— А других прозвищ, кроме Барабана, не знаете?
— Знаю, кажется, его фамилию… Там было еще одно письмо… впрочем, нет, просто говорили, что фамилия Качергинский.
— Качергинский?
Участковый даже потемнел, кровь прилила к лицу. Он вскочил, и выбежал в соседнюю комнату.
— Оперативный отряд! Да! Кутумова! Да, да!
Сергей посмотрел на стол, заваленный бумагами, на стены в клоповых запятых. Позади него, засунув руку за пояс, стоял и таращил сонные глаза молодой безусый милиционер.
— Много, да, да, много, опасный налетчик, — говорил в соседней комнате участковый… — а это уже как вам будет удобнее, товарищ! Проверьте, да, разумеется, потому что сведения случайные.
Он вернулся и снова сел за стол.
— Так. Отлично. А вот, между прочим, вы упомянули о том, что эта самая стенографистка, которую убили… каким же образом она попала на Бармалееву улицу?
Сергей отвел глаза от клоповой стены…
— Не знаю. В том письме, которое я достал, только приглашенье занять место, понимаете ли, место стенографистки, ведь она стенографистка отличная, ну и это письмо подписано Качергинским. Я потому и стал догадываться, что ее украли, понимаете, ведь она к себе домой не являлась больше двух недель, и это там, на Лиговке, в милиции должно быть известно.
— Так. Вероятно, известно. А вы как же, гражданин Веселаго, давно уже живете в Петрограде или приехали только для того, чтобы разыскать эту стенографистку?
— Я? Да нет, я… приехал сюда… Я не живу здесь постоянно.
— А где же вы проживаете постоянно?
Сергей замолчал. Участковый постучал косточками пальцев по столу и повторил вопрос.
— Я приехал из Тамбова, — сказал наконец Сергей. — Да, из Тамбова.
— Ах, из Тамбова? Так. Запишем: из Тамбова. А какого числа вы приехали?
— Недели две или три, не знаю. Да не все ли равно, какого числа, вот вы спрашиваете о пустяках, а я мог бы пока помочь раненой.
— Убитая уже отправлена в Петропавловскую больницу, — сказал участковый, — вы можете быть на этот счет совершенно спокойны, гражданин Веселаго! Ах да! Веселаго, именно Веселаго!
Он пощипал складки между бровями и задумался, как будто стараясь припомнить что-то.
Сергей посмотрел на него в упор, и вдруг ему снова показалось, что его голова полетела по воздуху, а тело падает к ногам безусого милиционера.
Участковый встал и прошелся по комнате.
— Поди-ка позови ко мне товарища Поппе, — сказал он милиционеру.
Тот вышел и через минуту явился с маленьким человечком в штатском платье.
— Товарищ Поппе, у вас имеется сообщение второго Гепеу о розысках бежавшего оттуда арестанта?
— Да-с, — отвечал маленький человек в штатском.
Сергей закрыл глаза: все рухнуло, он стоял в каком-то необыкновенно узком коридоре и дрожащими руками держался за трещину в стене, за клоповую запятую на обоях.
— Товарищ Поппе, — снова спросил участковый, — вы не помните, как фамилия этого арестанта?
— Нет-с, никак не припомню сейчас, — отвечал человек в штатском.
— Так будьте добры, разыщите-ка мне эту бумажку и принесите сюда.
Участковый снова закурил и принялся снимать со своей форменной куртки пылинки, волоски.
— Так вы приехали из Тамбова? М-гм. А как же случилось, что с вами нет никаких документов?
Сергей даже и не слышал, о чем его спрашивали.
— А чем же вы занимались в Тамбове?
Человек в штатском принес бумажку и подал ее через стол участковому. Тот внимательно прочел ее и поднял спокойные, участливые глаза на Сергея.
— К сожалению, я должен задержать вас, гражданин, — сказал он.
16
— К сожалению, — объявил приказчик, ласково глядя на Пинету, — вам придется переменить голову. У нас нет ни одной фуражки, которая подходила бы к вашей голове.
— Мама, неужели придется переменить голову? — спросил Пинета.
— Здесь нет ничего такого экстраординарного, — отвечала мама, — мне известны даже такие случаи, когда меняли не только голову… но и другое. Да, да, нечего смеяться, и другое.
На улицах огромные каменные тумбы и свет снизу, через какие-то особые стеклянные решетки.
Мама вела Пинету за руку по улицам, в небе качалась круглая голова, похожая на ярмарочные воздушные шары.
Снова магазин.
— Будьте так добры, гражданин, — сказала мама, почему-то раздувая ноздри, — подходящую голову. Видите ли, дорос до седых волос, и теперь не подходит фуражка.
«До каких седых волос? — подумал Пинета. — Я же вчера, я же третьего дня родился».
