делать, а в Одессеможно помочьбабушке выбратьсяв Питер.
15 июля. <...> Оченьменя волнуютдела управдомские:телефон у насвыключают,электрическиепровода перерезывают,за квартирутребуют колоссальнуюсумму и налагаютштрафы — oh,bother!* От Коли изКоктебелямилое, поэтичноеписьмо. УвлекаетсяБелым и хорошораскусил Макса.В моем домикесобираютсядети — дворничихии другие — Елисав.Ив. читает имсказки. Вчерачитали «Золотогогуся». Детиносят мне вдомик — песок.Вечером натеррасе япересказывал«Золотого гуся»Муре — и всякийраз, когда всказке появлялсяновый персонаж,она спрашивала:«А он добрый?»Ей надо знать,сочувствоватьли ему или нет,тратить ли нанего свою любовь:—«И вот видит,в лесу у дорогисидит голодныйстаричок».—«А он добрый?»— «Да».— «Нутак мне егожалко». Когдая рассказывало бедствияхвторого сынавдовы, Мурапопросилапропустить.Печальногоона не любит,и в «Мухинойсвадьбе» пропускаетсередину.
* О, морока! (англ.).
17 июля. Лежалвесь день всвоем «Плюварии».Чудесно. Облакас севера безконца — нокоротенькие;солнце то выскочит,то спрячется.Когда спрячется— холодно, ветер,дует в щели:тогда я берукарандашики строчу о детскихкнигах. Когдатуча прошла,я лежу нагишоми потею, по-крымски.В 4 часа пошелк Собинову.Оказывается,он живет нароскошнейшейдаче, с целойсвитой, каквеликий Сеньор.Дочка — куколкой.Няня, личныйсекретарь«Саша», экономка,бедная родственницаи пр. «А это нашпапаша». Чейпапаша, неизвестно;76-летний мужчина,одетый с иголочки,франтом, какюноша, по последнейкартинке; проф.Поляков (ушнойи горловой) иего милая, милаядочь, старшая.Я демонстрировалЧукоккалу, ноприехала изгорода женаСобинова — ия удрал. Вечеромбыл у него ещераз взять журналы,дабы оклеитьмой плюварий.Он покупаети читает всюуличную прессу— это чувствуетсяв его разговоре,«Огонек», «Красныйперец», «Ворон»,«Прожектор»— его настольныекниги. Вечерому Муры; рассказывалей сказку о«Черепахе,Серне, Мыши иВороне». Когдая подошел ктому, что Сернапопала в сеть,Мура деловитоспросила»: «Апотом?» (т. е. «будетли серне хорошопотом? выцарапаетсяли серна изсети?»). Когдая сказал, чтои черепахапопала к охотнику,—повторилсятот же вопрос.<...>
18 или 19 июля.Пятница. Утромлежал в своемплювариуме.Солнце и тучки.Жара. Ничегоне делал — толькопереворачивалсяс боку на бок.Хорошо загорел,и первее всегонос — полированныйи красный. В 10час. прибежалБоба. «Папа, наразливе можнодостать лодку.Коля Поташинскийуже катался».—«Ладно». <...> взявплемянникаКонухеса, янаправил своистопы в Сестрорецк.Боба был там— но Поташинскийне явился. Укого взятьлодку? И вотпосле долгихмытарств мыполучили чудесныйялик — и безветра — подзаходящимсолнцем — блаженнокатались двачаса — средиостровков икамышей.
Былвчера в санаториидля туберкулезныхдетей — оченьпатетическоевпечатление.Зайду еще раз.
