хотя назначили день и час.Любят его всеочень: зовутЮрочкой. Поразительно,как при такойпатологическойнеаккуратностии вообще «шалости»—он успеваетнаписать столькокартин, портретов.
* Он сделал толькополовину лица,левую щеку, аправую оставил«так», ибо непришел на сеанс.—Примеч. автора.
Вчера был сЗамятиным уАлконоста: онговорит, чтов первой редакциимои воспоминанияо Блоке разрешены.Неужели разрешати во второй?Сяду сейчасза Игоря Северянина.
21 февраля. Какотчетливоснился мнеРепин: два бюстика,вылепленныеим, моя речь кего гостям.Ермаков надиванчике (ия во сне дажеподумал: почемуже Репин называлЕрм. сукинымсыном, а вотбеседует с нимна диванчике!)— и главное,такая нежнаялюбовь, моялюбовь к Репину,какая бываеттолько во сне.<...>
Нужно держатькорректуруУитмэна —переделыватьСеверянина.Сегодня долгоне хотел горетьмой светлячок:в керосинеслишком многоводы.
22 февраля. УАнненковахрипловатыйголос, вывезенныйим из Парижа.Он очень застенчив— при посторонних.Войдя в комнату,где висят картины— он, сам тогоне замечая,подходит вплотнуюи обнюхиваетих (он близорук)и только тогдауспокоится,когда осмотритрешительновсе.
25 февраля. Вчерабыло рождениеМурочки — деньдля меня светлый,но загрязненныйгостями. Отвратительно.Я ненавижубезделье встоль организованнойформе. <...> я боялсятолько одного:как бы не пришелеще один гостьи не принес ейеще одногослона.
Анненковдействительновеликолепныймедиум — ондаже угадалзадуманноеслово: конференция.Всякая возможностьмошенничествабыла исключена.Очень былоинтересно,когда на Анненковавлияло третьелицо — черезпосредствоМоргенштерна.Но в общем всеэто смерть итоска.
ИгорьСеверянинтормозится.
28 февраля. Всубботу (а теперьпонедельник)я читал у Серапионовыхбратьев лекциюоб О'Неnrуи так устал,что — впал вобморочноесостояние. Всевоскресениележал, не вставая...Был у Кони. Оночень ругаетКузмина: «Занавешенныекартинки»,—за порнографию.СтудентыПолитехникумасообщили мне,что у них организовалсякружок УотаУитмэна. <...> Яопять похудел,очень постарел.Чувствуетсявесна, снегтает магически.Читаю Henry James'a«International Episode»*. У Кония был с Наппельбаумом,фотографом,который хочетснять АнатолияФедоровича.Тот, как и всестарики, испугался:«Зачем?»... Носам он, несмотряна 78-летний возраст,так моложав,красив, бодр— просто прелесть.Особенно когдаон сидит застолом; у себя,в своей чистенькой,идиллическойкомнатке (котораякогда-то таквозмущала своейбезвкусицейД. Вл. Философова).Но жизнь ужеисчерпала егодо конца. Настоящегодля Кони уженет. Когда говоришьс ним о настоящем,он ждет случая,как бы, при первойвозможности,рассказатьчто-нибудь обылом. Мысльдвижется толькопо старым рельсам,новых уже непрокладывает.Я знаю все, чтоон скажет полюбому поводу,—и это даже приятно.<...>
* «Случайиз международнойжизни» (англ.).
