верит в их могущество и право и святость, и в то, что победят они и победят сами собою, как всегда правда и право должны торжествовать, потому что ничто не устоит против них, и что по этому-то самому они не нуждаются в насилии, в интригах!
После пошел к обер-полицмейстеру, подал; в библиотеку нашу; туда пришел В. П., мы вышли к XI аудитории, где никого не было, и сидели. Я стал говорить о событиях, которые читал, о следствии этом. Пришли Залеман и другие; он просил меня зайти к Зале-ману за "Современником", за которым, говорил, зайдет сам, между тем не зашел, хотя я "Современник" взял. Срезневскому отдал написанное. Он кажется не ожидал и предлагал мне все книги, которые нужны для этих или настоящих лекций, и свои тетради, как материалы для их составления; я об этом завтра скажу. После все читал "Современник", т.-е. IX №, "Тома Джонса", - не то, что "Мертвые души"! только факты, правда, а не слова, в словах нет необходимости, это вообще болтовня, а в "Мертвых душах" не то! здесь и слова, и дела! Все лежал на диване, читал несколько "Debats", теперь снова ложусь читать. Ровно 11 часов. День был веселый довольно, приятный, т.-е. расположение духа вообще хорошо, ни о чем не думал, как почти все эти дни. Разумеется, как всегда, главный предмет В. П., но implicite, a explicite[63] нет мыслей и не теснит сердце.
7 сентября. - Утром читал, как и остальной день, "Debats". В университете шумел много, особенно с Корелкиным, которому читал сильные речи. У Никитенки на педагогической лекции был один наш курс, - я получил надежду выйти через него, - он сказал: "Кто же, господа, имеет готовую мысль, чтобы писать?" - Я хотел сказать, что буду писать разбор "Княжны Мери", но Гла-винский предупредил, и я остался так. Идя дорогою, вздумал, что всего много, лучше взять один характер, и выбрал Грушницкого, что верно и буду писать, если не буду пиоать об отношении поэзии к действительностqqи {50}- тему, которую предложил Никитенко. Я теперь думаю о себе, что сделаюсь деятельнейшим участником этих бесед и могу через это выиграть - 1) мнение Никитенки и Плетнева, 2) и дальнейший ход.
Пришел домой. Пришел в 4 часа Вас. Петр., посидел около ча‹са, все порываясь идти домой; тут он несколько проговорился и сказал, что "ведь вы будете читать" и "я буду в тягость", и я увидел, что он не ходит и не сидит не потому, что не хотел бы оставить одну Над. Ег., а потому, что думает, что неприятно его присутствие и, во-вторых, может, мешает мне. Он говорит: "Она довольно сносна; и хорошо, что не походит нисколько на отца, этого препошлого человека: сына хотел лишить места, потому что им ничего не присылает; я ему сказал, через мать, что если он это сделает, я не позволю ему войт/и к себе". Я сказал, что у нее много проницательности (и разумел под этим то, что она заставляет пить чай, между тем как он думает, что я не пью потому, что не хочу
или что не нравится). - Он говорит: "Да, есть проницательность". - Я стал говорить - в это время мы стояли, облокотясь на комод - он к двери боком, задом к двору, я задом к улице: "Да, вы нехорошо делаете, что говорите такие вещи, что, напр., поступить на место за Троицким мостом помешало вам [то], что вы женаты, - от этого недалеко мысль, что "следовательно, я ему помеха", и это может быть причиною большого горя". Он говорит: "Это ничего, она об этом не думает, точно так же, как и о том, что я не пишу родным; напр., не читала еще письма, хотя я оставил его на виду". Я стал говорить, что из того, что она не показывает вида, что это ее огорчает, нельзя выводить, что не огорчается, и привел в пример Любиньку, что многое не говорится Ив. Гр-чу, о чем она говорит мне, напр., происшествия во время похорон дочери и пр. в этом тоне. Не знаю, согласился ли он со мною; во всяком случае, ничего не сказал: или не хотел спорить, или согласился, - первое скорее.
Пришел Ал. Ф. и вел себя относительно В. П. не так, как должно, - напр., начнет разговор и снова уйдет к Ив. Гр. После, когда В. П. ушел, он посидел и пошли вместе к Ол. Як., у которого он велел мне просить 50 руб. сер. для него; следовательно, думаю я, он не понимает настоящих денежных моих отношений с В. П., не думает, как я опасался несколько ранее, что что я могу достать, то, конечно, достану не для него и, пожалуй, если выразиться романтически, не для себя, а для В. П., как и ни проницателен он и пр. и догадлив вместе, это правда. После читал "Debats", теперь следует читать 26, речи Ледрю Роллена, Луи Блана и Коссидьера. 11 час. Ничего не писал Срезневского.
