яблоко. Лицокрасное, маслянистое,на голове тюбетейка.Оказывается,что он не получалот меня тогописьма, котороея послал емус Бобой. Сапирне передал. Ястал на словахговорить ему:зачем вы плодитеанекдоты? Ведьуже и так провас говорятза границей,что вы запретили«Гамлета».
— И запретим!— сказал Острецов.—На что в рабочемтеатре «Гамлет»?
Я прикусилязык. Заговорилио «Мухе».
— Да неужеливы не понимаете?—сказал он.—Дело не в однойкакой-нб. книжке,не в отдельныхее выражениях.Просто решенов Москве —посократитьЧуковского,пусть пишетсоциально-полезныекниги. Так илииначе, не даватьвам ходу. В Гублитпоступиларецензия обовсех вашихдетских книгах— и там указанывсе ваши недостатки...
— Рецензия илициркуляр?..
— Нет, рецензия,но... конечно,вроде циркуляра...Обещал помочь,но я плохо верюв его помощь.И так меня отвсего затошнило,что я захворал.<...>
16 августа.Воскресение.Проправилкорректурусвоей «Панаевой»— и, отсылая в«Кубуч», написалкорректоруКогану.
(Начало страницыоторвано.— Е.Ч.)
Ежели эти строчки
Вы пошлете втипографию
Без проволочки.
Образец идиотизмапосле бессонныхночей. Вчерабыло приключение:я, Саша Фидман,Лида, М. Полякова,Боба и СимаДрейден отправилисьпокататьсяпо озеру. Наднами были тучибеспросветные.Мы пришли кберегу. Дождьбыл неминуем.В будке никогоне было. Следовалоповернуть. НоЛида выражалатакое деспотич.желание прокатитьсяпо озеру и стаким презрениемсмотрела навсех, кто выказывалблагоразумие,что мы двинулись.Молнии былисо всех сторон,справа и слевабыли видныполосы дождя,тучи былиугольно-черные,но — дождь нешел. Казалось,он ждал. По дорогея рассказывало распорядителетуч — свойфантастич.роман — всемного смеялись— но чуть мыподъехали ктому берегу,где шалаш Ильича,как вдруг —дождь, которыйтолько тогои ждал — полилна нас с такойсилой, что мыстрелою побежалив барак, гдеживут рабочие,делающие шоссек шалашу. (Шоссестроится насредства завода.)Туда же прибежалии дети, приехавшиена паруснойлодке к шалашуИльича. Детейбыло не меньше50. Поднялся бешеныйветер, Бобаголый, в однихштанишках,выбегал подлютый дождь— ухаживатьза лодкой. Мыпросидели вбараке 2 часа,болтали с детьми,очень милыми,Боба поднималих до потолка(«и меня, дяденька!»),белобрысыймолодой рабочийрассказывало своей труднойжизни, частьдетей уехалав страшныйдождь, поднепрерывноегрохотаниегрома, мы воспользовалисьвременнымбездождиеми двинулисьназад. Но толькомы отъехали,дождь — крупныйи злой — полилтак, что М. Поляковастала дрожать,Сима весь посинел,а Лида кричала,что по ней (поживоту) ползутструи. Потомпо шпалам — поддождем. Прибежали,каждому чистоебелье, растерлись,и наутро какни в чем не бывало.Боба опятьнагишом возитсяс рыбами — аутро сырое.
Вот мой разговорс Клячкой:
«Я не могу бытьв таком двусмысленномположении. Какбудто Вы мнедолжны, а какбудто и нет. Яхочу знатьнаверняка:считаете лиВы себя обязанным,получив от меня7 книг, платитьмне по 500 рублейв месяц — вопределенныйсрок? Если Выделаете тактолько в силуданного Вамислова, то яосвобождаюВас от Вашегослова. Мне дорожевсего определенность.Если Вы скажетемне, что в настоящеевремя Вы должнымне платитьвсего 100 или 200рублей, я будучувствоватьсебя лучше, чемтеперь, когдая ничего незнаю. Я толькосчитал бысправедливым,чтобы Вы предупредилименя за двамесяца вперед,дабы я могприспособитьсяк новым условиям.Я должен ликвидироватьсвою квартиру,продать своикниги, поступитьна службу ипроч. На этотребуется двамесяца. За этидва месяца ямогу написатьпять или шестьдетских книг— которые уменя давноначаты: «Метлуи Лопату», «Маяк»и «Три трудпесни».Я, словом, такверю в своисилы, что небоюсь дажеполного прекращениявыдачи денегот «Радуги»,если это произойдетне вдруг, апостепенно.Итак, если Выжелаете перейтина новые болеевыгодные дляВас условия,я согласен».