Какое? 9-е или10-е марта 1922. Ночь.Уже ровно неделя,как я лежубольной. <...>
Лежа не могуне читать. ПрочиталHenry James'a «Washington Square».Теперь читаюего же «RoderickHudson». Прочитал(почти всё, потомбросил) «Т. Tembarom»by Barnett и т. д. и т. д.И от этого уменя по ночам(а я почти совсемне сплю) — английскийбред: overworked brain** согромной быстротой— вышвыриваетмножествоанглийскихфраз — и никакне может остановиться.Сейчас мне такнехорошо, болитправый глаз— мигрень,— чтоя встал, открылфорточку, подышалмокрым воздухоми засветил своюлампадку — селписать этистроки — лишьбы писать. Мнекажется, чтоя не сидел застолом целуювечность. Третьегодня попробовалв постели исправлятьсвою статьюо футуристах,весь день волновался,черкал, придумывал— и оттого сталоеще хуже. Былу меня в гостяхЗамятин, принесмножествоновостей, покурил— и ушел, такойже гладкий,уверенный,вымытый, крепенький— тамбовскийангличанин,—потом был Ефимови больше никого.У меня кружитсяголова, надоложиться — ане хочется.
**Переутомленныймозг (англ.).
Сейчас вспомнил:был я как-то сГржебиным иКони. Гржебинобратился кКони с такойречью: «Мы решилииздать сериюкниг о «замечательныхлюдях». И, конечно,раньше всегоподумали овас». Кони скромнои приятно улыбнулся.Гржебин продолжал:«Нужно напоминатьрусским людямо его учителяхи вождях». Конислушал всеблагосклоннее.Он был уверен,что Гржебинхочет издатьего биографию— вернее, его«Житие»...—«Поэтому,—продолжалГржебин,— мырешили заказатьвам книжку оПирогове...»Кони ничегоне сказал, ноя видел, что онобижен.
Он и вправдухороший человек,Анатолий Федорович,—но уже лет сорокживет не длясебя, а для такогобудущего «Жития»— которое будетелейно и скучно;сам он в натурегораздо лучшеэтой будущейкнижки, поддиктовку которойон действует.
12 марта. Толькочто, в 12 час. ночи,кончил HenryJames'a «Roderick Hudson» и простопотрясен этиммудрым, тончайшим,неотразимымискусством.У других авторов,у Достоевского,напр.,— геройкак на сцене,а здесь ты сними в комнате— и как будтоживешь с нимидесятки лет.Его Магу Garlandи Кристинуя знаю, как знаютжену. Он нетороплив,мелочен, всегдав стороне, всегдав микроскоп,всегда строитфразу слишкомщегольски ихладнокровно,а в общем волнуети чарует, и нельзяоторваться.В рус. лит. ничеготакого нет. Икакое гениальноезнание душ,какая смелостьтрактовки.Какой твердойбезошибочнойрукой изображенгений — скульпторRoderick, не банальныйгений дамскихроманов, а подлинный— капризный,эготист, невидящий чужойпсихологии,относящийсяк себе, к своемуя, как к святыне,действительностоящий поту сторону.И КристинаЛайт, красавица,с таким же отношениемк своему я, кокетка,дрянь, шваль,но святая. Ибезупречныйджентльмен,верный долгу,очень благородный(совсем не манекен),который оказываетсявсе же в дураках— как это тонкои ненавязчивопоказано автором,что Rowland всеже банкрот —что каждая егопомощь причинилатолько зло, чтов жизни нужнобезумствовать,лететь внизголовой и творить,а не лезть сморальнымирецептами.Fancy such a theme in an American novel! It waswritten (as I found in a dictionary) in 1875*. УжепредчувствовалсяНицше, Уайльд— и вообщенеблагополучиев романах имыслях. Iwonder whether this extraordinary novel had a good reception on itsnative soil**. В нем чувствуетсямного французского— флоберовского.Порою весь этотдивный анализJames'a пропадаетзря, to no purpose***. Прочтешь— и спрашиваешь:ну, так что? Такоебыло мое чувство,когда я кончил«International Episode». Но«Washington Square» и«Hudson» — другоедело. В «WashingtonSquare» тоже показанаморальнаяпобеда сильного,стихийного,цельного духаover the concocted trifle****.
* Такая тема—в американскомромане!Он написан (какя узнал изэнциклопедии)в 1875 (англ.).
