экая тупаяголова. <...>Чехонин пишет(т. е. рисует углем)мой портрет;по-моему, сладкои скучно — посмотрим,что будет дальше.Он очень милый,маленький,лысоватый,добрый человечекв очках, я егоочень люблю.Всегда сидитза работой, какгном. Придешьк нему, он встанет,и зазвенятхрустали настоящих светильниках18 века. У негомного дорогихи редкостныхвещей, иконы,картины, фарфор,серебро, но яникогда невидел, чтобытакая роскошьбыла в такомдиком сочетаниис мещанской,тривиальнойобстановкой.Среди старинноймебели — трехногийтабурет. Нароскошнойшифоньерке— клизма (котораяне убираетсядаже в присутствиидам: при мнепришла к немуО'Коннель). Начудесную арфуон вешает пальтои костюм, и гостямпредлагаетвешать. «Оченьудобная арфа!»— говорит он.Во время сеансаон вспоминало Глебе Успенском,которого зналв Чудове, о Репине(учеником которогоон был: «Репинрассказывалнам об японцах,здорово! Мастерище!Не скоро в Россиибудет такойвторой!»). Оченьхорошо он смеется— по-детски.Его дети,— двое,мальчики,— тожеимеют тяготениеко всяким ручнымтрудам: одинсделал из бумажноймассы замечательнуюмаску с огуречнымносом. Чехонинговорил проГржебина: — Вотсколько я емусделал работ,он ни за однуне заплатил— и ни разу невозвратилрисунков. Напр.,иллюстрациик стихам Рафаловича.Даром пропаларабота. (Потом,помолчав.) Авсе-таки я еголюблю.
У Замирайлына двери виситгробоподобныйящик для писем,сделанный издерева самимЗамирайлой.Черный, с бронзовымукрашением— совсем гроб.Третий разпытаюсь застатьЗамирайлу дома,когда ни приду,заперто.
14 января 1923.<...>Чехонин третьегодня писал менявдохновеннои долго. Рассказывало Савве Мамонтове,о княгине Тенишевой.«Репин былпреподавателемшколы, основаннойТенишевой. Мыбыли его ученики:я, Чемберс, Матвееви др. Потом Репинпоссорилсяс Тенишевойи стал преподаватьтолько в Академии.Но мы не захотелиидти в академиюи основалисвободнуюшколу, безучителя».
Портрет мойему удается— глаза виноватые,лицо жалкое,—очень похоже3.
Получилтелеграммуиз 1-й Студии.Приглашаютна первоепредставление.Ехать ли?..
Читаю глупейшийроман АрнольдаБеннета «TheGates of Wrath»*. Я и не знал,что у него надуше есть такиетяжкие грехи.Был вчера сТихоновым уОршанского.У него восхитительныймузей детскихкниг и игрушек.Мне понравиласьмадонна — куклаиспанскихдетей. Оршанскийдобр и оченьрад показыватьсвои сокровища.Показываетих суетливо,несдержанно,навязчиво,—и страшно напоминаетИсаака Влад.Шкловского(Dioneo). С Замятиныму меня отношениянатянутые4.
* «Ворота ярости»(англ.).
17 янв. У Ю. П. Анненковапознакомилсяс сыном ПавлаВасильевичаАнненкова,«друга Тургенева».<...>Интересуетсябольше всегогенеалогиейрода дворянАнненковых— ради чего иприходит к ЮриюПавловичу ирассматриваетвместе с нимлисты, где изображеноих древо.— Былдня два назаду м-ра Кееnуи его жены —рыжей уроженкиГеоргии — южногоштата Америки.Единственныйамериканец,к-рый интересуетсяискусством,литературой.Они дали мнекнигу нашумевшегоMencken'a «Prejudices»*. Ничегоособенного.Я писывал илучше в своевремя. <...>У Мурки такоевоображениево время игры,что, когдапотребовалосьловить длямедведя на полурыбу, она потребовала,чтобы ей снялибашмаки. Сейчасона птичка —летает по комнатами целыми часамимашет крыльями.
* «Предрассудки»(англ.).