Когда-то покойнаяНордман-Северова,очень искренне,но по-институтскирадевшая облаге человечества,написала очереднойпамфлет ораскрепощенииприслуги. Тамона горячовосставалапротив обычаяустраиватьв квартирахдва хода: один— для прислуги— черный, адругой — длягоспод — парадный.«Что же делать,Н. Б.? — спросиля ее.— Как жеустранить этозло?» — «Оченьпросто! — сказалаона.— Нужночерный ходназвать парадным.Пусть прислугазнает, что онаходит по парадному,а господа — почерному!» Ятогда удивилсятакой вере вимя, в название,я говорил, прислугаощутит в этойперестановкекличек лицемерие,насмешку — иеще пуще озлобится,но, оказывается,я был не прав:люди любятименно кличку,название ивполне довольствуютсятем, если черныйход, по которомуони обреченыходить, вы назоветепарадным. Остаютсяпо-прежнему:кошачий запах,самоварныйчад, скорлупа,обмызганныесклизкие, крутыеступени, ноназываетсяэто параднымходом и людямдовольно: мыходим по парадному,а в Англии, воФранции почерному! Взялимелкобуржуазнуюстрану, с самымизакоренелымисобственническимиинстинктамии хотим в 3 годасделать еепролетарской.Обюрократиливсе городскоенаселение, ноне смей называтьбюрократию— бюрократией.Это мне пришлов голову, когдая смотрел сегодняна соседа, владельцадачи — квадратного,седо-лысогочиновника,который с утрадо ночи хозяйствуетна возвращеннойему даче, починяетокна — гоняетиз огорода кур— верноподданныйслуга своейсобственности!— и аппетитнокричит в одинголос со своейсупругой:
— Не смейтеходить по нашемумосту (черезреку). Это нашмост, и никомуздесь ходитьне разрешается.
Всю эту сложнуюфразу они обакак по нотамвыкрикнулисразу. Особенноспелись онив тираде «нашмост и т. д.». Ноназываютсяони арендаторами.Весь их кирпичныйдом сверхудонизу набитжильцами. Икакую цепнуюсобаку онизавели! И нарочносделали цепьпокороче —чтобы собакастала злою.
Суббота 20 июля1924. Вчера первыйдень — без туч.Жара. <...> С дочкамиПолякова мыиграли в палки.Вновь я возродилсяк куоккальскойжизни — палкапервый признак.Но босикомходить, увы, немогу. Ревматизмили ишиас —черт его знает.<...>
20 июля, воскресение.Опять не спал:письмо от Тихонова.Сон в руку. Сегодняприезжают ониоба с Замятиным— делать мненагоняй. Я таквзволновался,что ни на минутуне мог «сомкнутьглаз». На таком-тодивном воздухе,в такую погоду.Вчера сдурупопал на именинык Собинову —и потерял тричаса. Именинницаего дочка,Светланочка,четырех лет.Я пришел в гостик ней, но Собиноввдруг накинулсяна меня с такимаппетитом, какбудто лет десятьне говорил нис одним человеком.<...> Я каждую минутупорывалсявстать и пройтик Светику, котораяв саду под деревомстояла довольнорастеряннои не знала, чтоей делать сподарками:кукла Юрий,кукла Акулина,домик — вернее,комната: спальнязайца и мн. др.В конце концовя не выдержали убежал к Светлане.<...> Когда, наконец,я добрался донее, мы оставилив стороне всеее дорогие ив сущностиненужные игрушкии стали играть— еловыми шишками:будто шишка— это земляника.Шишка ей кудадороже всехэтих дорогостоящихроскошей. <...>
Вспомнил оРепине: как оннаучился спатьзимой на морозе.«Не могу я вкомнате, этовредно. Менянаучил одинмолодой человекспать на свежемвоздухе — длядолголетия...Когда этотмолодой человекумер, я поставилему памятники на памятникеизложил егорецепт — вовсеобщее сведение».
— Так этот молодойчеловек ужеумер?
— Да... в молодыхгодах.
— А как же долголетие?<...>
У нас по соседствуобнаружилисьзнаменитостиг-да Лор, владельцынесколькихкондитерскихв Питере. ЕлисаветаИв. Некрасова,пошлячка изумительнозаконченная,стала говоритьза обедом:
— Ах, как бы яхотела бытьмадам Лор!
— Почему?
— Очень богатая.Хочу быть богатой.Только в богатствесчастье. Мнеуже давно хочетсяиметь палантин— из куницы.
