Вчерав «Доме Искусств»—скандал. Бенуавосстал противкартин, которыесобрал дляаукциона Сазонов.Бенуа забраковалконфетныеизделья каких-тоублюдков — иСазонов в ужасе.«У нас лавочка,а не выставкакартин. Мы невоспитываемпублику, а покупаеми продаем».Бенуа грозитвыйти в отставку.<…>
Третьего дня— Блок и Гумилев— в зале заседаний— сидя другпротив друга— внезапнозаспорили осимволизмеи акмеизме.Очень умно иглубоко. Я любовалсяобоими. Гумилев:символистыв большинствеаферисты. Специалистыпо прозрениямв нездешнее.Взяли гирю,написали 10 пудов,но выдолбиливсю середину.И вот швыряютгирю и так исяк. А она пустая.
Блок осторожно,словно к чему-тов себе прислушиваясь,однотонно:«Новедь это делаютвсе последователии подражатели— во всех течениях.Но вообще — выкак-то не такто, что вы говорите,—для меня нерусское. Этоможно оченьхорошо сказатьпо-французски.Вы как-то слишкомлитератор. Я— на все смотрюсквозь политику,общественность»…
Чем больше янаблюдаю Блока,тем яснее мнестановится,что к 50 годамон бросит стихии будет писатьчто-топублицистико-художественно-пророческое(в духе «Дневникаписателя»). —Иванова-Разумникана нашем Гржебинскомзаседании небыло: его, кажется,взяли в солдаты.Мы составилибольшой игармоническийсписок. Блокнастоял на том,чтобы выкинулиКольцова ивключили АполлонаГригорьева.Я говорил Блокуо том, что еслив 16—20 лет меняспросили: ктовыше, Шекспирили Чехов, яответил бы:Чехов. Он сказал:—Для меня былото же самое сФетом. Ах, какойФет! И Полонский!—И стал читатьнаизусть Полонского.На театральноезаседаниеГорький привелкаких-то своихлюдей: некоегоАндреева, скоторым он наты, режиссераЛаврентьева— оказывается,нам предоставляюттеатр «Спартак».Прибыл комиссаркрасноармейскихтеатров — который,нисколько несмущаясь присутствиемГорького, куря,произнес речьо темной массекрасноармейцев,коих мы должныпросвещать.В каждом предложенииу него былонесколько«значит». «Значит,товарищи, мыпокажем имКанто-Лапласовскоеучение о мироздании».Видно по всему,что был телеграфистом,читающим «ВестникЗнания». И явспомнил другоготакого агитатора— перед пьесой«Разбойники»в БольшомДраматическомон сказал:
— Товарищи,русский писатель,товарищи, Гоголь,товарищи, сказал,что Россия этотройка, товарищиРоссия этотройка, товарищи,—и везут этутройку, товарищи,—крестьяне,кормильцыреволюционныхгородов, товарищи,рабочие, создавшиереволюцию,товарищи, и,товарищи,— вы,дорогие красноармейцы,товарищи. Таксказать, Гоголь,товарищи, великийрусский революционныйписатель землирусской (неделая паузы),товарищи, куритьв театре строговоспрещается,а кто хочеткурить, товарищи,выходи в коридор
Янаписал сейчасписьмо АндреюБелому. Зовуего в Петербург.
9 декабря. Сейчасбыло десятьзаседанийподряд. Вчерая получил прелестныестихи от Блокао розе, капустеи Брюсове36— очень меняобрадовавшие.
На заседаниио картинахГорький принес«Шута»— юмористическийжурнал. Замятинсказал: у русскихмало юмора.Горький: «Чтовы! Русскиетакие юмористы!Сейчас знакомаяучительницамне рассказывала,что в ее школеодна девочкавыиграла вперышки 16 000. Этоли не юмор!»<…>
Сегодня я впервыезаметил, чтоБлок ко мнеблаговолит.Когда на заседаниио картинах ясказал, чтопятистопныйямб не годитсядля трагедиииз еврейскойжизни — чтопятистопн. ямбэто эсперанто— он сказал«Мудрое замечание».Сообщил мне,что в его шуточномпослании комне строчкуо Брюсове сочинилаего жена — «лучшуюв сущностистрочку»37.В «Двенадцати»у нее тоже естьстрока:
«Шоколад миньонжрала».
