и это плохо.
— Да он для васкиот приготовляет,—сказал Тихонов.—Вы для негоикона...
— Хороша икона!Он тут каждыйвечер тайкомприезжал комне...
Тихонов смеясьрассказал, какЭфрос условилсяс ним пойти кАнне Андреевнев гости и незашел за ним,а отправилсяодин, «а я ждалего весь вечердома».
— Вот то-то ионо! — сказалаАхматова. Онапоказала мнесвою карточку,когда ей былгод, и другую,где она на скамейкевывернуласьколесом — головак ногам, в видеакробатки:
— Это в 1915. Когдауже была написана«Белая Стая»,—сказала она.
Бедная женщина,раздавленнаяславой.
С моим «Тараканищем»происходитвот что. Клячков упоении назначилцену 10 мил. исдвинутьсяне хочет. А книжники,в книжных магазинахкому ни покажешь,говорят: дрянь-книжка!За четыре лимона— извольте,возьмем парочку!И я рад, ненавижуэту книжку.Книжная торговляникогда не былав таком упадке,как теперь.Книг выходитмножество, апокупателянет. Идут толькоучебники. Вчерая купил роскошноеиздание «Peterand Wendy» с рисункамиBedford'a44за 1 ½ миллиона,то есть за 10 копеек!(Трамвай — 750тысяч.) <...>
24 декабря 22 г.Первое длинноеслово, котороепроизнеслаМурка,— Лимпопо.У Бобы естьпривычка вместохорошо говоритьЛимпопо. <...>
25 декабря.<...>Я иду к Бенуа.<...> Онвстретил менятепло, широко,угостил кофееми сам рядом ел,чавкая с удовольствием.Картинки Анненковаодобрил, Чехонина— нет45. Напевалмотивы из «Петрушки»и спрашивал,откуда это? Застолом тримолодые дамы— жена Бенуа-младшего,дочь БенуаЧеркесова иеще какие-то.Чувствуетсябольшая гармония,спетость. Бенуапосадил наколени своеговнука и прочиталему «Мойдодыра».Тут же за столомребенок рассматривалдесятки другихкартинок — вребенке виднапривычка смотретькартинки. Бенуалюбит внукадо ярости.«Посмотритена эту уродину,—говорит он сдиким любовнымрычанием,— нувидали вы такуюмерзкую рожу».Если есть вдоме ребенок,избалованный,и, так сказать,центральный,это, несомненно,Ал. Бенуа. Всев доме вертитсявокруг него,а дом — полнаячаша, атмосферавеселия и работы.Он сейчас занятпо горло, работаетдля театра, носогласилсясделать картинкудля «Радуги».Подали огромнуюкоробку конфет— их принес Ф.Ф. Нотгафт, издатель«Аквилона»,по случаю выходав «Аквилоне»новой книжкиБенуа «Версаль».«Ешьте, ешьте,К. И., а то я всесъем»,— говорилон, поглощаяогромную уймуконфет. От Бенуая ушел (уносяатмосферупраздника)<...>
30 декабря. Вчерасамый неприятныйдень моей жизни:пришел ко мнеутром в засаленнойсолдатскойодежде, весьпотный, одинчеловек — красивый,изящный, весьгорящий, и сказал,что у него естьдля меня однослово, что онхочет мне что-тосказать — первыйраз за всю жизнь,—что он для этогоприехал изМосквы,— и яотказался егослушать. Мнеказалось, чтоя занят, что ятороплюсь, новсе это вздор:просто не хотелосьвскрыватьнаскоро замазанныхщелей и сноваволноватьсябольшим, человеческим.Я ему таксказал; я сказалему:
— Нужно былоприйти ко мнелет десятьназад. Тогдая был живойчеловек. А теперья литератор,человек одеревенелый,и изо всех людей,которые сейчаспроходят поулице, я последний,к кому вы должныподойти.
— Поймите,—сказал он тихимголосом,— нея теряю от этого,а вы теряете.Это вы теряете,не я.
И ушел. А у менявесь день —стыд и боль иподлинноечувство утраты.Я дал ему письмок Оршанскому,чтобы Оршанскийпомог ему (емунужно полечитьсяв психиатрич.больнице). Когдая предложилему денег, онотказался.
