об объективности4.(Правда, Достоевскийчерез десяткилет все же осмелилсяназвать Бел.—сволочью, нона него такзагикали, чтоБоже ты мой!)5
14 марта 1901 года.Так сказать,предисловие.Нет, не 14, а пятнадцатое.Вечер. 20 м. 10-го.Отчего у менядрожат руки?Боже мой, отчегоона такая? Нузачем она хочетторжественности,эффекта, треску?Ну зачем оттолкнулаона меня? Что,она боитсяновой лжи иливымещает старую?Отчего я немузыкант? Яглупею, когдамне нужно говоритьс ней. Я сыгралбы ей, она быпоняла.
Вот тебе предисловие.Кому предисловие?А тому, кто будетпосле меня. Намое место. Потомкумоему. Я оставлюему эти бумажки,и он лет через300 будет с восторгоми пренебреженьемразбиратьсяв них. Восторгпотому, что онузнает, что онуже не такаядрянь, а пренебрежениепо той же самойпричине. Другмой, я не хочупренебрежения.Слишком жгуче,слишком остропрочувствоваля — и теперь язаработал себеправо бытьвялым и бесцветным.За это презиратьменя нечего.Да и ты, кто быты, человек XXстолетия, нибыл — ты цветистостьюбогат не будешь.Душа твоя будетиметь большеграней, чеммоя, стало бытьбольше будетприближатьсяк кругу. А кругивсе друг надружку похожи.Ты не за этобудешь презиратьменя. Друг мой,ты укажешь напротиворечия.Я вижу их лучше,чем ты.
Как согласоватьэкономич. материализмс мистицизмом,—мою любовь ссознаньем еенизкого местав мировой борьбе,мои надеждыс сознаньемневозможностиих осуществления— я знаю, тыупрекнешь меняв непродуманности,в отсутствиикритичностии т. д. Но подумайсам, если толькоты хоть немногопохож на нас,жалких и темныхлюдишек порогаXX века. <...>(Страница оторвана— Е. Ч.)
19е. Именинник.19 лет... Кругом19. 1901 г. ...Впрочем,я к мистицизмуне склонен илотерейныхбилетов под19 номером покупатьне стану.
Лежу в постели.Свалился позавчерас чердака. Разбилспинн. хребет,и черт его знает,когда встану.А делать нужнотак много. Нужнопознакомитьсяс каким-нб.гимназистом8-го класса ипопросить его,чтобы досталразрешениеиз гимназии.Полцены. Хотьдо Ялты илиФеодосии. Потомнужно узнатьу знакомых, нетли у них кого-нб.в Севастополе,в Ялте, в Феодосии,в Керчи, в Новороссийске,в Батуме...
_________
Ну, Коля, поздравляю.Дай Бог тебевсего... Вот нáтебе на книгуили на что-нб.... Не целую, бонасморк... говоритмамочка.
В руке у меня3 рубля. Книгаили «что-нибудь»?
Николаев. 27[марта].<...> Прочел«КрейцеровуСонату». Онаменя, как доской,придавила. Ужас— и больше ничего.Ужас тихий(спокойный,сказал бы я).Возражать,конечно, можно,можно даже всепроизведениеперечеркнуть,но ужас останется.Образнаяхудожественнаясила.
Я плáчу. Мнетяжело. Почему,как, я не умеюсказать,— чтоя понимаю? — ноя чувствую, чтовсе это не то,не так, что яобманут кем-то,чувствую — имне хочетсякричать, проклинать.<...>
27 ноября. В«Новостях»напечатан мойбольшой фельетон«К вечно-юномувопросу». Подпись:Корней Чуковский.Редакция впримечанииназвала меня«молодым журналистом,мнение которогопарадоксально,но очень интересно»6.
Радости неиспытываю нималейшей. Душаопустела. Нистрочки выжатьне могу.
