отличит. признакот всех окружающихее безусых. Ееочень забавляетвентилятору меня в комнате,кукла с проломленнойголовой безрук, «огонечек»и «лошадка».Стоит толькосказать слово«огонечек»,и она поднимаетголову вверх.<...>
25 ноября. ВчераБлок на заседанииу Тихонова(Всем. Лит.) подошелко мне и словоохотливорассказал, чтоон был у художникаБраза и что тамбыл немецкийписатель Голичер,который приехализучать советскийбыт. Голичерговорил: — Нежелайте лучшего,теперь всякийдругой стройбудет хужебольшевистского.(Очевидно, дляБлока эти словаоч. значительны.)— И вы согласилисьс ним? — «Не сним, а с тономего голоса. Онговорил газетныезатасканныевещи, но тонбыл оченьглубокий»10.Заговорилио Горьком. «Горьк.притворяется,что он решилвсе вопросыи что он не веритв Бога... Естьв нем что-топоэтическое,затаенное».<...>
28 ноября. Весьдень вчерачитал Влад.Соловьева: оКонте, о Платоне,о Пушкине, оЛерм.— туповато.Покуда высказываетобщеобязательныемысли — хорошо,умно; чуть перейдетк своим — натяжкии плоскость.Читал Вяч. Иванова:о Достоевском,о Чурлянисе.Вечером — лекцияо Достоевском.Нас снималипри магнии.Слушателейбыло множество.Была, междупроч., ИринаОдоевцева, ск-рой — в «ДомИскусств» иобратно. Лидаударилась встихотворство.—Лида играет(кажется, Баха),я смотрю набеловатый дым,который кусками,порывистовздымаетсявверх (во дворенапротив, откостра), и мнекажется, чтоон пляшет подЛидину музыку,то замедляя,то ускоряятемп. <...>
1 декабря 1920 г.<...> Вчера витиеватыйЛевинсон назаседанииВсемирнойЛитературы— сказал Блоку:«Чуковскийпохож на какого-тодиккенсовскогогероя». Этоудивило менясвоей меткостью.Я действительночувствую себякаким-то смешным,жалким, оченьмилым и забавно-живописным.Даже то, каквисят на мнебрюки, делаетменя диккенсовскимгероем. Но никакойподдержки,ниоткуда.Одиночество,каторга и —ничего! Живу,смеюсь, бегаю— диккенсовскийгерой, и да поможетмне диккенсовскийБог, тот великийЮморист, к-рыйсидит на диккенсовскомнебе. <...>
5 декабря. Вседни был боленсвоей старойгнусностью:бессонницей.Вчера почтовымпоездом в Питерприбыл, по моемуприглашению,Маяковский.Когда я виделсяс ним месяцназад в Москве,я соблазнялего в Питервсякими соблазнами.Он пребывалнепреклонен.Но когда я упомянул,что в «ДомеИскусств», гдеу него будетжилье, естьбиллиард, онтотчас же согласился.Прибыл он сженою Брика,Лили Юрьевной,которая держитсяс ним чудесно:дружески, веселои непутанно.Видно, что связаныони крепко —и сколько ужелет: с 1915. Никогдане мог я подумать,чтобы такойчеловек, какМаяковский,мог стольколет остатьсяв браке с одною.Но теперь бросаетсяв глаза именното, чего прежденикто не замечал:основательность,прочность,солидностьвсего, что онделает. Он —верный и надежныйчеловек: всеего связи состарыми друзьями,с Пуниным, Шкловскими проч. осталисьдобрыми изадушевными.Прибыли онив «Дом Искусств»— часа в 2; им отвелибиблиотеку— близ столовой— нетопленную.Я постучалсяк ним в четвертомчасу. Он спокоени увереннопрост. Не позируетнисколько.Рассказывает,что в Москве«Дворец Искусства»называют «ДворецПаскудства»,что «Дом Печати»зовется там«Дом Скучати»,что Шкловскийв «Доме Скучати»схватился сКерженцевым(к-рый доказывал,будто творчествоЛуначарскогомелкобуржуазно)и сказал: «Лунач.потому непролетарскийписатель, чтоон плохой писатель».Лунач. присутствовал.«Лунач. говорилкак Бог, отличноговорил... Нопро Володю(Маяковского)сказал, жаль,что Маяковскийпод влияниемБрика и Шкловского»,—вмешалась ЛиляЮрьевна. Мыпообедаливчетвером:Маяк., Лиля,Шкловский ия. «Кушайте нашбелый хлеб! —потчевал Маяковский.—Все равно есливы не съедите,съест ОсипМандельштам».<...> У нас (у членов«Дома Искусств»)было заседание— скучное, ясбежал,— а потомначалась Ходынка:перла публикана Маяковского.Я пошел к немуопять — мы пиличай — и говорилио Лурье. Я рассказал,как милая талантливаяОльга АфанасьевнаСудейкиназдесь, одна, вхолоде и грязи,без дров, безпайков сиделаи шила своипрелестныекуклы, а он тамв Москве жилсебе по-комиссарски.
