И голова вертелась в руках совершенно как у куклы. И глаза…
Он произнес вслух и испугался этого:
— Что ж, я с ума схожу — ведь нужно же помочь; ведь ранили, должно быть, кровь идет.
Он осторожно ощупал грудь, руки, лицо, провел рукой по спине и вдруг вскрикнул и поднял руку.
Рука была в крови, на кончиках пальцев остались следы крови.
«Только бы донести, помочь, перевязать, остановить кровь!»
Он снова вскочил и на этот раз бегом пустился бежать по Бармалеевой.
Улица зашаталась, покатилась вниз, дома, как сломанные декорации, накренились над ним, крыши заслонили небо.
Он добрался наконец до проспекта Карла Либкнехта и здесь под первым же фонарем снова заглянул в лицо Екатерины Ивановны.
Лицо внезапно показалось ему отвратительным — нижняя челюсть отвалилась, слюна залила подбородок, один глаз закрылся.
Он положил тело на землю, возле тумбы, и увидел, что весь испачкался кровью; повсюду — на груди, на руках, даже как будто на подбородке были темные пятна. Он порылся в карманах, вытащил заскорузлый платок и принялся старательно вытирать руки. Пятна сразу отошли, затерлись.
— Помогите же, черт возьми, ведь нужно перевязать, сейчас же, немедленно!
Откуда-то из-за угла выплыл милиционер.
— В чем дело, гражданин?
Сергей молча вытирал руки и, оттянув край пиджака, смотрел, есть ли на нем пятна.
— В чем дело, гражданин?
— Ну, в чем же дело?.. — отвечал Сергей.
— В чем дело, что с этой гражданкой?
— Я не успел добежать, понимаете, как тот, в матросской блузе… Я кричал, да никого не было. Один встретился было…
Милиционер быстро нагнулся к Екатерине Ивановне, дотронулся до нее рукой.
— Мертвая, что ли?
Он выпрямился, схватился рукой за кобуру, болтавшуюся у него на поясе, и пронзительно свистнул.
— Да нет же, какая мертвая! Ранили, нужно помочь, перевязать, у вас должен же быть бинт под рукой, дежурный бинт, понимаете?
Второй милиционер подбежал к ним с угла Лахтинской и остановился, придерживая рукой шашку.
— Этого надо в дежурку… Мертвая.
Первый милиционер посмотрел на Сергея и взял его за плечо.
— Извозчик!
Сергей пошатнулся и попытался снять с плеча руку милиционера.
— В дежурку? Зачем, в какую дежурку? Чудаки, вы думаете, это я? Поймите вы, что кто-то в блузе, я не успел добежать, как он… А я уже не мог помочь, ведь я же нес ее на себе, не мог даже поддержать голову.
Милиционер посадил его в пролетку. Он сел и продолжал говорить с горячностью.
— Карпухин, эту придется, должно быть, в Петропавловскую, — сказал милиционер.
— Поезжай, — добавил он и ткнул извозчика локтем в спину.
— Стойте, а как же она? — закричал Сергей. — Поймите же вы, черт возьми, что нужно перевязать рану!
— Сидите смирно, гражданин, — отвечал милиционер.
Сергей закинул голову, вытянул ноги, закрыл глаза.
— Оружие есть? — вдруг спросил милиционер.
— Ни о чем я с вами не буду говорить, — раздраженно сказал Сергей, — если вы могли оставить без всякой помощи… Куда вы меня везете?
— Оружие есть? — повторил милиционер.
Он вытащил револьвер одной рукой, а другой мельком ощупал одежду Сергея.
— А-вввв, — вдруг завыл Сергей, — не везите меня, говорю вам, это тот, в матросской блузе… Разве я стал бы… Да я ее по всему городу искал…
Извозчик остановился.
Милиционер вытолкнул Сергея и сам соскочил с пролетки.
— Идите вперед!
Они поднялись по лестнице и прошли через полутемный коридор.
В коридоре Сергею, как тогда у Сушки, вдруг нестерпимо захотелось спать. Он потянулся, зевнул.
— Да вить ни продавали ничиво, — сказал из угла чей-то густой голос, — ничиво, ни капильки, вить гли сибя гнали, исключительно гли себя, ей-богу.
Милиционер оставил Сергея в коридоре и сам скрылся за дверью.
— А что до того, что гражданину Коврину, так вить кливита, ей-богу, все кливита, — продолжал голос, — гражданин Коврин, он и непьющий, он совсем у бабки покупал. Он рази может так пить?
Милиционер вернулся снова, взял Сергея за плечо и молча втолкнул его в комнату.
За столом сидел участковый — небольшой, коренастый, похожий немного на калмыка, с вежливым и даже участливым лицом.
Он писал, сощурив глаза, старательно выводя буквы.
Сергей прочитал вверх ногами: «Протокол».
Участковый поднял на него глаза и спокойно промолвил:
— Как ваша фамилия, гражданин?
— Да нет же, не в том дело, как фамилия. Ведь убили ее, понимаете! Или нет, еще, может быть, и не убили!
Сергей вдруг взволновался и двинулся куда-то; но не успел он и на шаг отойти от стола, как участковый повторил:
— Как фамилия?
— Веселаго.
Сергей побледнел и ударил себя в лоб рукой:
«Что я сделал! Ведь Веселаго же, в самом деле Веселаго».
Но тут же он добавил, как будто назвать имя было совершенно неизбежно, когда названа фамилия.
— Сергей. Сергей Веселаго.