** Интересно,как был принятэтот необычныйроман на родинеавтора (англ.).
*** Бесцельно(англ.).
**** Над искусственнымипустяками(англ.).
Однако уже тричетв. первого.Сейчас погасятэлектричество.А нервы у менявзлетели вверх— едва ли я заснуэту ночь. Сегодняя писал о Вас.Каменском. Этовсе равно, чтопосле дивныхминиатюр перейтик маляру.
О'Неnrу меняразочаровалпонемногу.Принесли моеновое пальто.Я еще не примерялего. Болезньмоя проходитА как мне хочетсячитать еще иеще! Мне больновидеть у себяна полке книгу,которой я ещене проглотил!¾ 3-го ночи. Немогу заснуть.<...>
Я засветил своюлампаду и разыскалеще одну книгуJames'a «Confidence»*— попробуюхоть немногоотвлечься отгрусти, котораядушит меня вовремя бессонницы...Нет, прочитал20 страниц и бросил.Это очень плохов Джеймсе, чтокаждый кусокего повестиравен всякомудругому куску:всюду та жедобротнаяткань, та жегустая, полновеснаяфраза с ироническойинтонацией— и часто тотже сюжет: «Confidence»— опять Рим,опять художники девушка, опятьЛюбовь, опятьbrilliant dialogue** и главное— опять бездельники— богатые люди,которые живутвсласть, ничегоне делая, кромелюбви («makingnothing but love»).
* «Исповедь»(англ.).
**Блестящийдиалог (англ.).
Ночь на 15-оемарта 1922 г. Которуюночь не сплю.Луна. Вчеравпервые вышел.Dizziness*. Но в общемничего. ЧитаюThomas Hardy «Far from the Madding Crowd»**.Здорово! Сейчасвспомнил, какГумилев почтительноздоровалсяс Немировичем-Данченкои даже ходилк нему в гости— по праздникам.Я спросил его,почему. Он ответил:«Видите ли, я— офицер, люблюсубординацию.Я в литературе— капитан, а он— полковник».—«Вот почемувы так учтивыв разговорес Горьким».—«Еще бы, ведьГорький генерал!..»Это было у негов крови. Он никогдане забывал нисвоего чина,ни чужого.
*Головокружение(англ.).
**«Вдали отобезумевшейтолпы» (англ.).
Как он не любилмоего «Крокодила»!И тоже по оригинальнойпричине.— «Таммного насмешекнад зверьми:над слонами,львами, жирафами».А он вообще нелюбил насмешек,не любил юмористики,преследовалее всеми силамив своей «Студии»,и всякую обидузверям считалличным себеоскорблением.В этом былочто-то гимназически-милое.<...>
6 часов. Потушусветлячок илягу. Авосьусну. Очевидномне опять умиратьот бессонницы.Бессонницаотравила всюмою жизнь: из-занее в лучшиегоды — между25 и 35 годами — явел жизнь инвалида,почти ничегоне писал, чуждалсялюдей — жил снепрерывноймутью в голове.То же начинаетсяи теперь. Какбороться сэтим, не знаю.<...>
В Питере возниклоУитмэнскоеОбщество. Написанноена оборотепринадлежитоснователюобщества —студентуБарабанову12,Борису Николаевичу.Он был у менянесколько раз.Шинель у негопоразительнопорванная, всущности состоитиз трех иличетырех отдельныхчастей, лицокрасивое, каштановые(но грязные)локоны, выражениелица такое,будто у негоболят зубы. Яразыскивалего в общежитии— на Бассейной(общежитиеПедагогическогоИнститута) —там по всемлестницам снуютдевицы и юноши,в каждой комнатекучи народу,все знают Барабанова,он очень популяренсреди них —нечто вродевождя, «талант»,—и никто из этихдевиц не догадаетсязашить емушинель. <...>
16 марта. 6 часутра.<...> Статьяо Каменском,кажется, удаласьмне. Перечиталвчера свойнабросок оЛеониде Андрееве:боюсь, не малоли я выразилего добродушие,