она — увядающаяженщина.
ОбАхматовой: «Еестихи никогдане трогалименя. В ее «Подорожнике»мне понравилосьтолько одностихотворение:«Когда в тоскесамоубийства»,—и он стал читатьего наизусть.Об остальныхстихах Ахматовойон отзывалсяпрезрительно:
— Твои нечистыночи.
Это, должнобыть, опечатка.Должно быть,она хотеласказать
Твои нечистыноги.
Ахматову я знаюмало. Она зашлако мне как-тов воскресение(см. об этом еестихи), потомучто гуляла вэтих местах,потому что наней была интереснаяшаль, та, в к-ройона позировалаАльтману. <...>
Рассказывало Шаляпине —со слов Монахова.Шаляпин оченьгруб с артистками— кричит имнеприличноеслово. Если теобижаются,Исайка им говорит:
— Дай вам Богстолько долларовполучить заграницей, сколькораз Ф. И. говорилэто слово мне.
Говорил о маме:— мама уезжаетв Лугу к сестре.Там они поссорятся.Не сейчас. Черезмесяц.
— Вы ощущаетекак-нб. своюславу?
— Ну, какая жеслава? Большинствонаселения дажефамилии незнает.
Так мы ехалиблагодушнои весело. У негоболела нога,но не очень. Снами были Алянский11и еще одна женщина,которая любиласлово «бесительно».Ночью былобесительнохолодно. Я читалв вагоне О'Henry.
2 мая. В 2 часамы приехали.На вокзаленикакой Облонской.Вдруг идет кнам в шелковомпребезобразномшарфе беременнаяи экзальтированнаяг-жа Коган. «Уменя машина.Идем». Машина— чудо, бывшаяНиколая Второго,колеса двойные,ревет как белуга.Добыли у Каменева.Сын Каменевас глуповатыми наглым лицомбеспросветноиспорченногохамёнка. Довезлив несколькоминут на Арбатк Коганам. УКоганов беднои напыщенно,но люди ониприятные. Чай,скисшая сырнаяпасха, кулич.Входит с букетомДолидзе. РугаетОблонскую,устроительницулекций. Я идук Облонской.Веду ее на расправук Коганам.Совещаемся.Все устраивается.Беру чемодани портфель ис помощью Алянскогои Когана (к-рыетрогательнонесут эти тяжести)устраиваюсьу Архипова.Комнату мнедают темную,грязную, шумную.У Арх. многодетей, многогостей, многоеды. <...>
3 мая. Спалчуть-чуть, часа3. Непривычноечувство: сытость.Мудрю над лекциейо Блоке — всеплохо. Не знаю,где побриться.Дождь. Колокола.Пишу к Кони.Лекция вышладрянь. Сборнеполный. Этотак ошеломилоБлока, что онне хотел читать.Наконец, согласился— и механически,спустя рукава,прочитал 4стихотворения.Публика встретилаего не темиаплодисментами,к каким он привык.Он ушел в комнату— и ни за что,несмотря намольбы мои иКогана. Наконец,вышел и прочелстихи Фра ФилиппоЛиппи по-латыни,без перевода12,с упрямым, ноне вызывающимлицом.
—Зачем вы этосделали? — спросиля.
— Я заметил тамкрасноармейцавот с этакойзвездой нашапке. Я ему ипрочитал.
Через несколькоминут он говорил,что там всесплошь красноармейцы,что зал совсемпуст и т. д. Меняэто очень потрясло!Вызвав несколькихзнакомых барышень,я сказал им:чтобы завтрабыли восторги.Зовите всехкурсисток сбукетами, мобилизуйтехорошеньких,и пусть стоятвокруг негостеной. Аплодироватьпосле каждогостихотворения.Барышни согласились— и я совсемраздребежженныйпошел домой.<...> У Арх. ночьюбездна народу:все думали, чтоу него будетБлок. Блока небыло, но были:Вознесенский,Ефим Зозуля,Зайцев, Лидини т. д. Я умиралот сонливости,но разошлисьтолько в 4 часа.Бедный я, бедный.
