Должен я сказать, что я довольно лениво читаю все, что у меня есть, т.-е. собственно Гизо, который теперь один у меня, потому что жажду узнать новейшую историю и теперь думаю, что мне должно будет удовлетворить этому желанию, и тогда я мог бы снова с рвением обратиться к истории до 1789 г., а то это заслоняет от меня теперешнюю - как, в самом деле, не знать, что и кто теперь действует на свете и что думать, и за кого бояться, кому сочувствовать, чего надеяться, что эти люди, которые теперь действуют. "Debats" читаю почти все, хотя не соглашаюсь с ними во взгляде на предметы совершенно, - для них равенство слишком далеко зашло, а по-моему оно глупо и отстало и речь Deville, которую он сказал по случаю выбора Raspail в представители, то что говорит Corne и проч., мне кажется вздором и вздором опасным, который постоянно делает то, что правительство находится в противоречии с обществом, между тем как собственно должно идти впереди его. Общество говорит то, правительство говорит другое и, главное, боится высказать те начала, на которых основывается и оно само, и вообще общество.
11 час.- Взял МюнхЈ и лежал, читал, пока пошел к Ворониным. Оттуда к Вас. Петр. У него были Самбурские; Ольга Егоровна мне лицом снова теперь решительно понравилась, но движениями, голосом и всем - какое сравнение с другой! Верно это происходит оттого, что не испорчены заученным гримасничаньем они. Играли в карты - мельники, а после короли, - я старался сделать
так, чтоб [королем] был кто-нибудь - Ольга Ег. или Над. Ег. - Просидел полтора часа и просидел с удовольствием, хотя, правда, не живым, но с удовольствием и как бы в семейном кругу, чего не чувствую, когда бываю с Терсинскими, - может быть, оттого, что живу с ними и поэтому пошлое в них уже надоело и через то кажется вдвое пошлее - но, кажется, нет - здесь не так много пошлости. Вас. Петр, ничего не говорил решительно, все сидел молча. Николай Самойлович поссорился с Над. Ег. за взятки в короли. Над. Ег. мне показалась действительно весьма хороша, хотя я особенно пристально смотреть не чувствовал стремления и не находил при этом в себе волнения.
9 [октября]. - Говорили о том, что должно сказать Фрейтагу, чтобы он перестал употреблять этот строгий глупый тон и обращаться так, как до сих пор: напр., вчера сказал Залеману грозным гувернерским голосом: "Non est confabulandum!" [85]
Конечно, отчасти это говорилось не в уверенности, что что-нибудь выйдет из этого, но все-таки. Притом сами студенты отчасти виноваты в том, что так с ними обращаются. Тут было несколько человек, они согласились, чтоб сказать. - Вчера, собственно, должно было, кажется, переводить мне, но не хотел, потому что не готовился и потому что не хотел иметь дела с Фрейтагом, как и теперь не хочу, потому что сильно не люблю его. Таким образом я отчасти виноват в том, что Фрейтаг учредил этот порядок, и мне вчера сказал это Славянский. Ныне подавал Тихомиров и наделал много ошибок, и Фрейтаг несколько раз поводил глазами по студентам, чтобы увидеть улыбку, одобряющую его придирки, но, к счастью, студенты довольно хорошо себя держали и никто не засмеялся; только раз, когда Фрейтаг спросил, что это за вещь pisces tes-taceae[86], что написал Тихомиров, который писал о пище римлян из лекций Шлиттера, то Лыткин, улыбаясь, сказал, что это вместо testudines[87], конечно, но Фрейтаг в этот миг смотрел в другую сторону.
Вчера отнес Баранта; когда возвращался из университета, вздумал, что пора перестать говорить с Корелкиным о борделях и проч., потому что это неприлично и глупо и может на меня набросить мантию сквернословца. Итак, бросаю решительно, а вздумал это по поводу разговора, который имел у Куторги перед лекциею. Вместе с этим решился я сам не вмешиваться в разговоры и не подходить ни к кому, чтоб восстановить свою репутацию, потому что, может быть, меня считают навязчивым человеком, и, главное, для меня неприятно то, что со мною постоянно говорят больше Вологодские, т.-е. дурная партия, а, напр., Тушев, Лыткин и даже сам Славин-ский и также Воронин ничего (да это и нечего говорить, и я не хочу этого, а так только), почти также ничего.
Когда вчера сидел у Куторги попечитель, я смотрел на него,
конечно, с враждою, но вместе и с некоторым не то что сожалением или презрением или, - ну, а как это сказать, сам не знаю: сидит старик, и губы и все это кажется опустилось, как обыкновенно бывает у стариков: и это развалина - это возбуждает некоторое чувство сожаления; но эта развалина поставлена управлять и стеснять движение живых сил (т.-е., пожалуй, и не сил живых, но все-таки выказывающих некоторые признаки, что не совершенно гнилы), и эта же развалина принимает грозный и глупый тон и кричала, между тем как право должно бы молиться богу да сидеть в вольтеровских креслах. И что за радость везде совать старых дураков, которых должно бы давно уже отпустить на покой. А между тем, все-таки старик, - и я при этом вспомнил о бабеньке, у которой лицо так же опустилось. И жаль, что старик этот так странен, или, как это сказать, - жаль, что он явился в таком положении, а между тем, смотря на него среди молодежи, и нельзя не вспомнить мысли несколько грустной о старости. А чувство, внушаемое идеею, переносится несколько и на неделимое, в котором выражается идея.
