— Хочешь, давай убежим! — сказала она настойчиво.
— Убежим? Мы с тобой? Этого еще недоставало!
Она улыбнулась.
— Ты не веришь? Но ты меня не знаешь, я на все способна.
— Кажется, что так.
Жилы у него на висках вздулись, он засмеялся сперва совсем тихо, но затем все громче и громче, не в силах совладать с веселостью, охватившей его при мысли о побеге с Адельгейдой. Ведь в тот вечер, когда он совершил свое вступление в обетованную землю, захваченный ребячливыми, радужными мечтами о будущих победах, он решил, что никакой идиллии быть не может и что увозить на остров любви супругу генерального консула Туркхеймера незачем. А теперь ей непременно хочется, чтобы ее похитили. Он видел, как она с грацией разжиревшей красотки прыгает в утлый челн. В нем они вместе поплывут по синему морю на остров, уготованный чувствительным душам. Прелестно!
С удивлением и тревогой следила она за его все возраставшей веселостью. Но, слава богу, она совсем рассеяла его дурное настроение. Как он хорош, когда его глаза смеются; а крепкие белые зубы под белокурыми усиками! И Адельгейда стала ему вторить сперва из покорности, а затем от всего сердца.
В это время в дверях смежной комнаты появился Туркхеймер. Он вошел мелкими шажками, совсем разбитый, и бережно опустился в кресло.
— Уф, вот где можно отдохнуть. Есть же еще беспечные люди, которые умеют смеяться от души. А мне на бирже солоно пришлось.
Покачивая головой, с хитрым видом осмотрел он костюм молодого человека и следы грязи на полу.
— А вы тоже, верно, оттуда? Сумасшедший дом, правда ведь?
— Я только со стороны смотрел, — заявил Андреас.
Туркхеймер уловил сухость в его тоне.
— Не понравилось? — спросил он вкрадчиво.
— Так себе. Если бы знакомство с биржей давалось не столь дорогой ценой, я бы не имел ничего против этого института.
— Вы очень любезны. Верно, вас тоже немного пощипали?
— Я думаю, вам это лучше чем кому-либо известно, господин генеральный консул.
— Неужели? Вы как будто упрекаете меня?
Адельгейда вмешалась.
— Джемс, ведь господин Цумзе через меня передавал тебе различные суммы на покупку Золотых Трясин. Ты же оказываешь эту любезность многим нашим друзьям, не только господину Цумзе.
Туркхеймер почесал рыжеватые бакенбарды. Он посмеивался, восхищенный остроумием и находчивостью супруги. Вот, значит, каким способом снабжает она деньгами молодых людей. И пройдохи же эти женщины! Он нацепил на нос золотое пенсне и вытащил записную книжку.
— Так и есть, — сказал он. — Ваше любезное поручение было выполнено незамедлительно.
— Премного благодарен, — ответил Андреас холодно. — Разрешите мне, однако, нескромный вопрос, господин генеральный консул: вы вчера приобретали Золотые Трясины и для себя лично?
— Что за вопрос! Само собой. По доброте сердечной я тоже принимал в этом участие, чтобы не портить другим удовольствия.
— Ну, значит, вы тоже влипли.
Он удовлетворенно вздохнул. Но Туркхеймер улыбался, склонив голову на плечо.
— Вас это радует? Вот злодей! Ну, так я вам открою секрет. Все Золотые Трясины, которые я вчера приобретал для себя лично, я потихонечку тут же спускал.
— Ага! — произнес Андреас в самом мрачном настроении и отвернулся.
Туркхеймер схватил его за фалду.
— Вы думаете, я хочу вас обмошенничать, маэстро и друг? По вашей спине вижу, что вы так думаете. Но позвольте спросить: чего ради? Разве я не ценю вашей дружбы? За знаменитыми писателями, вроде вас, ухаживают, сами понимаете! Ну, так вот!
— Хороша дружба, господин генеральный консул, раз вы уже вчера знали, что статья Биркенбуша-Феллентина — чистейший подлог и что сегодня неминуем крах, а мне и слова не сказали.
— Не волнуйтесь, маэстро, вам это не к лицу. Надо фасон держать, хоть и себе в убыток! Вы сердитесь на меня за то, что вчера я опять купил для вас Золотые Трясины. Так послушайте, что я вам скажу: для вас я вчера ничего не купил.
— Ах, не купили? Вы право же… это право же…
— Очаровательно, — досказал за него Туркхеймер.
В радостном волнении схватил Андреас его правую руку, устало свесившуюся со спинки кресла, и сказал сердечно:
— Вы чрезвычайно любезны, господин генеральный консул.
— Не правда ли? И я таков двадцать четыре часа в сутки. Ну, а теперь дослушайте до конца.
— О, пожалуйста, мне эти две тысячи не к спеху.
— Вот что я хотел сказать: вчера, когда они стояли на сто семьдесят выше номинала, я вам ничего не купил, но сегодня, когда их даром отдают, я вложил в них ваши две тысячи целиком.
— Быть не может!
Андреас так испугался, что даже сел. Он почувствовал, как у него выступает холодный пот. Туркхеймер продолжал свою речь, добродушно гнусавя, покачивая головой, выдерживая большие многозначительные паузы и таким образом усиливая интерес к своему рассказу, который он излагал словно смешной анекдот.