— Сволочь,—говорит Маяк.—Тоже... всякоеЛурьё лезетв комиссары,от этого Лурьяжизни нет! Как-томы сидели вместе,заговорилио Блоке, о цыганах,он и говорит:едем (туда-то),там цыгане, онинам все сыграют,все споют... яведь комиссармузык. отдела.
А я говорю: «Этовсе равно, чтос околоточнымв публичныйдом».
Потом Ходынка.Дм. Цензор, Замятин,Зин. Венгерова,Сер. П. Ремизова,Гумилев, ЖоржикИванов, Киселева,Конухес, Альтман,Викт. Ховин,Гребенщиков,Пунин, Мандельштам,худ. Лебедеви проч. и проч.и проч. Оченьтрогательныйи забавный уголсоставили дети:ученики Тенишевскогоучилища. Впередивсех Дрейден— в очках — маленькаямартышка. Боже,как они аплодировали.Маяк. вышел —очень молодой(на вид 24 года),плечи ненормальношироки, развязный,но не слишком.Я сказал емусо своего места:сядьте за стол.Он ответилтихо: вы с умасошли. Оченьне удалась емувступительнаяречь: вас собралосьтак много оттого,что вы думали,что 150 000 000 это рубли.Нет, это не рубли.Я дал в Государств.изд. эту вещь.А потом сталтребоватьназад: сталиговорить: Маяк.требует 150 000 000 ит. д.
Потом началисьстихи — об Иване.Патетическуючасть прослушалискучая, но когданачалась ёрническаявторая частьо Чикаго — публикапришла в умиление.Я заметил, чтовсех радуютте места, гдеМаяк. пользуетсяинтонациямиразговорнойречи нашейэпохи, 1920 г.: этокажется и ново,и свежо, и дерзко:
— Аделину Паттизнаете? Тожетут.
— И никакихгвоздей.
Должно быть,когда Крыловили Грибоедоввоспроизводилиестествен.интонации своейэпохи — этопроизводилотакой же эффект.Третья частьутомила, ноаплодисментыбыли сумасшедшие.Конухес толькоплечами пожимал:«Это идиотство!»Многие говорилимне: «Теперьмы видим, какверна вашастатья о Маяк.!»11Угол с тенишевцамибесновался.Не забудучерненького,маленькогоПознера, которыйотшибал своидетские ладошки.Я сказал Маяк.:—Прочтите ещестихи.— Ничего,что революционные?— спросил он,и публикарассмеялась.Он читал и читал— я заметил,что публикалучше откликаетсяна его юмор,чем на его пафос.А потом тенишевцы,предводимыеЛидой, ворвалиськ нему в комнату— и потребовали«Облако в штанах».Он прочиталим «Лошадь».Замятина япознакомилс Маяк. Потомбольшая компанияосталась питьс Маяк. чай, ноя ушел с детьмидомой — спать.<...>
6 декабря. Сегодняу меня 2 лекции:одна в Красноарм.университете,другая — в ДомеИскусств, публичная— о Некрасовеи Муравьеве.А я не спал ночь,усталый — послевчерашнейлекции в библиотеке,на краю города.За эту неделюя спал однутолько ночьи уже не пробуюписать, а так,слоняюсь изугла в угол.<...> В библиотекемне рассказывали,что какой-тобиблиотекарь(из нынешних)составил такойкаталог, гдене было ни Пушк.,ни Лермонтова.Ищут, ищут — ненайти. Случайноглянули набукву С, тамони все, подрубрикой:«Сочинения»!По словамбиблиотекарши,взрослые теперьусерднее всегочитают ГуставаЭмара и ЖюльВерна. <...>
