбургпротянул емуруку, а потомотвел меня всторону:
— Неужели онеще жив. Я думал,он давно умер!
Я почему-торассердился.—Что ж, вы думаете,я их с того светавыписываю? Накладбище посылаюим повестки?
Я сейчас пишуо ПринципахПеревода —вновь. К чему— не знаю. Вчерамы впервыесобрались вновом помещении— мы, т. е. слушателиСтудии. ДомИскусств ихразочаровал.Они ожидалиБог знает чего.
29 ноября 1919 г.Горького посетилаво Всем. Лит.Наталия Грушко— и беседовалас ним наедине.Когда она ушла,Горький сказалМарье Игнатьевне:«Черт их знает!Нет ни дров, нисвета, ни хлеба,—а они как ни вчем не бывало— извольте!»Оказывается,что у Грушкона днях родиласьдевочка (илимальчик), и онапригласилаГорького вкрестные отцы…«Ведь это мояжена,— вы знаете?»Как-то пришлабумага: «Разрешаюмолочницевозить молокожене МаксимаГорького —Наталье Грушко!..»Блок написалпьесу о фараонах— Горький оченьхвалил: «Толькоговорят ониу вас слишкомпо-русски, надонемного воттак» (и он вытянулруки вбок — какдревний египтянин— стилизовалсвою нижегородскуюфизиономиюпод Анубиса)— нужно каждуюфразу поставитьв профиль. Былоу нас заседаниепо программедля Гржебина.Горький говорил,что все нужнорасширить: несто книг, а двестипятьдесят.Впервые назаседанииприсутствовалИванов-Разумник,<...> молчаливый,чужой. Блокочень хлопоталпривлечь егона наши заседания.Я научил Блока— как это сделать:послать Горькомуписьмо. Он таки поступил.Теперь ониявились назаседаниевдвоем,— яотодвинулсяи дал им возможностьсесть рядом.И вот — чутьони вошли,—Горький изменился,стал «кокетничать»,«играть», «рассыпатьперлы». Чувствовалось,что все говоритсядля новогочеловека. Горькийочень любитнового человека— и всякий разпри первыхвстречах волнуетсяромантически— это в нем наивнои мило. Но Ив.-Разумник оставалсянеподатливи угрюм. — Потомзаседание«Всем. Литературы»— а потом я, Тихонов(Боба сейчасчитает на кухнебылины. Он страшнолюбит былины— больше всехстихов) и Замятинв трамвае — в«Дом Искусства».За столом —Бенуа, Добужинский,Ходасевич,Анненков, В. Н.Аргутинский.Мы устроилисвое заседаниев комнаткеприслуги прикухне. Я безумнохотел есть, нопосле заседанияпошел все жепешком к Сазонову,—тот лежит больной— и оттуда черезсилу домой. Отусталости —почти не спал.Вертятся вголове разныепланы и мысли— ни к чему,беспомощно,отрывочно.
30 ноября. Воскресение.Сижу при огаркеи пишу об ИринархеВведенском.Для «Принциповхуд. перевода».
Блок, когда емусказали, чтоего египтянев «Рамзесе»говорят слишкомразвязно, слишкомпо-русски,—сказал:«Я боюськнижности своихписаний. Я боюсьсвоей книжности».Как странно— его вещи производятвпечатлениедневника,—раздавленныхкишок. А он —книжность!Устраиваюбиблиотекудля «Дома Искусств».С этой цельюбыл вчера сКолей в КнижномФонде — ах, кактам холодно,хламно, безнадежно.Конфискованныекниги, сваленныев глупую кучу,по которойбродит, какптица, озябшаядевственница— и клюет — тамкнижку, здеськнижку, и складываетв другую кучу.Она в валенках,в пальто, вперчатках.Начальникдевицы — ИванИванович, взапачканнойлетней шляпе(фетровой сполями), с краснымносиком — медленныйи, кажется, оченьчестный. Когдая спросил, ненайдется лиу них для СтудииПотебня илиВеселовский,он сказал:
— Нашелся бы,если бы АлексейПавлович неинтересовалсяэтими книгами.— Алексей Павлович(Кудрявцев),Комиссар БиблиотечнойКомиссии — вори пьяница — ясам видел, какв книжной лавкена Литейномкакой-то букинистсовал ему из-заприлавка бутылку;у меня Кудрявцевзажилил сахар— на два дня идо сих пор неотдал. Те книги,которыми онинтересуется,попадают к нему— в его собственнуюбиблиотеку.В Фонде порядкистранные. Книгитам складываютсяпо алфавиту— и если какая-нб.частная библиотекапросит книги,ей дают какую-нибудьбукву.Я самслышал, как тамговорили:
— Дай пекарямбукву Г.