— Участь Шмербрюхена вполне им заслужена и, сверх того, поучительна. Бывает, бездарнейшему аферисту попадет в руки прекрасное дело, только он этого сам не подозревает. По привычке он врет людям напропалую и плутует там, где и плутовать-то незачем. Я вас спрашиваю, с какой стати мне плутовать, если честностью я достигну значительно большего? Ну, так вот, Шмербрюхен искусственно своим дурацким враньем вздул Золотые Трясины, а они сами поднимались бы лучше и ровнее. Тут появляется некий мудрый незнакомец, его жалость берет, глядя на такое прекрасное дело, вот он и перекрывает Шмербрюхена, наврав еще больше. Что же происходит после статьи, приписанной Биркенбуш-Феллентину? Золотые Трясины взлетают до ста семидесяти. А что происходит после опровержения нашего великого ученого? Они падают ниже номинала. Так оно и должно было случиться. А Шмербрюхен чик-чик и перерезал себе горло. Ну, скажите на милость, почему бы ему не перерезать себе горла? Разве он этого не заслужил? Подумайте только, сколько дураков он разорил своей махинацией! По большей части все бедные люди, их гроши политы горьким потом, как маринованная селедка уксусом. В наши дни никак не обойтись без социальных чувств, иначе в теперешнее время нельзя, — ведь дураки тоже люди!
Андреас безнадежно махнул рукой, но Туркхеймер продолжал с улыбкой превосходства:
— Вы полагаете, тут и конец всей истории? Как бы не так. Крах оздоровил положение. Мудрый незнакомец из «Ночного курьера» снова поставил дело на солидное основание, и завтра же биржа это учтет. Золотые Трясины будут покупаться и стоять твердо.
— И это говорите вы, господин генеральный консул.
— Сделайте мне одолжение и не глядите так мрачно. У вас необыкновенно счастливый характер, нам всем это очень нравится, ведь правда, Адельгейда? Хандрить — не ваше амплуа. Мужайтесь, молодой человек! Завтра ваши бумажки уже кое-что принесут, хотите пари? На бутылку сельтерской?
Андреас поборол огорчение и сказал как можно развязнее:
— Лучше на порожнюю бутылку. Мне теперь каждый пфеннинг дорог.
— Согласен.
Туркхеймер пожал Андреасу руку, потом, от души посмеиваясь, несколько раз дружески похлопал его по животу. Адельгейда, рассеянная и озабоченная, то и дело переходила с места на место и теперь при прощании захотела убедиться, что ее поэт умиротворен и успокоен. Но он избегал ее робкого умоляющего взора.
На лестнице ему повстречалась Гризельда фон Гохштеттен, на этот раз утратившая свое высокомерное спокойствие. Полудлинное плюшевое пальто старой девы было расстегнуто: задыхаясь, ни на кого не глядя, в испуге и смятении мчалась она наверх. Андреас, которого она собиралась не заметить, поклонился с нарочитой вежливостью. Проходя, он сказал:
— Золотые Трясины стоят ниже номинала, сударыня.
Он вздохнул полной грудью, наслаждаясь своей местью: настроение его прояснилось. Он с удовольствием подумал, что вел сейчас очень оригинальную беседу. Кто мог бы похвалиться, что разговаривал с генеральным консулом Джемсом Л. Туркхеймером в том тоне, какой позволил себе он, Андреас Цумзе? Ведь он, можно сказать, наговорил Туркхеймеру дерзостей.
Вечером он выпил больше красного вина, чем обычно. Но настоящее утешение принес ему вечерний выпуск «Ночного курьера». Добродетельное негодование, какое охватывает людей, обычно незлобивых, при вести о неслыханно подлом злодействе, нашло свое яркое выражение в органе Иекузера. Только теперь редакция поняла во всем объеме мерзость того обмана, жертвой которого она стала. Значит, эти гнусные махинации были рассчитаны на то, чтобы разорить доверчивых людей, игравших на бирже и предполагавших, что, покупая Золотые Трясины, они вкладывают свои честно заработанные деньги в солидное предприятие. Поистине необходимо от имени благомыслящих деловых людей самым энергичным образом осудить подобные гнусные махинации, ибо они могут подорвать уважение к бирже и всему коммерческому миру и повредить им в общественном мнении. К тому же имеются определенные сведения, будто в высших сферах весьма неодобрительно отзываются обо всем случившемся. Что касается виновника событий, то, очевидно, он сам осудил себя! Совершенно ясно, что Шмербрюхен ошибся в своих преступных расчетах. Опровержение нашего высокоуважаемого путешественника появилось на день раньше, чем это входило в планы Шмербрюхена, и он не успел реализовать и надежно припрятать награбленное. Этот профессиональный разбойник, разоренный дотла и преследуемый проклятиями всего народа, не придумал ничего лучшего, как приставить нож к собственному горлу. Habeat sibi [32]. Если, по заветам римлян, мертвых следует поминать только добрым словом, то о Фридрихе-Вильгельме Шмербрюхене лучше промолчать.
Но на следующий день Андреас прочел в утреннем выпуске новую телеграмму господина Биркенбуша-Феллентина, напечатанную жирным шрифтом. Если в злонамеренно приписываемой ему статье утверждалось, будто Золотые Трясины подобны копилке, которую достаточно вскрыть, дабы убедиться, что она сверху донизу набита готовенькими золотыми монетами, то это, разумеется, нелепое преувеличение. Однако отсюда еще не следует, что данное предприятие не имеет под собой солидной научной базы. Он очень сожалеет, что первая его телеграмма вызвала панику на бирже. На самом деле до сих пор вырыты два шахтных ствола и пять квершлагов, и, по его научно обоснованному мнению, в дальнейшем предвидятся весьма значительные результаты. Предположение, будто климат там один из самых благоприятных на земле, правда, наукой еще не подтверждено, равно как и сравнение с цветущим садом и земным раем. Все это не выдерживает критики. Но согласно научно обоснованным данным, европеец может вынести жизнь в этой местности при условии употребления фланелевого белья и отказа от алкоголя.