4 мая. Встал в6 часов. Спатьхочется и негде.Читал лекциюо Некрасовепри 200 человеках.Блок говоритодно: какогочерта я поехал?(очень медленно,без ударений).
5 мая. Лекцияо Блоке прошлаоживленно.Слушали хорошо,задавали вопросы.<...> Блок читал,читал без конца,совсем иначе— и имел огромныйуспех. Смешнаяжена Когана,беременная,сопровождаетего всюду идемонстрируетсяперед публикойна каждом шагу,носит за нимбукеты, диктуетему, что читать,—это шокируетмногих. Однадевица из публикипослала ейзаписку:
— Зачем вы такволнуетесь?Вам вредно.
Про Блока m-meКоган говорит:
— Это же ребенок(жеребенок?)
На лекции былМаяковский,в длинном пиджакедо колен, просторном,художническом;все наше действоказалось емускукой и смертью13.Он зевал, подсказывалвперед рифмыи ушел домойспать: ночьюон едет в Пушкино,на дачу. Сегодняя обедал у него.Он ко мне холоден,но я его люблю.Говорили про«МистериюБуфф», котораяставится теперьв театре бывш.Зона. Он бранитМейерхольда,к-рый во многомиспортил пьесу,но как о человекеотзываетсяо нем любовнои нежно. Рассказывает,что когда нарепетицииставиласьпалуба, какая-тоартистка спросила:— А борт будет?— Ей ответилкакой-то артист:
—Не беспокойтесь.Аборт будет.
Ему вообщесвойственнотакое каламбурноемышление. Ясказал фамилию:Сидоров. «Сидоров— не неси даров»,сказал он... Ярассказывал,что Андрееводно время былв России какбы главныйкомиссар посамоубийствам.— Да, да!— подхватилон. — Зав-самуб;заведующийсамоубийствами.— Говорил профамилию Разутак:— У нас в Москвеговорят:
— Разутак егои разуэтак!
<…> Маяковскийрассказал омытарствахс пьесой. Наканунепостановкиего вызвалив Кремль двекакие-то акушеркии сказали, чтопьесу нельзяставить, т. к.им не нравятсястихи. — Я накричална них, но онивсе же подгадили,и 1-го мая пьесане шла. <…>
6—7—8 мая. Вседни перепутались.Был я на «МистерииБуфф». Впечатлениежалкое. Нетнастоящейвульгарности.Каламбурныерифмы производятвпечатлениенатяжек, придумочек,связываютдействие. Нетсвободнойпесенной дикции,нет шансов дляхорошей декламации— которая такнужна в такихпьесах. Чеготолько не накрутилМейерхольд:играют и вверху,и внизу, и циркачи,и ад в зрительномзале — но всемелко, дробнои дрябло, несливаетсявоедино — вширокое действо.Ужасно гнусноизображениеЛьва Толстогов забавномвиде. <…>
Лекция моя«Поэт и палач»сошла прегнусно.Редкие афишигласили:
Фет.
Блок.
Леонид Андреев.
Чуковский.
Поэт и палач.
Что это значит,неизвестно.Никому и в головуне пришло, чтоэто я читаюлекцию о Некрасове.Пришло человек200. Публика случайная,невежественная,полуинтеллигентная,—мне ненавистная.<…>
В «Доме Печати»против Блокаоткрылся поход.Блока оченьприглашалив «Дом Печати».Он пришел тудаи прочиталнеск. стихотворений.Тогда вышелкакой-то черныйтов. Струве исказал: «Товарищи!я вас спрашиваю,где здесь динамика?Где здесь ритмы?Все это мертвечина,и сам тов. Блок— мертвец»14.
—Верно, верно!— сказал мнеБлок, сидевшийза занавеской— Я действительномертвец.
Потом вышелП. С. Коган и оченьпошло, ссылаясьна Маркса, доказывал,что Блок немертвец.
