.Если так, то 20янв. книга выйдет.Наконец-то уменя развяжутсяруки. Толькобы не заболетьеще сильнее.
Играем с Бобойв угадку слов<…>
1 час. ночи.Бессонница.Нарывает мизинецна правой руке.Болит ухо. Болитсердце. Такоечувство, какбудто вся кровьу меня выпита.
Получил поздравленияот сестры Некрасоваи от д-ра Гэнта,письма от Репинаи Грузенберга,никому не ответил,нет сил.
Маруся пишет,что ее Елевфериягонят со службы.Куда же это онаденется?
4 января (понед.)День каких-тостранных нескладиц.М. Б. дала Бобеотнести деньгик Муриной учительнице— и он доставилне той женщине,а другой.
Коляпишет из Москвы,что Тихоновполучил не всерисунки Ре-Ми,которые я послалему. А я послалвсе!
Звонят из «Кубуча»,что типографияполучила невсе листы моейкорректурыНекрасова, ая послал все!
11 января, понедельник.Вчера было уменя заседаниеСекции детскихписателей приСоюзе писателей.М. А. Бекетова,С. Маршак — вздор,курение, усталостьи никчемныеразговоры.Маршак рассказалинтереснуювещь о своемсыне, которому,кажется, 9 лет.Сын училсямузыке — и посвоей инициативеотказал учительницемузыки:
—Больше вы комне не ходите.Музыка праздноезанятие длябезработных.
11-месячный младенец(другой сынМаршака) тянетсяк нему, чутьувидит его, ивообще отцаобожает. Но впоследнее времяон усвоил манеру— шутить икокетничатьс ним, то естьиграть в перверзию.Он делает вид,что ему отецпротивен, чтоон не хочет котцу, т. е. делаетустановку напротивоположноечувство.
Ночь на 13-е янв.Выбираю себепсевдоним.Хорошо бы П. И.Столетов (т. е.Пистолетов).Барабанов,Пупырников,Ляпунов. <...>
24 января, воскресение.Эта среда быладля меня днемкатастроф. Всебеды обрушилисьна меня сразу.Дело было так:25 января «Красная»решила начатьпечатаниеммой роман. Дляэтого я долженбыл написатьпредисловие.Я написал —очень газетное,очень нервное,и так как я уже8 лет не писалфельетонов— меня эта работавзбудоражила.Я принес мойфельетон ИонеКугелю. Он нашелнекоторые местанецензурными:насмешка надмолодыми пролетарск.поэтами, порнография(в цитате изДостоевского!!«Краса красотсломала член»)Словом, канителилсяя с этим фельетономдней пять. Сказали,что 20-го пойдет.Звоню 20-го утром.Иона говорит:«Не до вашегофельетона! Тутвся газеташатается!» Яконечно сейчасже — в «Красную».Иона взволнован,не спал ночь.Оказывается,в Ленингр. бумажныйкризис. Нетролевой газетнойбумаги. Образоваласьособая комиссияпо сокращениюбумажных расходов— и эта комиссия,вначале решившаязакрыть однуиз вечернихгазет, теперьостановиласьна том, чтобыпредоставитькаждой газетене шесть и невосемь страниц,а четыре! Вследствиеэтого для моегоромана нетместа! Романотлагаетсяна неопределенноевремя.
Этоменя оченьударило, потомучто я всеминервами приготовилсяк 25-му января.Особенно огорчиломеня непоявлениефельетона. Ноэтим дело некончилось.
В тот же деньпозвонили мнеиз «Кубуча»:из-за отсутствиябумаги мой«Некрасов»отлагаетсяна неопределенныйсрок. Я чуть невзвыл от ужаса.Ведь чтобыкончить этукнигу к сроку,я писал ее и вбреду, и в жару,и не дал себелетнего отдыха,и принес целуюкучу денежныхжертв — и залегна 4 месяца впостель, невидя ни людей,ни театров,—и вот. Ведь должнаже была выйтиэта историяс бумагой какраз в тот день,когда я закончили роман, и книгуо Некрасове.
