генерала Марксаот расстрела— ездил в Керчьвместе с егоженой — и выхлопоталгенералу облегчениеучасти. СтихиМакса декламационны,внешни, эстрадны— хорошие французскиестихи — несмотряна всю своюкрасивость,тоже утомлялименя. Человекон очень милый,но декоративный,не простой,вечно с каким-тотеатральнымрасчетом, безтой верхнейчуткости, которуюя люблю в Чехове,Блоке, в несколькихженщинах. Живетон хозяином,магнатом, ипоходка у негоцарственная,и далеко не такбесхозяйствен,как кажется.Он очень практичен— но мил, умен,уютен и талантлив.Как раз в этигоды он мучительноищет большогостиля — нашелли он его, незнаю. Его нарочиторусские речив стихах — звучатпо-иностранному.Его жена МарияСтепановна,фельдшерица,обожает егои считает гением.Она маленькогороста, ходитв панталонах.Человек онанезаурядный— с очень определеннымисимпатиямии антипатиями,была курсисткой,в лице естьчто-то русскоекрестьянское.Я в последниедни пребыванияв Коктебелеполюбил ееочень — особеннопосле того, какона спела мнезарю-заряницу.Она поет стихина свой лад,речитативом,заунывно, по-русски,как молитву,и выходит оченьподлинно. Разпять я просилее спеть мнеэто виртуозноестихотворение,которое я сдетства люблю.Она отнесласько мне оченьтепло, ухаживалаза мною — просто,сердечно,по-матерински.Коктебельскиегостьи обычноее ненавидяти говорят пронее всякуюгнусь. Чуть яприехал, Максподхватил моичемоданы, понесих наверх начердак, где иопределил мнежить. Но ИринаКарнаухова,та самая, с которойя познакомилсяв Москве в 1921,когда ездилтуда с Блоком,уступила мнесвою комнату,а сама сталаспать на балконе.Вскоре я познакомилсясо всей волошинскойдачей: глухаяплемянницаМакса, Тамара,танцовщица,ее брат Витя,синеглазаястарушка Ал.Александровнаи скрюченныйстаричок ИосифВикторович.<...>
Старушка АлександраАлександровнаиз Вятки — былав Нижнем, вовремена Анненскогои Короленко(ее муж был земск.статистик); вКрыму она первыйраз, и все ейкажется, что«в России лучше».Повел ее как-тоМакс на Карадаг.Она: «Вот здесьхорошо; еслибы здесь Москва-рекабыла, совсембы Воробьевыгоры». О Крымскихгорах отзывается,что Жигули вышеи красивее.<…>
Иос. Викт. замусоленныйэмигрант, помнитБакунина, теперьцелые дни сидити курит — и ничегоне делает. Всеэто, конечно,не обществодля Макса — ион потомунабрасываетсяна кажд. человека.Но помимо этоготесного (скучного)круга, есть вКоктебеле около3-х десятковприезжих —очень пестрых,главным образомженщины — иЗамятин. Замятинпривез кучукостюмчиков— каждый часв другом, англ.пробор (когдасломался гребешок,он стал причесыватьсявилкой), и влюблятьсяв него сталипачками. <...> Мыходили с нимежедневно наберег, подальшеот людей, и собираликамушки. <...> РоманЗамятина «Мы»мне ненавистен.Надо быть скопцом,чтобы не видеть,какие корнив нынешнемсоциализме.Все язвительное,что Замятинговорит о будущемстрое, бьет пофурьеризму,который оношибочно принимаетза коммунизм.А фурьеризм«разносили»гораздо талантливее,чем Замятин:в одной строкеДостоевскогобольше ума игнева, чем вовсем романеЗамятина.
13 октября. Быля вчера у АнныАхматовой.Застал О. А.Судейкину впостели. Лежитизящная, хрупкая— вся в жару. Унее вырезаликисту, под местнойанестезией.Теперь температуравысокая, и кровиуходит много.Она прелестнорассказывалаоб операции.«Когда действиеанестезиикончилось,заходили помоей ране опятьвсе ножи и ножницы,и я скрючиласьот боли». Примне она получилаписьмо от Лурье(композитора),который сейчасв Лондоне. Этописьмо взволновалоАхматову. Ахматоваутомлена страшно.В доме нет служанки,она сама и готовит,и посуду моет,и ухаживаетза Ольгой Аф.,и двери открывает,и в лавочкубегает. «Скоровстану начетвереньки,с ног свалюсь».
