Субъект, которому Андреас уделял так много внимания, вдруг испустил крик ужаса. Побледнев от страха, Пимбуш уставился в лицо хозяйке и пролепетал:
— Что вы говорите? Все билеты на «Месть» распроданы? Не может быть, сударыня, это повергает меня в отчаяние! Клэр! — воскликнул он. — Ты слышишь? Все билеты на «Месть» проданы, а у нас нет ложи!
Он Поднялся и, устало сутулясь, сделал два шага по ковру. Его жена направила на него лорнет.
— Ну что ж, как-нибудь переживем, — небрежно заметила она.
Он с негодованием посмотрел на нее.
— Да ведь это же немыслимо! Как ты можешь так говорить?
— Ах ты мой бедненький! Почему же ты раньше не позаботился о билетах?
Фрау Мор вступилась:
— Дорогая Клэр, ты ведь знаешь, что «Месть» необходимо посмотреть. Там будет весь свет, это событие!
— На сцену выносят революцию, все разбивают вдребезги! — насмешливо крикнула Аста.
— Какая безвкусица! — заметил Либлинг.
— Автор неизвестен? — спросил Андреас.
Пимбуш ломал себе руки.
— Говорят, это кто-то из нашего круга! На премьере, быть может, станет известна фамилия автора. Не попасть на премьеру! Да ведь после этого никто на тебя смотреть не захочет. Ты только подумай, Клэр!
Его супруга нетерпеливо пожала плечами и обратилась к фрау Туркхеймер:
— У вас есть ложа?
Хозяйка дома разговаривала с Гохштеттеном; по-видимому, ее мало интересовало это важное событие. Она ответила уклончиво:
— Я еще ничего определенно не знаю, милая Клэр. Кто бы мог подумать, что билеты разойдутся так быстро. Доктор Бединер обещал о нас позаботиться. Если мы достанем ложу, то, конечно, не забудем и вас.
— Сударыня, будьте уверены в моей неизменной признательности! — воскликнул Пимбуш.
— Но пока я ничего не могу обещать, — сказала, улыбаясь, фрау Туркхеймер.
Пимбуш еще не вполне успокоился. Он вытащил часы, озабоченно взглянул на дверь, но уйти раньше Гохштеттена не решился. Он старался показываться вместе с бароном всюду, где только возможно, и провожал его до дверей министерства. Ибо Пимбуш лелеял сумасбродную и тщеславную мечту быть принятым при посредстве туркхеймеровского зятя в аристократический жокей-клуб.
— Но вы-то должны знать, кто автор? — спросила Андреаса фрау Пимбуш.
— Почему? — наивно возразил он.
— Ну хотя бы потому, что вы писатель.
Фрау Мор прибавила:
— Вы, конечно, все в сговоре и нарочно держите фамилию в секрете, чтобы возбудить наше любопытство!
— Я ничего не знаю, — заверил Андреас.
— И не можете сообщить нам никаких подробностей о пьесе?
— К великому сожалению, нет.
Фрау Пимбуш посмотрела ему в самые глаза, словно гипнотизируя его.
— Но ведь вы там будете? — спросила она.
— Нет, — сказал Андреас, совсем смутившись.
— А почему?
Он и сам не знал почему. Входной билет, верно, еще можно получить. Почему бы ему не пойти? Он сказал «нет» просто так. А теперь смутился, но, чтобы не стоять с глупым видом, постарался придать своему лицу таинственное выражение.
— Можете утешиться, господин Пимбуш, — сказала фрау Мор. — Господин Цумзе тоже не идет.
Фрау Туркхеймер мельком взглянула на Андреаса.
— А бог с ней, с этой глупой пьесой! Что в ней такого особенного? — сказала фрау Пимбуш. — Присядьте же, господин Цумзе!
Вытянув под платьем ногу, она пододвинула к себе стул Андреаса. Теперь он сидел между юбками фрау Мор и фрау Пимбуш. Супруга водочного заводчика время от времени скользила загадочным взором по его лицу, но ему казалось, что ее взгляд ни на минуту его не покидает. Куда бы Андреас ни глядел, он словно преследовал его, как глаза на старинном портрете. Фрау Пимбуш представлялась ему не человеческим существом, а символом, воплощением порока. Андреас был уверен, что она привидится ему во сне.
На верхушке искусной прически Клэр Пимбуш красовался крупный аметист, резко выделявшийся своим лиловым цветом на ее карминно-красных волосах. Над переносицей, между двумя утолщениями иссине-черных бровей, лоб пересекала глубокая складка, окруженная вертикальными морщинками. Казалось, этот низкий лоб был изборожден порочными мыслями. На нем лежал какой-то искусственный зеленый отблеск, словно на плохо приклеенной коже театрального парика. Зеленоватые глаза с припухшими веками были обведены красными кругами. Лицо казалось одутловатым, хотя жировой прослойки как будто и не было, румянец не внушал доверия, длинный острый нос с жадно раздувающимися ноздрями и колючий подбородок, белые как мел, вылезали вперед, напоминая маску клоуна. Кроваво-красные углы рта кривились с поразительной подвижностью. Слишком короткая верхняя губа открывала белые острые зубы, между которыми блестела слюна. Под костлявым подбородком, обведенным резкой складкой, в два этажа нависала на тесный высокий воротник дряблая кожа. Голова, словно сверкающий всеми красками разбухший ядовитый цветок, сидела на слишком тонком стебле.