8 сентября. - Вчера до 3 час. читал объяснения Ледрю Роллена, Луи Блана и, пропустивши Коссидьерово,- конец заседания. Ледрю Роллен сказал превосходно, не хуже, а, может быть, лучше какого-нибудь Верньо, которого, однако, я знаю только по отрывкам у Беккера. Что за высота, на которую он возвел прение! Он не оправдывался, а разил своих противников, он обвинитель, а не обвиняемый, и не совсем-то ловко должно быть было Комиссии, когда он так говорил. Он говорил собственно не о себе, а об общих началах, и о Луи Блане и Коссидьере: "Нет, вы не должны отдавать их под суд!" - Превосходно, так что я начал, наконец, читать вслух. После также хорошо стал говорить Луи Блан. В первой части своей речи, когда он говорит об общем направлении дела и оправдывает свое участие, он также велик, может быть, еще выше Ледрю Роллена по красноречию и увлекательности; во второй, когда он объясняет свое поведение в мае, он удивителен, хотя здесь интерес не такой общий. По моему мнению, он совершенно уничтожил, точно так же, как и Ледрю Роллен, все обвинения, на него возводимые, совершенно уничтожил, так что я даже дивился, как у него достало, как и [у] Ледрю Роллена, средства и силы так оправдаться. Я всегда считал их невинными перед историей, теперь вижу, что они невинны должны быть и перед судом
полиции, если только судить будет она беспристрастно. Великие люди! Поведение Следственной Комиссии недостойно - она, как справедливо доказывал Ледрю Роллен, переступила границы, ей назначенные для исследования, рылась там, где не должна была, и не искала того, что должна была искать, и все-таки ничего не нашла, что бы не возвышало этих людей. Она, как доказал Луи Блан, отыскивала клеветы, принимала свидетельства, не заслуживающие никакой веры, даже сама дополняла их своими догадками и оставила в своем докладе в стороне все, благоприятствующее Луи Блану. Они вели себя (г. Одилон Барро и пр.), как люди, ослепленные политическою ненавистью, и вели себя неблагородно и нечестно. Одним словом, эти защищения были так основательны, что странно, как могли решиться обвинять: ведь знали, что имеют дело с людьми, которые тверды духом и чисты совестью и сильны словом. Да, они (Луи Блан) имели право сказать: "Я убежден, что ни один честный человек не может не быть убежден, что я невинен". После - какая недостойная сцена, эти требования генерального прокурора и Кавеньяка! Какое пристрастие, и этот Кавеньяк явился мне, судя по своим речам, глупым, хотя, может быть, и честным человеком, который выучил несколько фраз и переминает их и который думает, что глупостями можно успокоить Францию, а не излечением социальных зол! Эх, господа, господа, вы думаете, дело в том, чтобы было слово республика, да власть у вас, - не в том, а в том, чтобы избавить низший класс от его рабства не перед законом, а перед необходимостью вещей, как говорит Луи Блан, чтобы он мог есть, пить, жениться, воспитывать детей, кормить отцов, образовываться и не делаться мужчины - трупами или отчаянными, а женщины - продающими свое тело. А то вздор-то! Не люблю я этих господ, которые говорят свобода, свобода - и эту свободу ограничивают тем, что сказали это слово да написали его в законах, а не вводят в жизнь, что уничтожают законы, говорящие о неравенстве, а не уничтожают социального порядка, при котором _9/10 народа - рабы и пролетарии; не в том дело, будет царь или нет, будет конституция или пет, а в общественных отношениях, в том, чтобы один класс не сосал кровь другого. И какое подлое лицемерство! "Мы не требуем приговора над ними", вы не суд. Vous ne prйjugez rien![64] - Что за низость, - играют словами и накидывают маску! Если когда я был убежден в справедливости чьего дела, так это Ледрю Роллена и Луи Блана. Великие люди! Особенно я люблю Луи Блана, это человек духа, это великий человек!
А это сильное разочарование видеть, что так преследуют этих людей те, которые ничто перед ними, и, может быть, несколько подобных вещей, как решение Национального Собрания о Луи Блане и Коссидьере, заставят меня оставить мое убеждение, что не те теперь времена, как в 1793 г., когда казнили все всех, и что
настали времена новые и лучшие, где уважают убеждение в противнике, где не думают, что законопреступно все высказать, всякое сильное убеждение, всякую новую, т.-е. новую только для господ, которые не хотят видеть ее во всей истории, мысль. "На эшафот! На эшафот! туда его - он говорит, что он сын божий! по закону нашему должен есть умрети!" Да, великую истину говорят Ледрю Роллен и Луи Блан - не уничтожения собственности и семейства хотят социалисты, а того, чтобы эти блага, теперь привилегия нескольких, расширились на всех! О, боже, дай победу истине! Да победит она.
11 час. утра с _1/2. - Это я писал, написавши письмо Дм. Ем. о Соломке. Утром читал "Венецианского купца" Шекспира - ничего особого не вижу. Правда, вижу, что есть большая сила таланта и что действительно говорит так, что видно, что человек, заставляющий говорить, весьма умен, но особенного ничего.
10 час. 40 мин. - После того, как написал предыдущее, стал писать Срезневского, написал 1_1/2 страницы; после пошел обедать; после пошел в канцелярию справиться, - записали в книгу, узнаю, должно быть, после. - Воротился домой через Невский, смотрел картины и женщин: ни одной лучше Над. Ег. Сердце, когда я шел оттуда и думал о том, что будет у них, несколько сжималось как-то. Пришел домой, лег читать газеты, которые прочитал до чаю; особенного ничего не вычитал. В 7 - к Вас. Петр., как обещал. Просидел там до 97г; говорили о литературе и привидениях и пр. Она несколько говорил