10 декабря.<...>Прочел чеховскихсестер. Не произвелитого впечатления,какого ждал.Что это такое?Или я изменился,или он! Ведьгод тому назадпрочтешь чеховскийрассказ — инеделю ходишь,как помешанный,—такая сила,простота, правда...А нынче мнепоказалось,что Чехов потерялсвою объективность,—что из-под сестервыглядываетего рука, виднанадуманность,рассчитанность(расчетливость?).Все эти настроения,кажется, полученыу Чехова неинтуитивнымпутем,— а теоретически;впрочем, чертменя знает,может, у меня,indeed*, уж такаябесталанностьнаступила, что«мечты поэзии,создания искусствавосторгомсладостнымуж не шевелятбольше моегоума». <...>
Кстати: нужнописать рождественскийрассказ. Назватьего: Крокодил.(Совсем не святочныйрассказ.) <...>
* В самом деле(англ.)
8-го января...Умираю от лени.Ни за что взятьсяне могу. Обыкновеннораспространеномнение, что60-е годы быличто ни на естьнародническиепо направлениюсвоему. Теперьэто мнениеособенно частоповторялосьвсуе, по причине40 годовщины содня смерти(старшегошестидесятника)Добролюбова.Мне кажется,именно такимичертами, каку меня, и характеризуются60-е годы. Тогдавообще не былокакой-ниб. отдельнойчастной идеи,подчинившейсебе все остальные,—тогда была однаобщая — свободаличности. Человекане нужно наказывать,не нужно зватьеврея жидом,не нужно смотретьна мужика, какна «быдло» —все это быливещи одногопорядка,— и до«системы»народничестватут было далеко.И наконец, утогдашнихучителей — уДобр, и Черныш,вовсе не былотаких уж особенныхисключительныхсимпатий кнароду, они,что довольноярко подчеркиваетг. Подарскийв 12 кн. «РусскогоБогатства»1,—не боялисьназывать иногданарод «тупоумным»,«невежественным»,«косным»,даже—horribledictu** — парламентони признаваливредным и т. д.Их рационализм— как вернозамечает г.Подарский, непозволил имвыдвинуть напередний планустроительстваистории народныеинстинкты.
** Страшно сказать(лат.).
14 января.<...>Книга Шестова«Добро в ученииграфа Толстогои Ницше» — плоха.Видно, что авторочень умныйи чуткий человек,а написал такуюглупую книгу.Мне кажется,это обстоятельствоположительнофатально, еслиза писаниепублицистическихстатей возьметсячеловек, склонныйк художественномувосприятию.Он сам для себясхватил истинуинтуитивнымпутем, а намдолжен внушатьее логическим.
Эти линии исочетанияумственногопроцесса длятаких людей— сущая невозможность.Им красок, пятенподавай, а всеэти «потомучто»,— которымиони должныоправдыватьсяперед публикой,для них совершенноизлишние, ониим только мешают.
Вот и получаетсятакая штука:Граф Толстойпонимает просебя одно, аговорит публикедругое. Естьу него такиев душе вещи,которых онпублике непокажет. Этовидно из того,что, из тогочто — и вот здесьг. Шестов, чтоназывается:стоп машинаи ни с места...Для Ницше —добро — естьБог и для Толстогото же самое, адоказательства— какие-торискованные.<...>
Шестов ясночует, что Л. Толстойделает все длясвоего я, чтоему в сущностинаплевать напублику. Онвсегда искалпутей для себя.Но это вытекаетиз таких мелочей,что почти невозможнооправдать это.И получаютсякатегорическиезаявления,вроде: у Толстогоживет уверенность:«я — очень великийчеловек; остальные— пешки. Бытьвеликим — самоеглавное, самоелучшее, чтобывает в жизни.И это лучшееу меня есть, ау других нет.Главное — удругих нет».Из-за этогосознания, помнению Шестова,Достоевскийдушил своегоРаскольникова,а гр. Толстойбыл так беспощаденко всей интеллигенции.