Правлю своюстатью об Эйхенбауме— для печати.25 первых страницвполне приличны.Нужно переделатьконец, и статьябудет недурна.Думаю послатьее в «Печатьи революцию».Мне больнополемизироватьс Эйхенбаумом.Он милый, скромныйчеловек, с добройулыбкой, у негомилая дочь,усталая жена,он любит своюработу и в последнеевремя относитсяко мне хорошо.Но его статьяо Некрасовенаписана снадменнымпедантизмом,за которымскрыто невежество.
Был сегодняс Мурой у Тыняновых.Тынянов приезжаетиз Крыма вовторник к именинамсвоей Инночки.
Сегодня Клячков саду игралв карты. Он толькочто приехализ Москвы изавтра опятьуезжает. Я дваждыподходил к егостолу с рукописями,просил датьмне 5-минутнуюаудиенцию,—он не дал. «Завтра,завтра»! Этотак оскорбиломеня и удручило,что я — вот несплю всю ночьи сердце у меняочень болит.Если бы ко мнев любое времяподошел не мойближайшийсотрудник, аподошел бы мойпортной илимоя кухарка,я нашел бы 5 мин.для разговорас ними. <...>
17 авг. Четверть8-го. Конечно,Клячко не идет.Половина 8-го.Клячко не идет.А я не спал —всю ночь, поджидая7 часов. Пришел.Все хорошо.Говорит, чтодо 1-го янв. онне намеренменять условий.
24 августа. Понедельник.Приехал Тынянов.Дня 3 назад. Ясейчас же заселс ним за егороман. Он согласилсясо мною, чтовсю главу овосстании нужнопеределать.Мил, уступчив,говорлив. Онпоселяетсяу нас на неделю,специальнодля переделкиромана. Денегу меня по-прежнемунет. Клячкообещает лишьчерез две недели.
Ю. Н. Тыняновзавтракал унас. Сама вежливость— и анекдоты.Анекдот о Шкловском.Шкл. подарилТынянову галстух:«Вот возьми,у тебя плохой,я тебе и завяжу».Завязал, и онипошли в гости— к Жаку Израилевичу.Сидят. Жаквсматривается.«У Вас, Ю. Н, галстухудивительнопохож на мой.Жена, дай-камне мой!» Шк.успокаивает:«Не беспокойся,это твой и есть».
ПришелШк. к Игнаткетребовать унего гонорара.Оказалось, чтоИгнатка полгодаобманывал Шк.и не выдавалего материследуемогоШк. гонорара.Тот рассвирепел— и хвать золотыечасы со стола.«Не отдам, покане заплатишь».
ОШахматове.Тынянов, молодойстудент, пришелк Шахм. и говорит:«Я интересуюсьсинтаксисом».Ш. скромно: «Ия».
О С. А. Венгерове.Умирая, он просилТынянова иТомашевского:«Поговоритепри мне о формальномметоде».
О Томашевском:это забулдыга-педант.Он даже в забулдыжестве— педант.
О себе. Сейчасв Крыму он стоялу ж.-д. кассы чутьне сутки, чтобыдостать билет,вдруг ворваласьбанда студентов— и уничтожилаочередь. Онзапротестовал.К нему одинстудент: — Ктовы такой? — Авы кто? — Я мужик!(С гордостью.)— Вы не толькомужик, вы исумасшедший.—Он очень смешнои похоже показываетразных людей:Семена Грузенберга,Венгерова,Энгельгардта,Фомина и особенноархивную крысуиз Пушкиндома— Переселенкова.Читал некоторыепереводы изГейне — отличные.Но конечно,сколько-нибудьромантич. емуне даются.