Наблюдательный Андреас находил, что все детали этого лица в отдельности уродливы, сама же фрау Пимбуш — нет. У него было такое ощущение, точно он впервые в жизни удостоен чести сидеть рядом с знаменитой и очень дорогой кокоткой, на ложу которой, бледнея, озираются сидящие в партере юноши. При ближайшем рассмотрении ясно, что профессия наложила свою уродливую печать на каждую ее черту, и все же ее наглое лицо невольно будоражит кровь.
Когда фрау Пимбуш неожиданно уставилась на него, Андреас испугался. Он должен был напомнить себе, что он в гостиной у фрау Туркхеймер. Но что за странная фантазия, почему буржуазной даме во что бы то ни стало хочется походить на гетеру! Руки фрау Пимбуш казались худыми, как у подростка, от пышных, топорщившихся на китовом усу рукавов. Ее белые, как лилии, пальцы с розовыми ноготками обхватили лорнет. У нее была талия девушки, да ведь она как будто и осталась девушкой? Так по крайней мере утверждал Кафлиш. Андреас бросил сострадательный взгляд на Пимбуша. А вдруг она заметила, за кого он ее на мгновение принял? Впрочем, для нее было вопросом честолюбия прослыть именно за такую женщину.
Либлинг рассказывал в подробностях о катастрофе с Иесселем-младшим, которому удалось в полтора года просадить унаследованные от отца три миллиона, при этом сионист возмущался нравственным падением современной молодежи.
— Таких, как Иессель, единицы! — заметила фрау Пимбуш.
— Куда ни взглянешь, — расточительность и разврат! — торжественно заявил Либлинг.
Фрау Пимбуш возразила:
— Большинство современных молодых людей слишком вялы, чтобы жертвовать собственным покоем ради какой-нибудь страсти. А как иначе станешь расточителем?
— А разврат? — спросил Андреас, которому доставляло удовольствие слушать рассуждения дамы на подобную тему.
— О, все они дрожат за свое драгоценное здоровье. От этих молодых людей мы, женщины, застрахованы, — возразила она.
Фрау Мор засмеялась добродушным воркующим смехом, как и подобает степенной матроне, снисходительно сглаживающей рискованные речи более молодой дамы.
«А ведь на самом деле она почти такая, какой бы ей хотелось быть», — подумал Андреас, гордый своим знанием людей. Он решил поразить тонкостью своих суждений и заметил:
— Вам, сударыня, следует принять во внимание, что наше поколение, родившееся от немало поработавших отцов, имеет все основания быть осторожным. Существующий порядок вещей непрочен, и никто не может поручиться, что в один прекрасный день ему не придется снова работать.
— О! — воскликнула фрау Мор, а фрау Пимбуш сделала брезгливую гримасу. Либлинг громко провозгласил, что ничто не будет так способствовать оздоровлению нравов, как непрестанное снижение узаконенного процента. Вот где дверь в лучшее будущее.
Андреас продолжал:
— Возможно, что жизнь умудрила нас прежде времени. Теперешний юноша знает цену деньгам и бережет свои силы. Обычно он или слишком большой скептик, или слишком осторожен, чтобы пускаться в авантюры, и берет только то, что само дается ему в руки.
Фрау Пимбуш презрительно опустила углы рта.
— Во всяком случае, он хватает все что может, но я хочу вам рассказать, как совсем недавно поступил один из ваших скептиков!
— Твое последнее приключение, Клэр? — спросила фрау Мор с мягкой улыбкой. — Пожалуйста, не стесняйся!
— Мне рассказала это приятельница, которую я, разумеется, не могу назвать. — Она подмигнула обоим мужчинам так выразительно, словно шепнула каждому из них: «Разумеется, это я сама». Затем принялась рассказывать: — Итак, моя приятельница, идя по Беренштрассе, заметила, что какой-то господин следует за ней по пятам. Она замедляет шаг, он — тоже. Она останавливается перед художественной лавкой и разглядывает его в витрину. Ужасно красивый мужчина, черноусый, широкоплечий, ужасно смуглый и сильный. — При этих словах фрау Пимбуш на минуту впала в мечтательность. Затем продолжала: — Он ей ужасно понравился, а в таких случаях моя приятельница долго не раздумывает. Он стоит в двух шагах от нее и не трогается с места. Тогда она роняет браслет — знаешь, милочка, как раз такой же, как еще недавно носила я, золотая змейка с бирюзой и пятью жемчужинами.
— У тебя его больше нет? — спросила фрау Мор.
— Это к делу не относится. Итак, она роняет браслет и быстро заворачивает за угол: теперь он непременно заговорит. Она делает десять шагов, не слышит, чтобы он ее догонял. Останавливается, его все еще нет. Тогда я бегу обратно, нет, что это я, она бежит обратно за угол. Господин исчез, браслет тоже. Что вы на это скажете?
— Браво! — саркастически заметил Либлинг.
Фрау Мор пожала плечами.
— Это в твоем духе, Клэр. У тебя талант.
«Талант?» — подумал Андреас. Рассказ фрау Пимбуш прозвучал так убедительно, что он ей почти поверил. Впрочем, ее лицо, лицо весьма выразительное, могло служить живым подтверждением любой скабрезной истории, какую бы ей ни вздумалось рассказать. В полном восхищении он спросил:
— Почему вы не пошлете этого в газету, сударыня?.