Это значит, чтобиблиотекапекарей получитГригоровича,Григорьева,Герцена, Гончарова,Гербеля — ноне Пушкина, неТолстого. Яподумал: спасибо,что не фиту.
3 декабря 1919 г.<…> Вчерадень сплошногозаседания.Начало ровнов час — о программедля Гржебина.Опять присутствуетИванов-Разумник.Я пришел, Горькийуже был на месте.Когда мы заговорилио Слепцове,Горький рассказал,как Толстойчитал одинрассказ Слепцова— и сказал: это(сцена на печи)похоже на моегоПоликушку,только у меняпохуже будет.Одно толькоТолстому ненравилось«стеженноеодеяло», Толстойстрашно ругался34.Когда мы заговорилио Загоскинеи Лажечникове— Горький сказал:«Нелюблю. ПлохиеВальтер Скотты».Опять он поражалменя доскональнымзнанием отечественнойсловесности.Когда зашларечь о Вельтмане,он сказал: а вычитали СофьюВельтман, женуроманиста?Замечательныйроман в «Отеч.Зап.» — с огромнымзнанием эпохи— в 50-х гг. издан35.Блок представилсписок, оченьподробный, погодам рождения— и не спорил,когда, напр.,Дельвига извторой очередиперевели впервую. Во времячтения программыИванова-Разумника— произошелинцидент. Ив.-Раз.сказал: «Однукнижку — бывшимакмеистам».Гумилев попросилслова по личномуповоду и спросилнадменно: когоименно Ив.-Раз.считает бывшимиакмеистами?Разумник ответил:—Вас, С. Городецкогои друг. — Нет,мы не бывшие,мы…— Я потушилэту схватку.В начале заседанияпо Картинам(Ольденбургне пришел) Горькийс просветленными сконфуженнымлицом сказалБлоку:
— АлександрАлександрович!Сын рассказывает— послушайте— приехал вМоскву офицер— сунулся наквартиру кодной даме —откровенно:я офицер, былс Деникиным,не дадите липриюта?— Пожалуйста!—Живет он у неедесять дней,вступил в близкиес ней отношения,все как следует,а потом та предложилаему: не собратьли еще другихденикинцев?Пожалуй, собери,потолкуем.Сошлось человекдвадцать, онсделал им докладо положениидел у Деникина,а потом вынулревольвер,—руки вверх —и всех арестовали доставилначальству.Оказывается,он и вправдубывший деникинец,теперь давноперешел насторону Сов.Вл. и вот теперьзанимаетсяспортом. Недурно,а? Неглупо, неправда ли?
4 декабря. Памятьу Горького вышевсех другихего умственныхспособностей.— Способностьлогическирассуждатьу него мизерна,способностьк научным обобщениямменьше, чем увсякого 14-летнегомальчика. <...>
6 декабря. О,как холоднов ПубличнойБиблиотеке.Я взял вчеранесколько книг:Мандельштама«О стиле Гоголя»,«Наши» (альманах),стихи Востокова— и должен былрасписатьсяна квитках:прикосновениек ледяной бумаге— ощущалосьтак, словно яписал на раскаленнойплите. <...>
7 декабря.