20 янв. Выл уамериканцев.Обедал. Американцыкак из романа:Brown из Бруклина,Renshaw — в черныхочках и д-р Гэнтт,нескладныйи милый. Мы сиделив parlour* и разговаривалио литературе.Браун дал мнедивный роман«Babbitt» by S. Lewis. Ясижу и упиваюсь.Ой, скольконавалили корректуры:Некрасов (отГржебина), журнал«Совр. Запад»и проч.! Когдая с этим справлюсь?Вчера был вложе у Конухесовна первом выступленииН. Ф. Монаховав «Слуге двухгоспод» — первомпосле еговыздоровления.Эту пьесу я ужевидел — раз —сидел в той жесамой ложе уБлока: тогдаБлок привелнас и в тех местах,где ему казалось,что мы должнысмеяться,оглядывался,смеемся ли мы,и очень радовался,если мы смеялись.<...> Вчера былокрещение, мыво Всемирнойусловились,что будем слушатьЗамятина. ПришлиВолынский,Ольденбург,Владимирцев,я. Ольденбург,слушая, спали даже похрапывал.Владимирцевдергал головою,как будто егожмет воротник.Тихонов правилкорректуры.Вол. старенький,сидел равнодушно(и было видно,каким он будетв гробу; я черезочки впервыеразглядел, чтокогда он молчит,у него лицомертвеца). Ой,как скучно, ипретенциозно,и ничтожно то,что читал Замятин.Ни одного живогоместа, даженечаянно. Одини тот же прием:все герои говорятнеоконченнымифразами, неврастенически,он очень хочетбыть нервным,а сам — бревно.И все стараетсясказать непо-людски, снаивным вывертом:«ее обклеилиулыбкой». Емукажется, чтоэто очень утонченно.И все мелкиеужимки и прыжки.Старательнои непременночтобы был анархизм,хвалит дикоесостояниесвободы, отрицаетвсякую ферулу,норму, всякийпорядок — а самс ног до головымещанин. Ненавидитрасписания(еще в «Островитянах»смеется надДьюли, которыйдаже жену целовалпо расписанию),а сам толькопо этому расписаниюи пишет. И какплохо пишет,мелконько.Дурного тонаимпрессионизм.Тире, тире, тире...И вся мозгологиядурацкая: всехочет дышатьушами, а не ртоми не носом. Егоназывают мэтром,какой же этомэтр, это сантиметр.Слушали безаппетита. Волынскийушел с серединыи сделал авторутолько однозамечание:нужно говоритьне Егова, ноЯгве. (Страшнохарактернодля Волынского:он слушал мрачнои мертво, нопри слове Еговаоживился; второйраз он оживился,когда Замятинупомянулметафизическуюсубстанцию.)Потом Волынскийсказал мне, чтороман гнусный,глупый и пр.Тихонов — какинженер — заметилЗамятину, чтонельзя говорить:он поднялсякругами; кругамиподнятьсяневозможно,можно поднятьсяспиралью, и всезаговорилио другом5.Ольденбург— о пушке. Оказывается,Пулковскаяобсерват. ужене дает сигналав крепость,когда наступает12 час. Сигналдается толькона почтамт,поэтому пушкедоверять нельзя.И стал читатьсвою статью— о «Новом Востоке»,которая послезамятинскихпотуг показаласьи свежей и милой.<...>
* Гостиная(англ.).
30 января. Вынырнулиз некрасовскойкорректуры!Кончил Мюнхгаузена.ПрибежалаМурка:
—Дай Моньдондынь!(Мойдодыр)
Третьего днябыл у Розинера,встретилсятам с Сытиным.Бессмертныйчеловек. Ласковдо сладости.Смеется каждоймоей шутке.«Обожаемыйсотрудник наш»;и опять на лицевыражениехищное. Опятьон затеял какие-тодела. Это странно:служит он просвещениюбескорыстно— а лицо у негохищное, и всяего шайка (или«плеяда») — всебыли хищные:Дорошевич,Руманов, ГригорийПетров — всестановилиськакими-то ястребами— и был им свойственкакой-то особенныйсытинскийхищный азарт!Размашистыбыли так, чтострашно — втелеграммах,выпивках,автомобилях,женщинах. Итеперь, когдая сидел у Розинера— рядом с этимвеликим издателем,который кланялся(как некогдаСмирдин) и несколькораз говорил:«я что! я ничтожество!»,я чувствовал,что его сноваохватил великийястребиныйвосторг.