Третьего дняя был у Оршанского.Деревянныйфлигель прилечебнице длядушевнобольных.Жена — седая,без кухарки,замученная.Множествопереполненныхдетскими книгамишкафов — в несколькихкомнатах. Орш.только чтовернулся изБерлина и привезцелые ящикиновинок похудожеству,литературе,педагогике,медицине и пр.Я так и впилсяв эту груду. Ажена Орш. сказала:«Я до сих пореще не удосужиласьдаже перелистатьэти книги».Приняли менярадушно, показаливсе свои богатства,и я так увлекся,что позабыл,что не обедал,и впервые (послезавтрака) вкусилпищу в 10 ½ ч. ночи,вернувшисьдомой. Орш. указалмне комнату,где жил Врубель,—вверху, по деревяннойлестнице, ходиз кабинета.
У него собраниеигрушек, которыхя не успел осмотреть.
Сам Лев Гр. седоусый,простой, безпошлости, безроли — без позы,очень усталыйи добрый.
Сегодня утромя должен написатьпредисловиео Синге — и всеотлыниваю. Амежду тем пьесауже набрана.Откладываюдневник и берусьза статью.
Снился ИльяВасилевский.К добру ли? <...>
Вот и НовыйГод. 12 часов 1923года.
Вчера у насобедал БенедиктЛившиц. Я весьдень редактировалJoseph'a Conrad'а1, таккак денег нетниоткуда, Клячконе едет, не везетгонорара замои детскиекниги. Оченьустал, лег в 7часов, т. е. поступилочень невежливопо отношениюк Лившицу, моемугостю. Проснулсявнезапно, побежалпосмотретьна часы; вижу:12 часов ровно.Через минутыдве после того,как я встал,грохнула пушка,зазвонили вцеркви. НовыйГод. Я сновазасяду за Конрада,—вот только доембулочку, которуюкупил вчерау Бёца. 1922 год былужасный годдля меня, годвсевозможныхбанкротств,провалов, унижений,обид и болезней.Я чувствовал,что черствею,перестаю веритьв жизнь, и чтоединственноемое спасение— труд. И как яработал! Чегоя только неделал! С тоскою,почти со слезамиписал «Мойдодыра».Побитый — писал«Тараканище».Переделалсовершенно,в корень своинекрасовскиекнижки, а также«Футуристов»,«Уайльда»,«Уитмэна».Основал «СовременныйЗапад» — самсвоей рукойнаписал почтивсю Хронику1-го номера, доставалдля него газеты,журналы — перевел«Королей икапусту», перевелСинга,— о, сколькоэнергии, даромистраченной,без цели, безплана! И ни одногодруга! Дажепросто ни одногодоброжелателя!Всюду когти,зубы, клыки,рога! И все жея почему-толюблю 1922 год. Япривязалсяв этом году кМурке, меня нетак мучилибессонницы,я стал работатьс большей легкостью— спасибо старомугоду! Сейчас,напр., я сижуодин и встречаюновый год спером в руке,но не горюю:мне мое пероочень дорого— лампа, чернильница,—и сейчас настоле у менямоя милая«ЭнциклопедияБританника»,которую я такнежно люблю.Сколько знанийона мне дала,как она успокоительнаи ласкова. Ну,пора мне приниматьсяза Синга, нужноже наконецнаписать о немстатью!
_________
Вот что такое40 лет: когда комне приходиткакой-нибудьчеловек, я жду,чтоб он скорееушел. Никакоголюбопытствак людям. Я ведьпрежде был какщенок: каждогопрохожегообнюхать ивозле каждойтумбы поднятьногу.
_________
Вот что такоедети, большаясемья: никогдана столе неулежит карандаш,исчезает какв яму, и всегдакто-нб. что-нибудьтеряет: «дети,не видали ножниц?»,«Папа, где мояленточка?»,«Коля, ты взялмою резинку?»