Муре оченьнравится Пушкин.«Он умер? Явыкопаю егоиз могилы ипопрошу, чтобыон писал еще».
А Ленин? Он тожеумер? Как жаль:все хорошиелюди умирают.
31 августа. УТынянова нетденег жить надаче. Он уехалс женою и Иннойнеделю назади в залог оставилсвои вещи. Сегодняпривез в пансионденьги, приехалза вещами. Мыс ним славноговорили оГлебе Успенскоми Щедрине. Онговорит, чтоЛесков емугораздо дорожеТургенева, чтоЭйхенбаумнеправ, выводяЛескова отДаля. На Лесковаявно влияламанера Тургенева.Возмущалисьмы оба положениемОсипа Мандельштама:фининспекторналожил на егозаработоксеквестор, итеперь Мандельштамнигде дажеаванса получитьне может. Решилисобраться ипротестовать.Увидеть быКалинина илиКаменева.
Сегодня купалсяв реке: великолепно.Вообще деньзамечательный.
Мура: —А неужелиГайавату неПушкин написал?
4 сентября.Вчера был вгороде. Получилновые повесткиот фининспектора.В Госиздатевстретил Сологуба.Он вместе сФединым и др.писателямисговаривалсяс Ионовым насчетхождения всубботу к стенамАкадемии сприветствием.Я заговорило том, что хотябы к 200-летиюАкадемии следовалобы снять с писателейтяготы свободнойпрофессии.Свободнаяпрофессия —в современномрусском быту— это нечто неслишком почтенное.2-го сентябрясудили какую-тоженщину, и однасвидетельницана суде оказаласьнашей сотоваркой:
«Леля с Казанскойулицы» —совсеммолоденькая,в скромномсинем костюме,на вопрос: чемзанимаетесь?— отвечаетгромко и отчетливо,даже с бравадой:
— Свободнойпрофессией!
— Какою же?
— Я — проститутка!
Нужно хлопотатьо том, чтобынас призналипо крайней мерестоль же полезными,как сапожников,стекольщикови пр.
Сологуб возразил.Четко, с цифрами,подробно, канительностал он доказывать,что с нас должныбрать именноте налоги, какиеберут.— Я изучалзаконы о налогах,и я вижу, чтоберут правильно...
Но другие писателис ним не согласились— и назначилина 4 часа собратьсяв Союзе Писателей.Я собрался —но никто непришел, кромеСологуба иБорисоглебского.На столе былипачки книг (побольшей частихлам), пожертвованных«Союзу» Ионовым.
Сологуб разбиралэти книги, надеясьнайти в нихстихи Беранже.Ему хочетсяпереводитьБеранже, но —1) у него нетиздателя, 2) унего нет оригинала.Беранже неоказалось, ноя нашел Poems& Ballads Свинберна,которые с такимупоением читалв Лондоне в1904 году и с техпор никогдане видал. Я убежалв другую комнатуи стал волнуясьчитать ГимнПрозерпине,Laus Veneris, To Victor Hugo и пр.Но теперь онина меня не произвелитакого впечатления.Я упросил Сологуба,чтобы он взялэту книгу ипопробовалее перевести.Он согласился— и стал писатьрасписку — о,как долго!Пунктуальнейше:качество перевода,степень повреждения,количествостраниц — «воткак надо писатьрасписку». Оночень постарел.Я спросил его,не думает лион написатьавтобиографию.—Нет, или, пожалуй,да: я написалбы о своей жизнидо рождения.—Это большаябудет книга.—Да, томов 25.—Заговорилио Некрасове.Я тут же написалему анкетныйлист, и он, балуясьи шутя, заполнилего. На последнийвопрос он дажеответил стишками.Пропускаетбуквы и слова:ковенно, ненадо и т. д.
«Никто никогдане находил вмоих стихахвлияния Некрасова.Когда в молодостия послал изпровинции своистихи одномупонимающемучеловеку, оннаписал мне,что я нахожусьпод влияниемПушкина. Правда,этот человекбыл математик».
Был я у Ионова.