Сорвала Ева с древа
не натуральный плод,
А было это, верю я,
пюре или компот!
Кто ест пюре из яблок
По утренней поре,
Тот в тысчу раз счастливей
Не кушавших пюре.
Возьмем мы для примера:
К девице шел кюре
Затем, чтоб исповедать.
Бьет крест по сутане,
Глаза сверкают шало,
Дрожит, как жеребец,
Видавший виды малый —
Ну девице конец!
— «Святой отец!» — «Покайся!
Спасать я падших рад.
А лучше раздевайся —
Так требует обряд».
Летят чулки, подвязки:
Чтоб душу упасти,
Какой не веришь сказке?
— «Ах, девица, прости!»
Поругана невинность —
Но ловок наш кюре:
Чтоб девицу утешить,
Подносит ей пюре.
Ах, дьявольские сети!
Учитесь у кюре,
Живущие на свете,
Дарить другим пюре!
Студент собрался милой
Подарок подарить…
Но денег нет в кармане,
Да и не может быть.
А если бы и были,
Так что же? Все равно
Для дам искать подарок
Мужчинам мудрено.
Убеждены мужчины,
Что тысячи сортов
Духов и прочей дряни,
А равно и тортов,
Даны товарам этим
Лишь с целию одной:
Чтобы как можно круче
Расправиться с мошной.
Куда ж идти студенту?
И где искать ответ?
Печально настроенье,
Как прерванный минет.
Но чрез тысячелетья
Мерещится кюре:
«да отвяжись от бабы!
Пусть лопает пюре!»
А она говорит
а она говорит: «Не мешайте мне спать!..»
и Держатель Тумана с молочною кожей,
с ветряком на макушке,
напрасно он гонит
своих снежных овчарок
там, где Это и То сочленились у гор
в морщинах природных страданий,
напрасно он гонит
своих ледяных овец
а она говорит: «Не мешайте мне спать!..»
«а я-то уже умер…», — маленький ей повторяет:
«О, я долго автобуса ждал!
И внутри все дрожало, перемен ожидая
единственной верной такой…»
— маленький все повторяет
«и всякие-всякие были — для песочницы,
для прыщей, для уверенности юного буйвола,
для очков, для морщин, для седин,
для скрещенных рук
и потертых монет на глазах», —
— маленький все повторяет
а она говорит: «не мешайте мне спать!..»
а она говорит: «ну прошу вас, оставьте в покое…»
На старой бойне
Пустырь и няша. Жесткий ветер
Обрывки воздуха несет
И клочья неба. Ветер метит
Земле во вспученный живот.
Здесь — вздыбленный навстречу ветру
И недокончивший прыжок,
Приваренный к скелету смертью,
Гниющий лес оленьих ног.
Здесь рыхлый череп размозженный
Готов, задрав облезлый хвост,
На сухожильях напряженных
Буксировать свинцовый мозг.
«В пустых орбитах, вне вращенья,
Прыжок растянут на года:
Судьба последнего движенья —
Быть неподвижным навсегда.
И из себя шутов мы корчим
И ищем взглядом, кто бы смог
К иному бытию окончить
Наш неоконченный прыжок».
Бижутерный дождь
Сперва струились волосы…
Потом,
В прекрасном утопая водопаде,
В круговороте зеленоватой бронзы,
Как бы моля об истинном спасенье,
Взмахнули руки через занавесь волос —
И каждый палец золотом занялся,
И так отяжелели пальцы,
Что руки к бедрам, вниз, бессильно пали,
И там, обвиснув, как две бронзовых струи,
Вдоль туловища обветренной скалы,
Журча, в бессильном жесте свились,
И сразу стали золотом глаза.
Сперва струились волосы,
Потом…
Потом огромное и золотое тело
Рассыпалось на маленькие струйки,
Как будто сбившиеся волосы
Натужно расчесал огромный гребень…
…и дождь бесился и звенел.
Что ж, научи меня, гроза,
Изысканному мастерству быть каплей.
Когда даная,
Дежурная, очередная,
Свои колготки надевая,
проходит к сизому окну
И, на морозные узоры
Бросая ледяные взоры,
Стоит,
То зеркалу в прихожей
Весь этот город кажется похожим
На сон, пролитый в лоно вкрадчивым дождем.
Единственная верная Даная!
Я постепенно ощущаю,
Что в каплях слов моих и ласк
Металл на медь
Привычка замещает
И ярче блеск становится,
А теплота бледней.
Я золотом быть разучился.