Я спросил, акак же былопрежде?— А преждебыло худо: Юбкойулицу мела.
А у них ведьюбки короткие.
Мои денежныедела ужасны,и спасти меняможет толькочудо.
11 декабря. Вторуюночь не заснулни на миг — ноголова работаетотлично — сделалоткрытие (?) одактилизациирус. слов — иэто во многомосветило дляменя поэзиюНекрасова.Вчера былотретье заседаниеДома Искусств.Блок принесмне в подарокдля Чукоккалы— новое стихотворение:пародию наБрюсова — отличное38.Был Мережковский.Он в будущийчетв. едет вониз Петербурга— помолодел,подтянулся,горит, шепчет,говорит вдохновенно:«Все, все устроенодо ниточки, мыжидов подкупили,мы… А ДмитрийВлад. — бездарный,он нас погубит,у него походкабелогвардейская…А тов. Каплундал мне паек— прегнусный— хотя и сахари хлеб — но хочет,чтобы я читалкрасноармейцамо Гоголе…» Яспросил: «Почемуже и не читать?Ведь полезно,чтобы красноармейцызнали о Гоголе».— «Нет, нет, выположительноволна…Я вамнапишу…Ведьне могу же ясказать красноармейцамо Гоголе-христианине…а без этогокакой же Гоголь?»Тут подошелНемирович-Данченкои спросил Мережк.в упор, громко:—Ну что? Когдавы едете?— Тотзасуетился…— Тш… тш… Никудая не еду! Развеможно при людях!—Немировичотошел прочь.
— Видите, стариктоже хочет кнам примазаться.Ни за что… Божесохрани. У настеперь обратнаяконспирация:никто не верит,что мы едем! Мыстолько всемговорили, болтали,что уже никтоне верит… Нуесли не удастся,мы вернемся,и я пущусь вовсе тяжкие.Буду лекциичитать — Поли религия —«Тайна двоих»—не дурно ведьзаглавие? А?Это как раз то,что им нужно…
Не дождавшисьначала заседания— бойкий богоносецупорхнул. НазаседанииНерадовскийнарисовал вЧукоккалу —АлександраБенуа, а Яремич— Немировича39.Когда мы обсуждали,какую устроитьвечеринку, Блоксказал:
— Нужно — цыганскиепесни.
15 декабря.<…>Вчера Полонскаярассказываламне, что ее сын,услыхав песню:
Мы дадим тебеконфет,
Чаю с сухарями,
запел: «Мы дадимтебе конфет,чаю с сахарином»—думая, что повторяетуслышанное.Был вчера на«КонференцииПролетарскихПоэтов», к-рых,видит Бог, я видее люблю. Нов натуре этобыло так пошло,непроходимонагло, что ядемонстративноушел — хотяимел право наобед, хлеб ичай. Ну его кчерту с обедом!Вышел какой-тодубиноподобныймужчина (изпороды Степанов— похож на вышибалу;такие такжебывают корректорá,земские статистики)и стал гвоздить:буржуазныйактер не пониматнаших страданийне знат нашихпечалей и радостей— он нам тольковреден (этоШаляпин-товреден); мы должнысами создатьактеров, и ониесть товарищи,я, например…»А сам бездарен,как голенище.И все эти бездарности,пошлые фразеры,кропателиказенных клишеаплодировали.Это было им понутру. Подумать,что у этих людейбыл Серов, Чехов,Блок.
Потом в ДомИскусств. Пришлишкловитяне.Я предоставилим теплое,прекрасное,освещенноепомещение,выхлопоталдля лекторавознаграждение— и вот они впервыепоявились тут.— А что, естьбуфет? Не дадутли чего поесть?А это пианино— нельзя липоиграть?— Яушел домойопечаленный.Днем у меня былМережковскийв шубе и шапке,но легкий, какперышко.— Евреиуехали, нас недождавшись.А как мы уедемне в спальномвагоне. Ведьдля З. Н. это смерть.— Похоже, чтоон очень хотелбы, если бывстретилоськакое-нб. непреодолимоепрепятствие,мешающее емувыехать. — Яопять не спалвсю ночь — ичувствую себязнакомо-гадко.
