Вскоре по его возвращении, в половине четвертого, у входной двери раздался звонок, и он услышал хорошо знакомый шелест платья Адельгейды. Однако она не сразу вошла к нему; ее, по-видимому, задержала фрау Левцан. До Андреаса донесся грубый, тягучий голос старухи:
— Извините, сударыня, мне надо вам словечко сказать. Уж вы, сударыня, не обижайте меня, бедную женщину, управляющий-то пронюхал, что к моим жильцам дамы повадились.
— Я вас не понимаю, — ответила Адельгейда.
— Погодите маленечко, поймете. Жильцам принимать дам по нашим правилам не полагается. Управляющий может меня в любой день выгнать. А не выгонит, так плату за квартиру набавит. Надо людей знать, все они на один лад: каждый норовит прижать тебя как только может.
«Так, попытка вымогательства, — подумал Андреас, — вот во что вылилась щепетильность семьи Левцан». Тихонечко приоткрыл он дверь и поглядел в щелку. Софи, готовая ринуться в бой, стояла позади матери; она больше не заботилась о выражении своего лица и взглядом барышника — оценивающим, жадным и недоверчивым — рассматривала Адельгейду и ее костюм. Она перевела глаза с бриллиантовых серег на зонт с золотой ручкой: казалось, она хотела вырвать его из рук посетительницы.
— Вы, сударыня, конечно, не откажетесь прилично вознаградить нас? — поддержала она свою мамашу.
— Вознаградить вас? — спросила Адельгейда, скорее удивленная, чем рассерженная. — Но за что же? Какое мне дело, что хозяин набавит вам?
Но фрау Левцан потеряла терпение.
— И вправду она такая бестолочь или прикидывается? — спросила она дочку.
Софи ответила:
— Мы свои деньги без труда получим, стоит нам только обратиться к вашему супругу.
Наглая угроза возмутила Адельгейду.
— Моему мужу известно, где я бываю, — сказала она с холодным пренебрежением.
— Ишь ты фря какая! — крикнула старуха, и честное простонародное негодование левцановской семьи излилось на Адельгейду. — От таких дел все нутро переворачивает. Богатая барыня шляется к одинокому жильцу, а супругу известно, где она бывает! Господи, срамота-то какая! Ну, доложу я вам, ежели у господ такое творится! Уж на что я не люблю на людей наговаривать, но от таких дел волосы дыбом становятся.
— Да замолчите же! — крикнула Адельгейда.
— Держи карман шире. Почему такое мне молчать, раз у меня в доме невесть что творится! Ведь такие дела полиция запрещает. Уж и так до чего бледный да хлипкий молодой человек стал; словно из него всю кровь высосали. Если вы от него не отстанете, он, чего доброго, помрет здесь, у меня на руках. Тогда с ним намаешься. Барыньки-то и след простынет, а на меня, бедную женщину, еще все расходы, и убытки, и неприятности свалятся!
Дочка вторила пронзительным голосом:
— Дайте нам сотню талеров, фрау Туркхеймер, не то мы вам такой скандал устроим, что вы своих не узнаете!
Адельгейда почувствовала, что с этими людьми надо говорить на их собственном, весьма недвусмысленном языке, не то от них не отделаться. Она собралась с духом и выразительно произнесла:
— Пошли вы к черту!
— Сама в задницу ступай! — незамедлительно раздалось в ответ.
Вскрик, дверь распахнулась, и Адельгейда, рыдая, упала в объятия Андреаса. Он выказал большое присутствие духа, повернул ключ, швырнул сигарету в печку и попытался успокоить обомлевшую от стыда и обиды Адельгейду. Это было нелегко; она стонала, захлебываясь от слез:
— Ты слышал? О, что за гнусность! Я бы все перенесла, но такое гнусное слово! Почему нам приходится сталкиваться в жизни с такими мерзостями!
— Успокойся, — просил он. — Эти люди рождаются с низменными инстинктами. Нам их не понять, они другой породы. Когда они попадаются нам на дороге, мы испытываем такое чувство, будто нас коснулась отвратительная нечисть, жаба или крыса. Надо вымыть руки и забыть об этом. Забудь об этом!
Он сам поражался своей скептической мудрости. Она шепнула в носовой платок, который прижимала к мокрому лицу:
— О, какой ты благородный!
— Я совсем не собираюсь вдаваться в мораль, — продолжал он, — но с эстетической точки зрения эта чернь так низменна! В мошенничестве могут быть красота и величие. Человек, доводящий до разорения целые толпы людей, чтобы сунуть себе в карман бесчисленные миллионы, как… — Андреас колебался, не назвать ли ему Туркхеймера, но оставил это намерение. — Такой человек морально тоже уязвим, но с эстетической точки зрения в нем есть известное величие. Он грабит открыто, среди бела дня, и плевать ему на закон. Но как противны мелкие, темные плутни, которые высиживает в затхлых каморках всякий сброд! Ты только представь себе, сколько времени эти нищие прикидывали и торговались, удовлетвориться ли им восьмьюдесятью талерами, или рискнуть и запросить с тебя сотню! И как они втайне тряслись, прибегая к своей жалкой попытке вымогательства! Уж так и быть, придется кинуть им какую-нибудь мелкую подачку. — Большими шагами, торжествующе прошелся он по комнате. — Собственно говоря, все это забавно, — сказал он. — Удовольствие видеть людей насквозь в какой-то мере искупает для нас убожество бытия.