7 декабря. Вчерая имел оченьбольшой успех— во время повторениялекции о Муравьеве.Ничего такогоя не ждал. Во-первых,была приятнаятеснота и давка— стояли в проходах,у стен, не хватилостульев. Принялихолодно, ниодного хлопка,но потом — всетеплее и теплее,в смешных местахмного смеялись— и вообще приласкалименя. Маяковскийпослушал 5 минути ушел. Былистарички, лысые— не моя публика.Барышень мало.Когда я кончили ушел к МишеСлонимскому,меня вызваликакие-то девыи потребовали,чтобы я прочитало Маяковском.—У Маяк. я сиделвесь день —между своейутренней лекциейв Красн. Университетеи — вечерней.Очень меткосказала о немЛиля Юрьевна:«Он теперь обовсех говоритхорошо, всеххвалит, все емунравятся». Этоименно то, чтозаметил в немя,— большаяперемена. «Этооттого, что онстал уверенв себе»,— сказаля. «Нет, напротив,он каждую минутусомневаетсяв себе»,— сказалаона. <...> Все утроМаяк, искал унас в библиотекеДюма, а послеобеда учил Лилюиграть на биллиарде.Она говорит,что ей 29 лет, емулет 27—28, он любитее благодушнои спокойно. Язаписал егостихи о Солнце— в чтении онипроизвели наменя большоевпечатление,а в написанномвиде — почтиникакого. Онговорит, чтомой «Крокодил»известен каждомумосковскомуребенку.
8 декабря. Маяковскийзабавно рассказывал,как он был когда-тодавно у Блока.Лиля была именинница,приготовилаблины — велелане запаздывать.Он пошел к Блоку,решив вернутьсяк такому-точасу. Она жевелела емудостать у Блокаего книги — савтографом.—Я пошел. Сижу.Блок говорит,говорит. Я смотрюна часы и рассчитываю:десять минутна разговор,десять минутна просьбу окнигах и автографахи минуты трина изготовлениеавтографа. Всешло хорошо —Блок сам предложилсвои книги исказал, чтохочет сделатьнадпись. Селза стол, взялперо — сидитпять минут,десять, пятнадцать.Я в ужасе — хочукрикнуть: скорее!— он сидит идумает. Я говорювежливо: вы нестарайтесь,напишите первое,что придет вголову,— онсидит с перомв руке и думает.Пропали блины!Я мечусь покомнате, какбешеный. Боюсьпосмотретьна часы. НаконецБлок кончил.Я захлопнулкнигу — немногоразмазал, благодарю,бегу, читаю:Вл. Маяковскому,о котором впоследнее времяя так многодумаю.
Вчера у насбыло заседание«Всем. Лит.».У-ух, длинное.Я докладывало Уордсворте,о Жирмунскоми о будущихлекциях «Всем.Лит.». Сильверсван— убийственныйдоклад об Эйхенбаумекак редактореШиллера. <...>
22 декабря 1920.Вчера на заседанииПравления СоюзаПисателейкто-то сообщил,что из-за недостаткабумаги около800 книг остаютсяв рукописи ине доходят дочитателей. Блок(весело, мне):— Вот хорошо!Слава Богу!<...>
Читали на засед.«ВсемирнойЛит.» ругательстваМережковского— против Горького12.Блок (шепотоммне): — А ведьМережк. прав.
Говорилио том, что оченьнуждаетсяБуренин. Волынский,которого Буренинтравил всюжизнь, пошелк нему и снесему 10 000 рублей,от Лит. Фонда(который тожебыл травимБурениным).Блок сказал:— Если бы устроилиподписку впользу Буренина,я с удовольствиемвнес бы своюлепту. Я всегдалюбил его. <...>
1-ое января. Явстречал НовыйГод поневоле.Лег в 9 час.— незаснуть. Встал,оделся, пошелв столовую,зажег лампуи стал корректироватьУитмэна. Потом— сделал записи