Говорит — и нестыдится. Прежниеженщины тожемечтали о деньгахи тряпках, ностеснялисьэтого, маскировалиэто, конфузились,а ныне пошлинаивные ипервозданныепошлячки, которыедаже и не подозревают,что надо стыдиться,и они замещаютсобою прежних— Жорж Занд,Башкирцевыхи проч. Нужноеще пять поколений,чтобы вот этакаяЕлисаветаИвановна дошладо человеческогооблика. Вдругна тех самыхместах, гдевчера еще сиделиинтеллигентныеженщины,— курносаямещанка в завитушках— с душою болонкии куриным умом!
21 июля.Понедельник.Вчера деньсуеты и ерунды— больше я такихдней не хочу.Утром пришелКлячко. <...> Взялон у меня начало«Метлы и Лопаты»5—хочет датьхудожникам.В это же времяпришел ко мнемальчик Грушкин,очень впечатлительный,умный, начитанный,10-летний. С нимя пошел в детскуюсанаторию(помещаетсяв дачах, некогдапринадлежавшихГрузенбергу,доктору Клячкои доктору Соловьеву).Там лечатсяи отдыхают детирабочих — ивообще бедноты.Впечатлениепрекрасное.Я думаю, О. О.Грузенбергбыл бы рад, еслибы видел, чтоиз его дачисделано такоечудное употребление.Я помню, какнудно и дикожили на этойдаче ее владельцы.Сам Оск. Ос. вечностремился наюг, в Тифлис,тут ему былохолодно, онненавиделсестрорецкийклимат и всестарался сделатьсвою дачу «южнее,итальяннее».Его дочка Соня,кислая, сонная,неприкаянная,скучая бродиласреди великолепнейшихкомнат. И вечноприезжаликакие-то неинтересныегости, кузены,родственники,помощники прис.поверенных.Дача была длявсех тягота,труд и ненужность.А теперь — всюдубелобрысыеголые, загорелыедети, счастливыевоздухом, солнцеми морем. Я читалим «Мойдодыра»и «Тараканище».Слушало человексто или стопятьдесят.Рядом — на песке— тела такогоже песочногоцвета. Пришелусталый — намоем плювариумеустроен изветки орнаменти сказано, чтоприехал Чехонини чтобы я пошелв курзал. Я пошел,чувствуяпереутомление— там за столикому моря — средимножестванароду Чехонин,почему-то впальто — единственноепальто на фонеполуголых. Морепоразительное— на берег прошлис барабаннымбоем, со знаменамипионеры и сталиочень картиннокупаться. Оказалось,что Чехонинникогда небывал в Сестрорецк.Курорте. Потоммы пошли берегомсреди стотысячнойтолпы купающихся.<...> Говорят, навокзале былостолько народу,что многиевернулись, непопав на поезд.От напора толпысломана навокзале какая-тозагородка. Янадеялся, чтовследствиеэтого Замятини Тихонов неприедут ко мне.Но они приехали— как раз когдая был на взморье.Приехали, незастали меняи написали наплювариуме:
— Чуковскийявно струсилвзбучки и сбежал.
Евг. Зам.
— Но карающаядесница настигнетего. А. Т.
Интересно, что,в связи со своимсном, я паническибоюсь Тихонова.От этих шутливыхстрок у менязахолонулосердце. Я — вкурорт опять,совсем усталый.Нашел их за темже столиком,где часа триназад сиделЧехонин. Замятинв панаме, прожженнойпапиросой, обащеголеватые,барственные.Встреча быланехороша. Ясмотрел на нихзлыми глазамии сказал: Есливы хотите смеятьсянад моей болезньюили упрекатьменя за нее,или не веритев нее, нам не очем говоритьи мы должныраспрощаться.Тихонов извинился,—я и не думал,простите — иони сталирассказыватьмне, как обстоитдела. НапостовецЛялевич6 выругалнас, авантюрас единовременнымизданием журналаво Франции,Англии, Америке— лопнула, Замятиннаписал статьюо совр. альманахах,цензура всепропустила(вообще цензурахорошая), и мырассталисьпочти примиренные7.
22 июля, вторник,