Адельгейда вдруг вскочила со стула.
— Тебе нельзя здесь оставаться! — горячо воскликнула она. Она обвила руками его шею. — Ни одного дня нельзя здесь оставаться. Временно ты переедешь в гостиницу, где нам никто не будет мешать, а затем снимешь квартиру.
— А деньги? — возразил он.
Она топнула ногой. Как ей на этот раз преодолеть его щепетильность в денежных вопросах? Пожалуй, он будет слишком изумлен, если невзначай заработает на бирже приличную обстановку для трех-четырех комнат? Она собралась с духом и смело посмотрела ему в глаза. Лицо ее было бледно, темные раздувающиеся ноздри трепетали. Она запрокинула голову с величественным видом, — такой он любил ее.
— Что ты предпочитаешь, — сказала она неуверенным голосом, — сделать долг в несколько тысяч марок или подвергать самым грубым оскорблениям женщину, которую ты любишь и которая любит тебя?
— Как можешь ты спрашивать? — ответил он и запечатлел поцелуй на ее подбородке. Она почувствовала, что бурным натиском одержала над ним победу.
— Я подыщу тебе хорошенькую квартиру в первом этаже и похлопочу обо всем необходимом. Скажи только где? Но обязательно неподалеку от нас.
Он сказал нерешительно:
— Ну, допустим, на Люцовштрассе?
XIДевчонка Мацке
Стоимость обстановки, которая должна была украсить его новую квартиру, наводила Андреаса на размышления. Адельгейда была недовольна, когда он сам вскрывал адресованные ему счета. Она отбирала их и оплачивала полностью. Но до каких пор это будет длиться? Тисненая сафьяновая мебель, без которой он не мыслил кабинета, обошлась невероятно дорого, а Адельгейда ни за что не хочет отказаться от резной золоченой кровати в стиле Людовика XV, хотя та и стоит две тысячи марок. Откуда взять такую уйму денег? Игра на бирже пока что обеспечивает приятное существование, но этого честного источника доходов недостаточно для такой неумеренной роскоши. Временами он с горячностью сангвиника мечтал о смелом ходе в туркхеймеровском стиле, однако ничего определенного представить себе не мог. Со вздохом принимался он снова за чтение биржевых бюллетеней, заброшенное в дни более беззаботного житья.
Его удивляло расхождение во взглядах на «Техасские Золотые Трясины». Упорной, беззастенчивой рекламной шумихе «Биржевого листка», поддерживаемого немецко-американским банкирским домом Ф. В. Шмербрюхена, энергично вторили «Телеграф» и «Вечерняя газета»; зато «Ночной курьер» держался осторожно и выжидательно. Что-то было здесь не так, ибо за кулисами всей этой операции, несомненно, стоял Туркхеймер. Его лейб-орган намекал, что до сих пор велась эксплуатация одного-единственного будто уже выработанного участка. Один уже открытый прииск якобы пришлось оставить. Кроме того, окрестности Золотых Трясин — смрадная малярийная местность без питьевой воды, непригодная для поселения европейцев. В последнее время акции поднимались туго; в тот день, когда «Ночной курьер» высказался столь недвусмысленно, наступил застой. Андреас обратил на это обстоятельство самое серьезное внимание и решил не давать больше денег Адельгейде на приобретение Золотых Трясин.
Но сутки спустя газета Иекузера опубликовала на видном месте восторженную статью известного путешественника-исследователя господина фон Биркенбуша-Феллентина. Там говорилось, будто Золотые Трясины — это та же копилка: достаточно вскрыть — и увидишь, что она сверху донизу набита благородным металлом. По большей части обходятся даже без промывки, ибо многие золотые самородки по форме напоминают готовые монеты, только, к сожалению, без чеканки. Кроме того, местность одна из самых здоровых на земле, — цветущий сад, настоящий земной рай.
— Кому же верить? — спросил Андреас. — Ведь не станет же лгать такой известный ученый!
— Надеюсь, что нет, — отозвалась Адельгейда. — Одно только можно сказать определенно: сегодня из-за Золотых Трясин драка идет. До сих пор Туркхеймер выжидал, а сегодня и он рискнул крупными суммами. Он мне сам говорил.
— Ну, тогда… — он замялся, — вот все, без чего я могу в данный момент обойтись.
И с меланхолической грустью проводил он взглядом две тысячи марок, которые она сунула себе в муфту: стоимость пышной кровати.
Спал он неспокойно и наутро, тревожимый предчувствиями, схватил «Ночной курьер». Там жирным шрифтом была напечатана телеграмма господина Биркенбуша-Феллентина, кратко извещавшая, что он отнюдь не является автором статьи о копилках. Он оставлял за собой право на дальнейшие шаги. В редакционной заметке выражалось возмущение наглым фальсификатором, который искуснейшим образом подделал почерк известного путешественника-исследователя. К сожалению, рукопись, согласно установившемуся обычаю, уничтожена. Но редакция также оставляет за собой право на дальнейшие шаги.
От горя, какого он уже давным-давно не испытывал, Андреас повалился головой на письменный стол. Он закрыл лицо руками, оплакивая свои погибшие деньги. Они