Кольцо души моей перековать
Под палец твой так трудно —
Хрупок сплав.
В зеленой пленке окислов
Лежит он
И дышит тяжело в припадке астмы.
А помнишь, я умел…
Ятрышник цвел.
Осока протыкала натянутый батут пруда,
Где акробатику показывали нам
Лягушки из зеленой яшмы.
Мой красный клюв
Срывал кувшинку,
И грудь высокую твою
Я осыпал цветком —
Одним цветком.
Бил белыми крылами
По бокам
И шеею ласкал протянутую руку…
Потом я твой коровий бок крутой
Поглаживал рукой при переправе.
И страшно мне теперь
Так, словно побывал
В другом краю, где медленнее время,
И через год, назад вернувшись, обнаружил,
Что умерли все те, кого я знал.
Забыто мастерство метаморфозы
И вновь со мной спокойно,
Но порой
Взгрустнешь в мечтах, чтоб что-нибудь случилось.
ХОТЯ БЫ ДОЖДЬ ПРОЛИЛСЯ ЗОЛОТОЙ…
«Звезда Печали! Знаки Зодиака…»
Звезда Печали! Знаки Зодиака
Молчат, как задремавший зоопарк.
Рожденный под тобой, рожденный плакать,
Над кислотой пруда белеет парк.
Здесь Все прошло, печальной бородою,
Как маятником, отсчитав часы,
И клочья паутины над водою
Висят, как клочья этой бороды.
Садилось Все в такси, входило в Небо,
Не попадая в скважину ключом…
(Безглазо было все и слепо —
Здесь пьянство было ни при чем).
Желтели листья, будто ныла печень
У кружевных деревьев, пахнул снег,
И я не поздоровался со встречным,
Остановив вневременной, кричащий бег.
Царапая песок тяжелой тростью,
Сидело Все, укутанное в мех,
Ругало ревматические кости
И испускало стариковский вздох.
Огромный Нос вдыхал осенний воздух,
Через ноздрю в себя вбирая облака…
И горло тишине прорезал возглас:
«Неужто это Все?» — И Все сказало: «Да…»
Астрологическая трагедия
Снег полыхал уже не первый месяц,
И пламя перекинулось на лед;
Снег руки обжигал, за воротник он падал,
Сжигая кожу на спине; во всех прихожих
Сбивали снег, как пламя, с черных шуб,
И толпы раздувались, словно кобры,
Пытаясь отряхнуть напалм с себя,
И пьяные лежали —
Обугленные трупы.
И тут же, в тишине, как в кисее,
Сон с желтой пеною у рта неясно проступает
Сквозь легкий занавес мороза.
Огнетушитель сорван был,
И сразу вьюги смерч поплыл,
Как сказочный огнедушитель.
Ты шел, но кто-то на руках,
Тяжелый от предсмертных стонов,
Лежал, и ты его тащил,
Порою из последних сил,
Порою вновь воспрянув духом,
Ронял его в огонь и поднимал
Опять, невидимого, с ребрами худыми —
Из пламени — на волю, спотыкаясь,
И близоруко шарил по сугробам,
Когда, невидимого, вновь его терял.
И это было первое явление планеты…
А самки продолжали хохотать.
Над омутом летала стрекоза,
Твою любовь изображая этой
Пародией невинной;
Злобный месяц бодал нагое небо в теплый пах.
Стеклянный омут, в котором даже ведьмы тонут,
Ткал как паук вериги из лунных бликов.
Тень по траве скользила,
Едва одетая — ее ты удержать
Способен был, но не способен ощутить,
И, недовольный непознаньем тени,
Ее ты все плотнее прижимал,
Но не подвластна тень была
Проникновенью.
Второй явилась раз тебе планета…
А ивы продолжали хохотать.
И вот, освободившись от привычек,
В латунной шкуре, под мохнатые глаза
Слезливых звезд представ и руку
Вдаль протянув за недоступным и принадлежащим,
Ты в первый раз почувствовал трепещущую плоть
И тут же ощутил разлитье пустоты в руке,
Как бы разлитье желчи.
И пролетали метеоры
Снежков расплавленных,
Которыми играли огромные титаны
С оранжевыми мускулами; а ты
В безумье шарил в темноте руками,
Пытаясь отыскать весомый камень
И бросить Неизвестности в лицо.
Но пальцы расползались
Адамовою глиной и лепились
Вокруг исчезнувшей планеты, не стерпевшей
Прикосновения огромных рук.