актеров, какиеимеются у нихматерьялы. Онрассказывал,как чудно емубыло в Евпатории,что он с удовольствиемприпекалсяна солнце, всластьходил босиком,очень, оченьрадостно было.Приехал сюда:у нас оченьканительно:назначили намАдриана Пиотровского,ну, это человекникчемный,никакого отношенияк театру неимеющий. Потомдали нам Н. В.Соловьева...Ну, это просторастяпа. Взялсяон ставитьБернарда Шоу«ОбращениеМайл Брэстоунда»— ставит, ставит,а слóва сказатьне умеет. Неспособен. Воти попросилиА. Н. Лаврентьевавзять это делона свою ответственность.
Вообще он оченьзанят театральнымиделами. «Готовлюроль Обывателяиз пьесы Ал.Толстого. Пьесаничего, но сбивчиваяк концу26. Невыдержана. Быля у Толстого— он такой хэхэ хэ»,— и Монаховрассмеялсяглуповаторассейскимсмехом Ал. Толстого.
Вообще в разговореон любит показыватьтех, о ком говорит,выходит дивно.Заговорилио каком-топрофессоре-малороссе— Монахов сталговоритьфальшиво-благодушнымголосом лукавогои ласковогоукраинца: «Оночень любытьискусство иработае у Ыгорномуклубi».Показывалтакже, как гуляютеврейки попляжу в Евпатории.
Мы напилисьчаю, он поцеловалсяс Ольгой Петровной,и мы пошли сним в театр:два шага от егоквартиры. Втемных закоулкахлестницы онвынимал изкармана фонарики освещал мнедорогу — судовольствиемгимназиста.Придя, он сейчасже стал гримироватьсядля роли Труфальдино.Никогда я невидел, чтобыкакой-нибудьактер гримировалсяс таким удовольствием.Раньше всегоон взял пластырь,приклеил егок кончику носа— и другим концомк переносице.Нос забралсякверху, измениввсе выражениелица.
— Вот и хорошо!— сказал Монахов.—У меня насморк,и приятно, когданоздри вот так.
Потом он наделкурчавый парики стал грунтоватьлицо. Потомпришел «художник»и стал кистямирасписыватьэто лицо, доставляятем Монаховуудовольствие.Я с любопытствомсмотрел, какодин мой знакомый— у меня на глазах— превращаетсяв другого моегознакомого, т.к. Труфальдинодля меня — живоелицо, столь жереальное, каки Монахов.
— Мы играем уже72-й раз. Скороюбилей: 75-летие«Слуги двухгоспод». Люблюэту роль. Веселоее играть. Ивсегда, играя,я переживаюее. И знаете,там я на сценежую хлеб, мневсегда в карманкладут кусочекхлеба, и я — закулисами доедаюего с большимаппетитом.Ничего вкуснеея в жизни неел, как этоткусочек хлеба!
...Ходил сегодняв ГПУ платитьштраф. Я в опереткесказал целыймонолог отсебя. Это запрещено,и меня оштрафовали.Пошел я платить,встретил знакомого,который преждебыл там секретарем,а теперь сталчином выше. Онговорит: вызаплатитьзаплатите, новозьмите у нихвыписочку ипожалуйтесьпрокурору, п.ч. такого законанет, чтобы штрафоватьактеров.
Я пошел и спрашиваю:
— Укажите мне,пожалуйста,на основаниикакого обязательногопостановленияили закона выштрафуете меня.
Секретарьвскинул на меняглазами.
— Уж поверьте,что мы знаем,кого и за чтоштрафовать.
— Но и мне хотелосьбы знать. Выдайтемне бумажку,что я о оштрафованвот за то-то.
Он бумажкувыдал. Мой знакомый,на ее основании,составил жалобупрокурору, итеперь будетсуд. Посмотрим.
Гримеру онговорил, чтодля роли Обывателядля пьесы Толстого«Бунт машин»он загримируетсятак, что в двухшагах нельзябудет разобрать,что это грим.Не по-театральному,без усилениякрасок.