— Надо уходить,—сказал я Блоку.Мы пошли вИтальянскоеОбщество. Увидев,что Блок уходит,часть публикитоже ушла. Блокшел в стороне,—вспоминаястихи. Погодаюжная, ночьвосхитительная.По переулкаммолча и задумчивошагает поэт,и за ним, тожетихо и торжественно,шествуют еговерные. Но вИтальянскомО-ве шел докладОсоргина обИталии. Пришлосьждать в прихожей.Блок сел рядомсо мною на скамейку— и барышниокружили его.Две мои знакомыеробко угощалиего монпансье.Он даже шутил— но негромкои сдержанно.Потом, когдаОсоргин кончил,мы вошли в зал.Публика не та,что в Доме Печати,а набожная,образованная.Муратов (председатель)приветствовалБлока краткойречью: «Не знаю,как люди другогопоколения, нодля нас, родившихсямежду 1880 и 1890 годом,Александр Блок— самое дорогоеимя».
Публика слушалаБлока влюбленно.Он читал упоительно:густым, страдающим,певучим, медленнымголосом.
На следующийдень то же произошлов Союзе Писателей.Из Союза мы сМаринкой пошлик Коганам. Блокдолго считалденьги, говорилпо телефонусо Станиславским,а потом сел исказал:
— До чего у менявсе перепуталось.Я сейчас хотелписать письмов Союз Писателей— с извинениями,что не мог бытьтам.
Он получил отмамы письмо.Мама уже уехалав Лугу. <...>
12 мая. У Луначарскогов Кремле. Прихожая.Рояль, велосипед,колонны, золоченыестулья, стариканза столом, вежливыйученый секретарь,петухи горланятежесекундно.В другой комнатеон диктует.Слышно, какстучит машинка.Слышен егомилый голос,наивно выговаривающийл. Я был у негоминуту. Возленего — с трубкой,черно-седой,красивый, спокойный,нестарый еврейочень художественноговида. Лунач.приветствовалменя не слишкомвосторженно,но все, о чем япросил, сделал.Он вообще какой-топодобравшийся.Спрашивал оМариэтте Шагинян,обещал защищать«Дом Искусств».<...>
Яправлю корректуругржебинскогоАлексея Толстого(под редакц.Н. Гумилева).<...> Вспоминаю,как жадно Маяк.впитывает всебя всякиеанекдоты икаламбуры. Заобедом он рассказалмне:
1. Что Лито вМоскве называетсяНето.
2. Чтоеврей, услыхавв вагоне, чтоменяют паровоз,выскочил испросил: на чтоменяют?
3. Что другойеврей хвалилкакую-то даму:у нее нос в 25каратов!
4. Что третийеврей увиделцаря и поклонился.Царь спросил:— Откуда тыменя узнал? —Вылитый рупь!— отвечал еврей.
22 мая.<...> Был уГорького. Онтолько чтоприехал изМосквы. По дорогек нему встретилРодэ — на извозчике.Тот помахалмне ручкой. Яподошел. Родэпоказал мнебумагу, что длялитераторовспециальносюда приезжаетКомиссия (дляобсуждениявопроса о пайках),и сказал: «Вык Горькому? Неходите. УсталАлексей Максимович!»Родэ, оберегающийГорького отменя! Я сказал,что авось Горькийсам решит, хочетон меня видетьили нет,— и всеже по дорогеоробел. ПослеМосквы Горькийприезжает такойизмученный.Я сел в садикенасупротив.Сидела какая-тостаруха в синихочках. Потомк ней подошлидвое — старичоки женщина.— Ну,что? — спросиластаруха.— Плохо!— сказал старичок.—Простоял весьдень напрасно.(И он открылфутляр и показалсеребр. ложки.)Никто не покупает.Все пришли нарынок с товарами,одни продавцы,а покупателейнет. Да и продуктовнет никаких.
Тут я узнал,что уже 20 м. шестого,и пошел к Горькому.Меня окликнулШкловский, имы пошли черезкухню (парадныйзаперт). Вошли— Горький вприхожей говоритпо телефону.Говорит и кашляет.Я ему: «Если выочень устали,мы скажем всеВалентинеМихайловне(Ходасевич).—Нет, уж лучшепрямо (безулыбки). Идите.(Нет уже егопрежнего сомною кокетства,нет игры, нетмилого «театрадля себя»,который бываету Горького сновыми людьми,которых онхочет почему-топримагнитить.)Мы вошли, он