Но дело не кончилосьи этим. Оказалось,что Ленинградскийдетский отделпослал на утверждениев Москву списокзаготовлявляемыхдетских книг— и МосковскийГосиздат вычеркнулмою «Белуюмышку», дажене зная, чтоэто за книга.«Просто потомучто Чуковский!»
И так в одиндень я был выброшениз литературы!
Во всем этомхудо то, чтомои писаниястареют и лишаютсяединственнойпрелести, котораяу них есть: новизны.
Так погубила«Эпоха» мою«Книгу о Блоке».Я писал этукнигу, когдаБлок был жив,«Эпоха» такдолго мариновалаее в типографии,что книга вышлалишь послесмерти Блока,когда изо всехщелей посыпались«Книги о Блоке».С Некрасовымто же самое.<...> мой подходк Некрасовубыл и свеж инов, но ктопочувствуетэто теперь —если книга моявыходит с запозданиемна 7 лет, да и товыходит ли?
Чтобы как-нибудьсправитьсяс охватившейменя тоской,я бешено взялсяза переводпьесы «Rain»,писал вовсю— страница застраницей,одурманивалсебя работой.
Когда же « Rain»кончился, ядля того жепреодоленияуныний — пошелв суд на делоБатурлова(КарточнаяГосмонополия).Дело самоеобыкновенное:компания современноймолодежи всталаво главе Карточнойфабрики. Всеэто бывшиевоенные, лжекоммунисты,люди, оченьхорошо наученныетому, что вседело в соблюденииформ, в вывеске,в фасаде — закоторым можноскрыть чтоугодно. Чащевсего за фасадомкомфраз скрывается«обогащайтесь».Они и обогащались— обкрадываликазну, как умели.Они были в этомделе талантливее,чем другие,только и всего.Не чувствуетсяникакой разницымежду их психологиейи психологиейвсех окружающих.Страна, где всееще верят бумажкам,а не людям, гдепод прикрытиемвысоких лозунговнередко таитсявесьма невысокая,«мелкобуржуазная»практика,— всяполна такими,как они. Онитолько слегкаперехватиличерез край. Ноони плоть отплоти нашегобыта. Поэтомуво всем зале— между нимии публикойсамая интимнаясвязь. «Мы самитакие». Ту жесвязь ощутил,к сожалению,и я. И мне сталоих очень жалко.Это — лишнеечувство, ужасномешающее, такразвинтиломои нервы, чтоя, придя домой,не мог и думатьо сне.
Батурлов —отдаленно похожна Блока. Те жеволосы, тот жерост, та же постройкалица. Это пошлыйи неудавшийсяБлок. В нем тожеесть музыка,—или, вернее,была. Теперьпосле всехдопросов, очныхставок, тюремныхмытарств —музыка немногозаглохла ипроявляетсятолько в растерянной,милой, немногосумасшедшейулыбке, котораятак часто блуждаету него на лице.В публике егожена, которуюон кинул радидесяти других,но котораятеперь не уходитиз суда. Он улыбаетсяей очаровательно— и можно понять,как эта улыбкаволновала всвое времяженщин. У нееот него двоедетей — и вовремя перерываон делал ейкакие-то знаки,должно бытьспрашивал оних, расставляяруки и любовноглядя на нее.«Кому вы это?»—спросилего защитник.—«Женé!» — сказалон влюбленнымголосом. Этоулыбающеесялицо — каждуюминуту теряетсвои улыбкии тогда похожена лицо мертвеца.Этот человекпод угрозойрасстрела.Как будто ужеи теперь передним нет-нет даи появится дуловинтовки. Лицоу него серое,нежные рукидрожат.
Рядом с ним Ив.Человек, какиз камня. Тоже— под дуломвинтовки.Единственныйиз подсудимыхне шелохнется,не улыбается,не меняет лица,ни с кем непереглядывается.Его отец былангличанин— это видно.Умен, авторитетени стоит на тысячуголов вышесвоих женственныхи элегическихсобратьев. Егореплики классическиточны, обдуманны,изобилуютцифрами, датами— и порою кажется,что не судьядопрашиваетего, а он — судью.Боюсь, что судьяне простит емуэтой вины.