10 декабря 1923понедельник.Был вчера уТолстого. Толстойбыл преждеженат на СофьеИсааковнеДымшиц. Еготеперешняяжена Крандиевскаябыла преждезамужем заВолькенштейном.У нее осталсяот Волькенштейнасынок, летпятнадцати,похожий наМиклухо-Маклая,очень тощий.<...> У него осталасьот Софьи Исааковныдочь Марьяна,лет тринадцати.<...> Но есть и своидети: 1) Никита,совсем несоответствующийсвоему грузномуимени: изящный,очень интеллигентный,не похожий наАлексея Николаевича,и 2) Мими, илиМитька, 10 месяцев,тяжеловесный,тихий младенец,взращенныйбез груди, ститаническимзадом, типическийдворянскийребенок. Тих,никогда неплачет.
Крандиевскаяв поддельныхбриллиантах,которые Толстойкогда-то привезей из Парижа.
Сегодня имениныее Миклухо-Маклая,и она, по еготребованию,надела этоколье. Толстойчувствует себяв Питере неуютно.<...> Он очень хочетвстретитьсяс Замятиным[нрзб]. Все проситменя, чтобы япригласил ихк себе. Денегу него сейчаснет. Пьеса «Бунтмашин» ещекогда пойдет,а сейчас денегнужно много.Кроме четырехдетей у негов доме живетстаруха МарияТургенева,тетка. Нужносодержатьвосемь — девятьчеловек. Он длязаработка хочетнаписать что-нибудьдетское. Советовалсясо мной. Крометого, он надеется,что его америк.издатель Boniи Liveright пришлетему наконецденьги за егороман «Хождениепо мукам».
Читал мне отрывкисвоей пьесы«Бунт машин».Мне оченьпонравились.«Обыватель»— страшно смешное,живое, современноелицо, оченьрусское. И, конечно,как всегда уТолстого, милейшийдурак. Толстомуочень ценнопоказать, каквсе великиесобытия, изображенныев пьесе, отражаютсяв мозгу у дурака.Дурак это лакмусовабумажка, которойон пробует все.Даже на Марсотправил идиота...
Потом я поехал— в страшномтумане, поддождем — кЗаславскому— с мокрымидырявыми калошами— сказать емусвое мнениео стихах Канторовича.Покойник писалстихи, вычурные,без искры; яочень тщательноисследовалих — и привезк Заславскому.У Заславскогоя стал читатьпьесу Толстого,—пьеса всехзахватила,много хохотали.
Это я пишу утром,в постели. Вдругслышу шаги,Боба ведетМурку; Мурканикогда такрано не встает.
— Что такое?
— Где «Муркинакнига»?
Тут только явспомнил, чтотри дня назад,когда Муркаприставалако мне, скороли выйдет «Муркинакнига», я сказалей, что обложкасохнет и чтокнига будетпослезавтра.
— Ты раз ляжешьспать, проснешься,потом второйраз ляжешьспать, проснешься,вот и будетготова «Муркинакнига». Оназапомнила этои сегодня чутьпроснулась— ко мне.
11 декабря, вторник.Был в Большомтеатре — разговаривалс актерами оБлоке. Они обожалипокойного, но,оказывается,не читали его.Комаровскаявспоминает,что Блок любилслушать цыганскийроманс «Утроседое», страстнослушал это«Утро» в Москвеу Качалова, нокогда я сказал,что у Блока усамого былистихи «СедоеУтро», виднобыло, что онаслышит об этомв первый раз.Был Монахови много говорил.<...>
ОтправилВалерию Брюсовутакое письмо:
«Дорогой,глубокоуважаемыйВалерий Яковлевич.Ни один писательне сделал дляменя столько,сколько сделалиВы, и я был бынеблагодарнейшимиз неблагодарных,если бы в деньВашего юбилеяне приветствовалВас. Не Вашавина, если я,ученик, не оправдалВаших усилий,но я никогдане забуду тойнастойчивойи строгойзаботливости,с которой Вынаправлялименя на первыхшагах».
Среда 12 декабря.Сегоднявысокоторжественныйдень моей жизни:утром рано Мураполучила наконецсвою долгожданную«Муркину книгу».