Когда в эти дни погляжу на Галлера и вижу глупость или что-то в этом роде, вообще что-то нелепое, как говорит Вас. Петр., написанное на его лице, и вспомню, что это говорил с самого начала Михайлов, то думаю, что у меня недостаток проницательности и что я узнаю человека в год, между тем как другой узнает в одну минуту.
Вчера, когда ходил к Ворониным, нисколько не устал, не так, как в первый раз, и теперь, кажется, почти постоянно буду приходить домой. У Мюнхqqа {68}ничего почти нет; но только я узнал, что Гизо издавал "Temps", - имя, которое меня поразило - весьма нехорошо: что это за перевод с английского "Times"qq? {69}- мне неприятно видеть англоманию. И по нему выходит, что главным образом во время июльской революции действовал Arm. Carrel, а Гизо был только второй после редакторов "Nationaqql" {70}, Каррель тогда собственно был главным революционером, и там снова выставляется AL de la Borde главным действователем из Палаты депутатов.
То письмо, которое я получил вчера, говорит: "на боку лежать не должно", - в ответ на мои слова, что я здесь обыкновенно лежу на боку. Во-первых, что я за дурак, что сколько раз уже видел, что писать подобных ругательных вещей о себе не должно, и все пишу; во-вторых, это заставило меня задуматься несколько, не обязан ли я заниматься не чем хочу, как, напр., новейшей историей, а чем должно и что нужно для экзаменов и по мнению людей другого мнения, чем я.
10_1/ 2. - Читал все Мюнха. С 6 до 8 сидел Вас. Петр., после я его проводил, дорогою смеялся над Терсинским и проч.; он сказал, что Ольга Ег. теперь ему менее нравится, чем раньше, и он видит, что в тысячу [раз] она не так понятлива, как Над. Ег. Он переводит стихами "Коринфскую невестqqу" {71}и хочет переводить, кажется, "Фауста" - это все хорошо. 9-е число.
10 [октября]. - Читал Мюнха, "Debats" и статьи, которые списаны в некоторого рода сборнике, который взял на несколько дней Ив. Гр. у своего приятеля дьякона, - "О новой и древней России", Карамзинqqа {72}: весьма умный и добросовестный человек, весьма много хорошего и дельного, но есть много и устарелых негодных понятий, напр., восстает против централизации, министров, хочет усиления власти губернаторов; хочет, чтоб известные места давались только дворянам, вообще который очень любит, чтобы дворянство раздавалось с большой осторожностью; говорит против Сперанского; во всяком случае, мне так кажется, - ученик Монтескье, только несколько отсталый от тех, которые через него хотели англ. Verfassung[88]. Письмо Сперанского государю, которое читал и раньше, очень хорошо, и видно, что весьма умный человек, об Александре составил мнение, что должно быть был весьма хороший человек, когда ему так писали.
В 6 час. пришел Вас. Петр., Любинька скоро ушла к хозяевам, но пришел Ив. Гр., который ходил к своему приятелю, но воротился и сказал, что пойдет к хозяевам, однако, просидел целых два часа дома, сначала за чаем, а после чорт знает зачем, и ужасно надоел мне: чего сидит человек и нейдет туда? Себе никакого удовольствия, а другим мешает. Наконец, в 8 час. ушел. Посидели до 9 час. с Вас. Петр., он думает, как бы перевести Гизо и пр., но знает, что денег.нельзя за это получить. Теперь 11 часов. Утром был Ал. Фед., взял "Debats" и переписывал здесь на моей бумаге завещание Розенберг, я ему для этого должен [был] устроить транспарант в лист. День прошел так, не то что без пользы, не то что с нею.
11 [октября]. - От Ворониных зашел к Ал. Фед. и зашел после к Олимпу Як., чтобы показать письмо. От Ал. Фед. ему "Debats" возьму завтра, когда пойду из университета. Устал довольно и поэтому, когда пришел, все спал и теперь тотчас ложусь. Отнес Пшеленскому лекции Срезневского 2 курса Корелкина, которые просил он еще в пятницу.
12 число, 11 час. - Пошел на вторую лекцию, но Грефе читал первую, и вторая была свободна; я этому был весьма рад и просидел в библиотеке; прочитал в 1841 "[Revue] de deux Mondeqqs" {73}, которые теперь в библиотеке читаю, статью Carné, который говорит вместе о новых сочинениях Ламне, Прудона и Луи Блана. Еще не кончил, но меня поразила сила мысли этих господ, и, признаюсь, я решительно их последователь, и мне остается только читать их в подлиннике и только, - я совершенно предан им и уважаю их.