Она потчеваламеня чаем ивообще отнесласько мне сердечно.Очень рада —благодарявмешательствуСоюза она получила10 фунтов от своихиздателей —и теперь можетпродать новоеиздание своихкниг. До сихпор они обебыли абсолютнобез денег — итолько вчерасразу одинмалознакомыйчеловек далим взаймы 3 червонца,а Рабиновичпринес АннеАндреевне 10фунт. стерл.Операцию Ив.Ив. Греков производилбесплатно. УАхматовой видкроткий, замученный.
— Летом писаластихи, теперьнет ни минутывремени.
Показывалагипсовый слепоксо своей руки.«Вот моя леваярука. Она немногобольше настоящей.Но как похожа.Ее сделают изфарфора, я напишувот здесь: «моялевая рука»и пошлю одномучеловеку вПариж».
Мы заговорилио книге Губера«Донжуанскийсписок Пушкина»(которой Ахм.еще не читала).
— Я всегда, когдачитаю о любовныхисториях Пушкина,думаю, как малонаши пушкинистыпонимают влюбви. Все ихкомментарии— сплошноенепонимание(и покраснела).
О Сологубе:
— Очень непостоянный.Сегодня одно,завтра другое...Павлик Щеголев(сын) говорит,что он дваждыспорил с Сологубомо Мережк.— всуб. и в воскр.В субботу защищалМережк. от Сологуба,а в воскрес.напал на Мережк.,котор. защищалСологуб. <...>Приехал Тихонов,бегу узнать,чем кончиласьего пря с Ионовым.
14 октября.Воскресение.«Ветер что-тоудушлив не вмеру»20 — опятькак три годаназад. На лицахотчаяние. Осеньпредстоиттугая. Интеллигентномупролетариюзарез. По городумечутся срекомендательнымиписьмами тучиошалелых людейв поискахкакой-нибудьработы. Встретиля Клюева, он стоской говорит:«Хоть бы наситничек заработать!»Никто его книгне печатает.Встретил Муйжеля,тот даже нежалуется,—остался от негоодин скелет,суровый и страшный.Кашляет, глазперевязантряпицей, домакуча детей. Чтоделать, не знает.Госиздат неплатит, обанкротился.В книжных магазинах,кроме учебников,ничего никтоне покупает.Страшно. У менявпереди — ужас.Ни костюма, нихлеба, управлениедомовое жмет,всю неделю ябегал по учреждениям,доставая нужныебумаги, не достал.И теперь сижуполураздавленный.<...>
Суббота 21 октября.В этот понедельниксдуру пошелк Сологубу.Старик болен,простужен,лежал злой. Унего был молодойпоэт, толькочто из Тифлиса,Тамамшев — апотом ЮрийВерховской.Сологуб говорил,что писательтолько к стагодам научаетсяписать. «До сталет все толькопроба пера.Возьмите Толстого.«Война и мир»—сколько ошибок.«Анна Каренина»— уже лучше. А«Воскресение»совсем хорошо».Он сильно осунулся,одряхлел, гости,видимо, былиему в тягость.За чаем он оченьнасмешливоотнесся к стихамЮ. Верховского.Говорил, чтоони подражательны,и про стихотворение,в котором встречаетсяслово «глубокий»,сказал: «Этонапоминает«вырыта заступомяма глубокая»;хотя кромеэтого слованичего общегоне было. Подаликонфеты — «Омские».Хозяйка (сестраЧеботаревской)рассказала,что у них в домеоткрыласькондитерская,под названиемОмская, хотяв Омске хлебничем не знаменит.Сологуб вспомнилОмск: «Плоскийгород — кругомстепь. Пыль изстепи — год,два, сто лет,вечно — такмирно и успокоительнозасыпает весьгород. Я остановилсятам в «гостиницедля приезжающих».Ночью мне нужнобыло укладываться.Электричестванет. Зову полового.Почему нетэлектричества?— Хозяин велелвыключить.—Почему? — У насвсегда горитдо часу. А теперьдва.— Да мненужно укладываться.—Хозяин не велел.—Дурень, а читалты вывескусвоей гостиницы?Там написано— не «гостиницадля хозяина»,а «гостиницадля приезжающих».Я — приезжающий,значит, гостиницадля меня». Аргументподействовал,и Сологуб получилсвет.