— Сергей Веселаго, так, — промолвил участковый. — Документы имеются?
— Документы? Да нет, у меня и не может быть никаких документов. Ведь я…
«Только бы не сказать, не сказать, не сказать, что бежал, что скрываюсь».
— Что вы?
— Нет, ничего.
Участковый медленно отодвинул от себя протокол и уставился на Сергея с вниманием.
— Веселаго? Сергей Веселаго?
Он помолчал с минуту, двинул пером по бумаге и, вместо того чтобы приказать отвести арестованного в дежурку, неожиданно для себя самого продолжал допрос:
— Ну, хорошо. Так, значит, документов у вас не имеется. Так. А как зовут женщину, у трупа которой вы были задержаны?
Слово «труп» показалось Сергею похожим на деревянную круглую колотушку, которой разбивают мясо.
— Труп! Да нет же! Я, еще когда ехал на извозчике, хотел сказать, что бывают такие случаи, что оживляют, понимаете ли, оживляют! Каким-то образом сжимают в руке сердце, и оно начинает биться.
— К сожалению, труп, — вежливо сказал участковый, — так как же зовут эту женщину?
— Молоствова Екатерина Ивановна.
— Молоствова Екатерина Ивановна, — записал участковый, — какая профессия и сколько лет?
— Не знаю сколько. Стенографистка.
— Стенографистка, отлично; а где же она проживает, вам известно?
— Да ее украли, понимаете? Продали ее этому Барабану! То есть я не уверен, что именно ему, именно Барабану, но думаю, да, думаю, что ему!
Участковый вскочил и во все глаза посмотрел на Сергея.
— Ба-ра-ба-ну! Какому Барабану?
— Ну да, Барабану! Он налетчик, вы должны знать это имя! Я хотел даже одно время обратиться к вам, но…
Участковый сел с треском и, разбрызгивая чернила, с ужасной быстротой принялся что-то писать.
Через минуту он снова обратился к Сергею, стараясь говорить вразумительно и спокойно:
— Гражданин, успокойтесь. Успокойтесь, гражданин! Скажите мне, известно ли вам местопребывание этого человека, которого вы назвали Барабаном?
— Должно быть, где-то на Бармалеевой. За Малым проспектом. Там у них эта… как называется?.. Ну же!.. Да! Хаза.
Участковый снова подскочил.
— Хаза?!
— Ну да, хаза! Там они держали ее, понимаете ли, ее, Екатерину Ивановну. Я искал ее по городу больше недели, бегал по притонам, по ночлежным домам, наконец нашел, должен был увидеть, увести с собой, и вот… Вы знаете ли, я еще не успел добежать, как он подошел к ней, два шага, не больше, и ударил в спину.
— Кто он?
— Не знаю, кто! Какой-то в матросской блузе, ворот зашпилен.
— Подождите… — Участковый снова принялся выводить аккуратные буквы. — Так… искал стенографистку Молоствову… так… подбежал человек, одетый, по показаниям задержанного, в матросскую блузу, и ударил в спину… Каким оружием ударил?
— Не знаю. Вся спина… в крови.
— А откуда же вам известно, что эта женщина была задержана у себя налетчиком Барабаном?
— Откуда известно? Да из письма же! Из письма, которое я нашел у нее в комнате, в доме Фредерикса!
— Где? Так! В доме Фредерикса! Имеется у вас это письмо?
В эту самую минуту Сергей вспомнил, что письмо, которое он взял у старушки из дома Фредерикса, подписано фамилией, а не прозвищем Барабана.
— Имеется у вас это письмо?
— Н-нет. Я его оставил…
— Где?
— Дома.
— Позвольте узнать, — участковый ласково наклонился к нему, — а где вы живете?
— Я? Я тут остановился… на Литейном.
— Так. На Литейном. Номер дома позвольте?
— Номер дома? — Сергей назвал первую попавшуюся цифру: — Двадцать три.
— Литейный, двадцать три, — с готовностью подтвердил участковый. Он пересмотрел протокол: — Значит, вы показали, что разыскивали эту самую стенографистку и наконец узнали, что она находится в помещении, занимаемом Барабаном на Бармалеевой улице. Так. А от кого же вы это узнали?
Сергей вдруг посмотрел на него со злобой.
— Послушайте, оставьте меня! Я совсем разбит, я больше не могу. Я не скажу вам, от кого я это узнал. Я дал честное слово.
— Нет, вы не волнуйтесь, пожалуйста, — сказал участковый, — может быть, вы курите? Разрешите, я вам предложу папироску. Так. Значит, дали честное слово. Так и запишем: дал честное слово.
Он немного помолчал и потом продолжал спрашивать, сам закуривая папиросу:
— А где же вы были в момент совершения убийства?
— Я? Недалеко! Шагах, может быть, в двадцати, не больше. Я ждал ее, понимаете ли, один человек устроил, чтобы она вышла, ну, бежала, что ли, оттуда, из хазы, ночью. А меня оставили ждать на углу Малого.
— Так, так, так. Стало быть, эта самая-то хаза-то по Бармалеевой за Малым. Запишем, гражданин Веселаго… Веселаго, экая знакомая фамилия… н-ну, ладно, так… Веселаго показал, что в момент совершения убийства он находился в двадцати шагах, на углу Малого проспекта… А вам и видеть его также случалось?
— Кого?
— Да этого самого Барабана?
— Да нет же. Я же говорил, что из письма, только из письма о нем знаю.