2 января. Двенедели полуболен,полусплю. Жизньмоя сталафантастическая.Так как ни писания,ни заседанияникаких средствк жизни не дают,я сделалсяперипатетиком:бегаю по комиссарами ловлю паек.Иногда мне измилости подарятселедку, коробкуспичек, фунтхлеба — я неощущаю никакогоунижения, ивсегда с радостью— как самец вгнездо — бегуна Манежный,к птенцам, несяна плече добычу.Источникипропитанияу меня такие:Каплун, Пучков,Горохр и т. д.Начну с Каплуна.Это приятный— с деликатнымиманерами —тихим голосом,ленивыми жестами— молодой сановник.Склонен к полноте,к брюшку, к хорошейбарской жизни.Обитает в покояхминистра Сазонова.У него имеетсясытый породистыйпес, которыйступает поковрам походкойсвоего хозяина.Со мной Каплунговорит милостиво,благоволительно.У его дверейсидит барышня— секретарша,типичнаякомиссариатскаятварь: тупая,самомнительная,но под статьпринципалу:с тем же тяготениемк барству, шику,high life'y* Ногтиу нее лощеные,на столе цветы,шубка с мягкимласковым большимворотником,и говорит онатак:
— Представьте,какой ужас,—моя портниха...
* Великосветскойжизни (англ.).
Словом, еще двагода — и этипролетариисами попросят— ресторанов,кокоток, поваров,Монте-Карло,биржу и пр. ипр. и пр. Каплунпредложил мнезаведоватьпросветительнымотделом — ТеатраГородскойОхраны (Горохр).Это на Троицкой.Я пошел тудас Анненковым.Холод в театрезвериный. Навсе здание —одна теплушка.Там и рабочие,и Кондрат Яковлев,и бабы — пришедшиев кооперативза провизией.Я сказал, чтохочу просвещатьмилиционеров(и вправду хочу).Мне сказали:не беспокойтесь— жалованьевы будете получатьс завтрашнегодня — а просвещатьне торопитесь,и когда я сказал,что действительно,на самом делехочу даватьуроки и вообщеработать — наменя воззрилисьс изумлением.
Пучков — честолюбив,студентообразен,бывший футурист,в кожаной куртке,суетлив, делает40 дел сразу, некончает ниодного, кокетничаетсвоей энергичностью,—голос изумительнопохож на ЛеонидаАндреева.
3 января. Вчеравзял Женю (нашумилую служаночку,которую я нежнолюблю — онатакая кроткая,деликатная,деятельная— опора всейсемьи: ее могбы изобразитьДиккенс илиТолстой) — онавзяла сани, имы пошли заобещаннойпровизией ктов. Пучкову.Я прострадалв коридоре часатри — и никакойпровизии неполучил: кооперативзаперт. Я — кКаплуну. Онпринял радушно— но поговоритьс ним не быловозможности— он входил вкабинет к Равичи выходил ежеминутно.Вот он подошелк телефону: —Это вы, тов. Бакаев?Иван Петрович?Нельзя ли намполучить то,о чем мы говорили?С белыми головками?Шаляпин оченьпросит, чтобыс белыми головками...Я знаю, что увас опечатанотри ящика (наПотемкинской,3), велите распечатать.Скажите, чтодля лечебныхцелей...
Мережковскиеуехали. Провожалих на вокзалМиша Слонимский.Говорит, чтоих отъезд былсплошное страдание.Раньше всеготолпа оттеснилаих к разнымвагонам — разделила.Они потеряличемоданы. Допоследнейминуты они немогли попастьв вагоны... Мережк.кричал:
— Я член совета...Я из Смольного!
Но и это не помогало.Потом он взвизгнул:Шуба!— у него,очевидно, втолпе срывалишубу.
Вчера Блоксказал: «Преждематросы былив стиле Маяковского.Теперь их стиль— Игорь Северянин».