Вошлас Бобой, увиделаобложку и спросила:
— Почему туткрест?..
Долго, долгорассматривалакаждую картинку— и заметилато, чего не заметилбы ни один изсотни тысячвзрослых:
— Почему тут(на последнейкартинке) уМуры два башмачка(один в зубаху свиньи, другойпод кроватью)?
Я не понял вопроса.Она пояснила:
— Ведь одинбашмачок Муразакопала (напредыдущихстраницах).
Пятница 14 декабря.Третьего дняпошел я в литографиюШумахера (Вас.О., Тучков пер.)и вижу, что рисункиКонашевичак «Мухе Цокотухе»так же тупы,как и рисункик «Муркинойкниге». Этопривело меняв ужас. Я решилпоехать в Павловски уговоритьего — переделатьвсе. Поехал —утром рано.Поезд отошелв 9 часов утра,было еще темно.В 10 час. я был вПавловске.Слякоть, ниодного градусамороза, лужии насморк вприроде, и всеже наскольков Павловскелучше, чем вПитере. Когдая увидел этиели и сосны,эту милую тишину,причесанностьи чинность,—я увидел, чтоя не создан дляПитера, и далсебе слово,чуть выберусьиз этого омутаРозинеров иКлячек, уехатьсюда — и писать.
Конашевич<...> живет придворце, в милойквартирке смилой женой,не зная ни хлопот,ни тревог.Чистенький,вежливый, сясными глазами,моложавый. Явзял его с собоюв город. По дороге,в поезде и втрамвае, онговорил, чтоон не любиткартин: ни однакартина за всюего жизнь невзволновалаего... А работаюя от пяти доодиннадцати.Каждый день,кроме пятници вторников.Я привез егопрямо в литографию,и вид исковерканныхрисунков нискольконе взволновалего.
Я в таких тискаху Клячко и Розинера,что даю себеслово с первогоянваря освободитьсяот них. <...>
Денег нет — нена что хлебакупить, а междутем мои книги«Крокодилы»и «Мойдодыры»расходятсяочень. Вчерав магазине«Книга» Алянскийсказал мне: «Ая думал, что вытеперь — богач».
16 декабря, воскресение.<...> Вчера и третьегодня был в цензуре.Забавное место.Слонового видаугрюмый коммунист— без юмора —басовитый —секретарь. Рылокувшинное, неговорит, а рявкает.Во второй комнатесидит тов. Быстрова,наивная, насвистанная,ни в чем невиноватая, ав следующейкомнате — цензора,ее питомцы:нельзя представитьсебе болеежалких дегенератов:некоторые изних выходилив приемную —каждый — карикатурендо жути. Особенноодна старушка,в рваных башмаках,обалделая отнепрестанногочтения рукописей,прокуреннаянасквозь никотином,плюгавая, грязная,тусклая — помесьмегеры и побитойдворняги, вышлав приемную ишепотом жаловалась:«Когда же деньги?Черт знает что.Тянут-тянут».
Именноона читала моюкнижку «Дведуши МаксимаГорького» ивыбросила многобезвредного,а вредное оставила,дурында. Кроменее из цензорскойвышли другиецензора — двастудента, восточноговида, кавказскиечеловеки, безмалейшегопросвета намедных башках.Кроме них, явидел кандидатов:два солдафонав бараньихшапках стоялиперед Быстровой,и один из нихговорил:
— Я теперь зубрю,зубрю и скоровызубрю весьфранцузскийязык.
— Вот тогда иприходите,—сказала она.—Нам иностранные(цензора) нужны...
— А я учу английский,—хвастанулдругой.
— Вот и хорошо,—сказала она.Тоска безысходная.
Был вчера уЧехонина, и мынечаянно решилииздавать «Пятьдесятпоросят», безпомощи издателей.
20 декабря. Ввоскресениебыли у меняТолстые. Онговорил, чтоГорький вначалебыл с ним нежен,а потом сталотноситьсявраждебно. «АБунин,— выподумайте,—когда узнал,что в «Figaro»хотят печататьмое «Хождениепо мукам», явилсяв редакцию«Figaro» и на