2 января 1923. Муркастоит и «читает».Со страшнойэнергией втечение двухчасов:
Ума няу, ýманяу, ума няу,уманя
перелистываеткнигу, и еслией иногда попадетсяпод руку слово,вставляет иего в эту схему,не нарушая ее.Раньше ритм,потом образи мысль. <...>
5 янв. Человекрождается,чтобы износитьчетыре детскихпальто и отшести до семи«взрослых».10 костюмов —вот и весь человек.Вчера получилтелеграммуиз Студ. Худ.Театра: переменить«Плэйбоя» на«героя». Вчерак вечеру я сказалМурке, что она— кошечка. Онавскочила снеобыкн. энергией,кинулась напол, схватилачто-то и в рот.«Митю ам!» (Мышкусъем.) Так онаделала раз 50.Остановитьее не быловозможности.Она толькотвердила какбезумная: «Ещеде митя?» (гдееще мышь) — иторопливо,торопливо, вбольшом возбуждениихватала, хватала,хватала. Этоиспугало меня(самый темпбыл страшен).Я сказал: кошкаотдыхает, спит.<...> Япробовал показатьей картинки.Я — мяу! — закричалаона.
Вчера весь деньсидел в КанцелярииПубл. Б-ки, отыскивалв «Acade [нрзб]»рецензии оSyng'e.
6 янв., ровно 3часа ночи. Сочельник.Встал, чтобыснова написатьо Синге. Принимаюсьписать третийраз, все не удается.Напишу и бракую.<...>
8 янв. Был у Кони.Он выпивал моюкровь по капле,рассказываямне анекдоты,которые рассказывалуже раз пять.И все клонитсяк его возвеличению.Предложил мненаписать егобиографию —«так как я всеже кое-что сделал».Рассказал мне,как он облагодетельствовалпроф. Осипова(которого язастал у него).Так как этотрассказ я слушалвсего раза два,я слушал егос удовольствием.Новое былорассказановот что: в однойсвоей статьео самоубийствеон приводитцитату из предсм.письма одногорабочего. Письмонаписано в 1884году. Рабочийпишет: «Худостало жить ит. д.». Цензурапотребовала,чтобы Кониприбавил: «худостало жить прикапиталистическомстрое. Да здравствуеткоммуна!» Вчераночью во «Всемирной»был пир. <...>Центр пьянойкомпании —Анненков. Онперебегал отстолика к столику,и всюду, где онпоявлялся,гремело ура.Он напилсяраньше всех.Пьяный он приходитв восторженноесостояние, илюди начинаютему страшнонравиться.<...> Он подводилк нашему столуто того, то другого,как будто онпервый развидит такоесокровище, ивозглашал:
— Вот!
Даже Браудоподвел с такимиодами, как будтоБраудо по меньшеймере Лессинг.Какую-то танцоркуподвел со словами:
— Вот, Тальони!Замечательная!Чуковский,выпей с нею,поцелуйся,замечательная...Ты знаешь, ктоэто? Это Тальони,а это—Чуковский,замечательный.<...>
Второй замечательныйперсонаж былЩеголев. Онсидел в полутемномкабинете уТихонова, огромный,серый, неподвижный,на спинке креслау его плечапримостиласькакая-то декольтированнаядевица, справатоже что-тоженское,— прямоРубенс, Раблэ,—очень милый.А тут в отдалениигде-то его женаи сын, ПавелПавлович. Михаилподошел ко мнеи сказал: «Вжизни все бывает,и у девушки мужпомирает». Нис того ни с сего.
Умственнаячасть вечерабыла ничтожна.Замятин читалкакую-то витиеватую,саморекламнуюи скучноватуюхрию — ИсторияВсемирнойЛитературы2,где были оченьзлобные строкипо моему адресу:будто я читалпришедшим меняарестоватьбольшевикамстихи моегосына в «Накануне»и они отпустилименя на всечетыре стороны,а он, Замятин,был так благороден,что его сразуввергли в узилище.Хитренькое,мелконькоеблагородство,карьеризм ишулерство.<...>
12 янв. 1923. Четырераза написалпо-разному оСинге — и так,и сяк — наконец-тоудалось, кажется.Писал с первогоянваря поодиннадцатое,