Мне кажется,мысль его такова.Тому и другомунужна былаточка опорыв их деятельности.Нужно было вочто бы там нистало оправдатьнравственнодеяния, будьони даже бесцельны.Поставить«правило»выше жизни.Пусть Раскольниковубил ничтожную,ненужную старуху.Пусть он дажепринес всемпользу своимубийством,—это все ерунда.Нравственностьтакая штука,что ее утилитарнымисоображениямине пригвоздишь.Самое важное— это для него,для его души— там что делатьсябудет. Толстой,благодаряляпинскойнищете — закричал,что так нельзя.Но для неголяпинцы былиспасение. Приляпинцах емустало веселои спокойно, ион, восхвалявшийдо тех пор левинское,мещанскоенастроениесреднего человека,идущего в ногус толпой, он,так уничтожающийвсех другихперсонажейАнны Карениной,только потому,что они говорят:добро — этоБог, добро длядобра, а не дляжизни — теперьобрушиваетсяна противоположноемнение, потому,что он решилэто для себя...Себе. Он единыйинтересующийего человек.Вот что хотелсказать Шестов.
И мнения и страданияэтого человека— принимаютсяим ближе всегок сердцу.
У Толстогопроповедьдовлеет себе.Его завлекаетпоэзия проповеди.
2 декабря 1902.<...> Думаюо докладе проиндивидуализм,о рассказе кпраздниками о статейкепро Бунина.Успею ли? Принятырешения: сидетьдома и толькораз в неделюпод воскресениеуходить куда-ниб.по вечерам.Читать, писатьи заниматься.Английскиеслова — повторитьсегодня же, нодальше пo-англ,не идти. Принятьсяза итальянский,ибо грудь мояк черту. Потомбудет поздно.И принятьсяне самому, а сучителем. И вдекабре нетратить ниодного часупонапрасну.Надо же — ейБогу — хотьодин месяц вжизни провеститалантливо,а то теперь я«развлекаюсьсловно крадучисьи работаю впромежутках».<...>
Странная штука— репортер!Каждый день,встав с постели,бросается онв тухлую гладьжизни, выхватываетиз нее все необычное,все уродливое,все кричащее,все, что такили иначе нарушилокомфортабельнуюжизнь окружающих,выхватывает,тащит с собоюв газету — ипотом эта самаягазета — этособрание всехчудес и необычайностейдня,— со всемивойнами, пожарами,убийствами,—делается необходимойпринадлежностьюкомфорта нашегообывателя —как прирученныйволк в железнойклетке, какбурное море,оцепленноеизящными сваями.
11 декабря. Среда.Сидел дома ивсе время занимался.Результатомчего явиласьследующаябезграмотнаязаметка:
«В лит. артистическомобществе вчетверг состоитсяочередноелитературноесобеседование.Г. Карнеем-Чуковскимбудет прочитандоклад «К вопросуоб индивидуализме».
Что-то будет!
12 декабря. ВчераА. М. Федоровпреподнес мнекнижку своихстихов. Читалв библиотеке— прелесть.
Что я буду возражатьоппонентам?Вот разве так:В своем докладея стремилсяпримиритьидеализм сутилитарнойточкой зрения.Я хотел угодитьи общественниками индивидуалистам,и реалистами мистикам —а в результатене угодил, конечно,ни тем, ни другим.<...>
Эпиграфом кстихам Федорова:Душой во всемловлю намеки.Есть такиекниги, которыебудто созданыдля того, чтобыписать на ихобложке: дорогойкузине Оле откузена Колина вечную память...Я, по крайнеймере, ни однойкнижки Надсонане видел безтакой надписи.П. Я. и Апухтин— тоже способствуютукреплениюплатоническихотношений междукузенами. УАпухтина есть«разбитаяваза», и у П. Я.есть «разбитаяваза». А какойже кузен недекламатор,и где видаливы кузину, котораяне собираласьбы в консерваторию!
Прочтя книжкустихотворений