Третийподсудимый— Степанов. Этоскучная ибеспросветнаягадина. Туп,самодоволени бездарен.Изображаетсебя образцомдобродетели,а сам толькои делал чтосоставлялподлоги, воровал,писал доносына своих товарищей.По наружности— типичный«хозяйственник»23-го года. Бурбон,оскорбитель,невежда — без«музыки»,— онс сентября досих пор не могпридуматьсколько-нибудьскладной лжи.
— Куда вы девалите деньги, которыеполучили вХарькове послеликвидациисклада?
— Я положил ихв портфель ипоехал с нимив Одессу, но подороге их укралиу меня.
— Где?
— Недалеко отОдессы!
— На какой станции?
— Не помню. Поездстоял 5 минут.
— И вы не осталисьдо следующегопоезда? Не заявилив ГПУ? Не составилипротокола? Невзяли расписки?Ведь вы знали,что вам придетсяза это отвечать.
— Протоколсоставили. Нопоезд стоялтолько пятьминут.
Эта гадиналишена художественноговоображения,и мне ее не жаль.Любит такиеслова, как«константировать»,«технически».
Другое делоКолосков, заведующийМосковскимСкладом КарточнойМонополии. Тожебывший коммунист.Студенческоговида, стройный,страдающий,называет самсвои преступления— преступлениями,и по душевномускладу стоитвыше своегопрокурора —курчавогомолодого человека,который заменяетязвительностьгрубостью.
Во всем этомделе меня поразилоодно. Оказывается,люди так страшнолюбят вино,женщин и вообщеразвлечения,что вот из-заэтого скучноговздора — идутна самые жестокиесудебные пытки.Ничего другого,кроме женщин,вина, ресторанови прочей тоски,эти бедныерастратчикине добыли. Новедь женщинможно достатьи бесплатно,—особенно такиммолодым и смазливым,—а вино? — да неужелипойти в Эрмитажэто не большеесчастье? Неужелиникто им ниразу не сказал,что, напр., читатьФета — это слащевсякого вина?Недавно у менябыл Добычин,и я стал читатьФета одностихотворениеза другим, ивсе не могостановиться,выбирал своилюбимые, и испытывалтакое блаженство,что, казалось,сердце не выдержит— и не мог представитьсебе, что естьгде-то люди,для которыхэто мертво иненужно. Оказывается,мы только вюбилейныхстатьях говорим,что поэзия Фетаэто «одно извысших достиженийрусской лирики»,а что эта лирика— есть счастье,которое можетдоверху наполнитьвсего человека,этого почтиникто не знает:не знал и Батурлов,не знал и Ив.Не знают такжени Энтин, нисудья, ни прокурор.Русский растратчикзнает, что чутьу него казенныеденьги, значит,нужно сию жеминуту мчатьсяв поганый кабак,наливатьсядо рвоты вином,целовать накрашенныхполуграмотныхдур,— и, насладившисьтаким убогими бездарным«счастьем»,попадатьсяв лапы скучнейшихследователей,судей, прокуроров.О, какая скука,какая безвыходность!И всего замечательнее,что все не-растратчики,сидящие наскамьях дляпублики, тожемечтают именноо таком «счастье».Каждому здешнемугражданинумерещится —как пределнаслаждения— Эмма, коньяк,бессонная ночьв кабаке. Иныхнаслажденийон и представитьсебе не может.Дай ему деньги,он сейчас жепобежал бы заэтими благами.
Все это разволноваломеня. Я пошелв суд, чтобыразвлечься,успокоиться,а на самом делетолько пущерастревожилсебя. Лег — немогу заснуть.Бессонная ночьпоказаласьмне таким ужасом,что я кликнулЛиду, чтобыЛида почиталамне и усыпиламеня.
Но Лида, не поняв,как много значитдля меня сонв такой день,«день несчастий»,ответила:
— Не могу! У меняИрина, и я должнапринимать