И опять за нимухаживают,пляшут вокругнего какие-толюдишки, а онтак вежлив, таквежлив, чтокажется, вот-вотвстанет и пошлетк ... матери.
Вчера утромбыл у Замирайло.На лестницеу него нестерпимопахнет кислойкапустой икошками. Он всюртуке, подпоясанкушаком, красиви ясен. С радостьювзялся иллюстрироватьмои сказки.Руки в копоти— топит печку.В комнате шестьградусов. Пыль.На стене гравюраДорэ («суховато»,говорит он; «новедь Дорэ небыл гравер»)и два подлинныхрисунка Дорэ(пейзаж в краскахи карандашныйрисунок), лупана каком-тостержне и дешеваялубочная картинкао вреде пьянства.«Очень мненравится,—говорит он,—сколько народуи как скомпоновано».У него на столенедоконченный(и очень скверный)рисунок, дамас господином,вроде Евг. Онегина.Это иллюстрации,заказанныеему издательством«Красный путь»(!) — к романуАнатоля Франса«Боги жаждут».«Черт возьми,не люблю я Франса— делаю противволи — за радиденег». Я поговорилс ним о Щекотихиной.«Да, ей Билибинприсылал такиетеплые письмаи телеграммы,что в Питерестановиласьоттепель: всеначинало таять.Вот она вчерауехала, и сегоднявпервые — мороз!6(Вчера действительнобыло впервые10 градусов, адо сих пор погода— как на масленицу:тает и слякотно.)
СегодняЗамирайло былу Клячко и принялзаказ. Его такувлекли моисказки, что, поего словам, онуже в трамваепо дороге сюда— рисовал настекле танцующегоКита. <...>
Вчера пелаЗеленая вБалаганчике:
Говорять, вАмерике
Ни во что неверують.
Молоко они недоют,
А в жестянкахделають.
_________
Сяду я в автомобиль
На четыре места—
Я уж больше нешофер —
Председательтреста.
_________
В Балаганчикепою,
Дело не мудреное,
Никто замужне береть,
Говорять: Зеленая.
_________
Были гости уменя,
Человечковдвести.
А потом ониушли
С обстановкойвместе.
_________
Есть калошиу меня,
Пригодятсяк лету,
А по совестисказать:
У меня их нету.
Но в театремало народу.Актеры шутятчерез силу. Всекак будто толькои ждут, чтобыскорее уйти.Как будто закулисами у нихсерьезнаяпечаль, а предпубликой, передгостями, онидолжны to keepappearance*. Замирайлосказал мнетретьего дня:«Нет, знаете,я отдам Клячкото, что обещал,потому что яненавижу заказанныемне вещи и нехочу хранитьих дома. А вамизготовлючто-нибудь изголовы». ПроДорэ: «Жаль,что он умер, недождался меня.Если бы он былжив, я бы егоразыскал, пошелбы к нему». Лупыу него на рычагахдля гравюры.<...>
* Соблюдатьприличия (англ.).
Февраль 12, понедельник.Над Сингом мояработа былаособенно докучнаи трудна. Ниодной книжкио Синге найтиневозможнов Питере, поэтому,соображая времяпостановкиего пьес, я рылсяв старых номерах«Acade [нрзб.]»и «Athenaeum'a», отыскиваякрошечные ибеглые рецензиио «Playboy'e». Таккак иностранныйотдел Публ.Библиотекизаперт, я былвынужден сидетьв канцелярии,людной и шумной,и перелистыватьжурналы страницаза страницей,примостившисьу окна. В журналахпо большейчасти не былооглавлений— и уходилочаса 2 на то, чтобыразыскатьнужные строки.Так я собиралматерьял. Потомначалось писание— о, какое трудное!