Верховской— нудный человек,говорит всебанальные вещи.Он совсем раздавленнуждою, работаетдля «Всемирной»,но ему не платят,а в доме живетсвояченицабез места и т.д. О свояченицеон говорит«мояченица».Кто-то произнесслово «теща»,и Сологуб вспомнилсвой недавнийэкспромт:
Теща, теща,
Будь попроще:
С Поликсен кою
Не спорь теперь,
А не то поддамтебе коленкою
И за дверь.
Придрался кодной строчкестихотворенийТамамшева, гдесказано: стройноногая,и долго пилилпоэта: «Можносказать о стане,о туловищестройный, а оруке или ногеэтого сказатьнельзя». Верховскойнапомнил емуПушкина, напрасно!Он по-учительски,тягуче, унылоканителил, чтонельзя ногиназывать стройными:стройно то, чтостатично — аноги можноназвать быстрыми,легкими, но нестройными...
Очень я пожалел,что пошел кстарику; поджидаятрамвая, простудился,слег и провалялсяровно неделю.Отныне кончено— никуда нехожу. Сижу домаи замаливаюгрехи крымские.
24 октября, среда.<...> Клячко —хлопоты о «Муркинойкниге». Муркакаждый деньспрашивает:«Когда будетготова моякнига?» Оназнает «МухуЦокотуху»наизусть ивместо:
Муху за рукуберет
И к окошечкуведет —
читает:
Муху за рукуберет
И к Кокошенькеведет.
24 октября. Вужасном положенииСологуб. Встретилего во «Всемирной»внизу; надеваетсвою худуюшубенку. Вышлина улицу. Он,оказывается,был у Розинера,как я ему советовал.Розинер наобещалему с три короба,но ничего унего не купил.Сологуб подробнорассказал освоем разговорес Розинером.И потом: «Ондал мне хорошуюидею: переводитьШевченко. Яготов. Затеми ходил во Всемирную— к Тихонову.Тихонов обещаетпохлопотать,чтоб разрешили.Мистраля, которогоя теперь перевожу,никто не покупает.Я перевел ужеоколо 1000 стихов.Попробую Шевченка.Не издаст лиРозинер, спросите».Мне стало страшножаль беспомощного,милого ФедораКузмича. Написалчеловек целыйшкаф книг, известени в Америке, ив Германии, апринужденпереводитьиз куска хлебаШевченку. «Щеголевдал мне издание«Кобзаря» —попробую. Незнаете ли, гдедостать львовскоеиздание?»
Мурке сказали,что она заболеет,если будет естьтак мало. Онасейчас же выпиластакан молокаи спросила: «Атеперь я неумру?» <...>
28 окт., воскр.Был у меня вчерапоэт Колбасьев.Он рассказывал,что Никитинв рассказе«Барка» изобразил,как красныемучили белых.Нечего былои думать, чтобыцензура пропустила.Тогда он переделалрассказ: изобразил,как белые мучиликрасных,— изаслужил похвалуот Веронскогои прочих.
У Анны Ахм. япознакомилсяс барышнейРыковой. Обыкновенная.Ахматова посвятилаей стихотворение:«Все разрушено»и т. д. КритикОсовский в«Известиях»пишет, что этостихотворение— революционное,т. к. посвященожене комиссараРыкова21. Ахм.хохотала очень.
30 октября (т. е.17 октября, годовщинаманифеста).Идет снег, впервыев этом году.<...> Я пишу о Горьком— не сплю 2 ночи.Сегодня виздательстве