Приказчик принес голову какого-то турка или перса. Голова походила на утиное яйцо.
— Вот, пожалуйста, подходящего размера.
— Да, это подходящего размера, — определила мама.
— Мама, как же это, ведь это какой-то турок! Не могу же я в самом деле менять свою голову на голову какого-то турка.
— Никакие не турки, — отвечала мама, — пожалуйста, заверните мне эту голову.
— Прекрасная голова, — заверил приказчик, — голова масседуан, агратан, за пять копеек с бархатом. Вы будете довольны, уверяю вас!
Снова улицы, улицы, улицы.
«В чем же, черт возьми, дело, — подумал Пинета, — зачем же менять голову? Ведь можно же переменить фуражку».
Улицы исчезли. Потолок и узкое окно мелькнуло перед ним, и он снова закрыл глаза.
Кто-то постучал в двери: раз, два, три!
— Войдите! — закричал Пинета хриплым со сна голосом.
Он провел рукой по лбу и наконец очнулся.
— Кто там? Войдите!
Никто не входил. Пинета прислушался: стучали в соседнюю дверь.
Должно быть, никто не открывал, потому что спустя несколько минут Пинета услышал мужской голос:
— Откройте же. Откройте же наконец!
«Это Барабан», — догадался Пинета.
— На одну минуту, — говорил Барабан, — для делового разговора, честное слово, для делового разговора.
— Да откроешь ты или нет, стерва! — вдруг заорал он, разозлившись.
Пинета снова закрыл глаза; его как будто качало из стороны в сторону; сквозь сон он услышал, как дверь трещала под ударами.
— Ее здесь нет! — закричал Барабан. — Убежала? Выпустили? Хамы, разбойники.
Перед Пинетой вырезалось четкими буквами: убежала.
Он тихонько повторил про себя: «Убежала», — попытался приподняться и сесть на постели, но снова со стоном упал назад и как будто ушел в темную комнату без окон и дверей, куда уж никак не мог проникнуть даже громкий человеческий голос.
Второй раз Пинета очнулся часов в шесть утра. Кто-то камнем бросил в стену его комнаты. Немного погодя тот же звук повторился с большей силой.
— Стреляют, что ли?
Он сполз с постели и, держась руками за все, что попадалось на пути, добрался до двери, хотел постучать, но потерял равновесие и свалился на пол.
Тут же на полу он от боли дернул ногой. Нога пришлась прямо в дверь, и дверь отворилась.
«Забыли запереть, — подумал Пинета, — должно быть, все разбежались».
Он прополз несколько шагов по коридору и добрался до соседней комнаты, той, которую раньше занимала его соседка.
И здесь дверь была отперта. Пинета встал, держась за стены, добрался до окна и расплюснул нос о стекло.
Он увидел во дворе человека, который лежал на земле, за грудой камней.
На нем была шинель с красным воротником и фуражка с красным околышем.
Воротник и околыш в одну минуту объяснили Пинете положение дел.
Человек поднимал вверх голову и старательно делился из винтовки по нему, Пинете.
Раз! И стекло разлетелось вдребезги.
Пинета, шатаясь, отошел в сторону и сел на стул. Разбитое стекло еще долго звенело у него в ушах каким-то особенным звоном.
Часов в шесть утра Пятак, обшарив все блатные места и не найдя никого из своей хевры, вернулся назад, вбежал во двор, влетел вверх по лестнице и плотно задвинул за собой тяжелый засов.
Он остановился посреди кухни и выругался.
— Мильтоны! Мильтоны идут. Вставайте!
Маня Экономка стояла перед ним в одной рубашке и тряслась от страха.
— Барабан здесь? Да говори же ты, сволочь! Барабан!!
Пятак выскочил в коридор и лицом к лицу столкнулся с Барабаном.
— Где? Откуда идут?
— С Большого! Чуть не сгорел! Поздно! С Газовой заложили!
Барабан хмуро посмотрел на него и сложил было губы, чтобы свистнуть.
— Стой! А с Карповки?
— Черт его знает, Карповку! Окружают!
Барабан свистнул.
Он свистнул не напрасно: дом, в котором находилась хаза, стоял в самом конце Бармалеевой улицы. Слева можно было уйти по Газовой, справа по набережной Карповки; если оба выхода были заложены, оставалось пробираться через пустыри на переулок. Барабан выбросил из кармана кожаный портсигар и с яростью схватил папиросу зубами.
— Маня, — сказал он, — Маня, беги через пустыри на переулок. Посмотри, есть ли там мильтоны, и бегом возвращайся назад. Что у нас есть?
— А! — закричал он вдруг, ударяя по столу рукой с такой силой, что вся рука налилась кровью. — У нас мало… у нас мало патронов!
Он замолчал и оглядел всех, кто был в комнате. Барин, только что вставший с постели, одетый, как всегда, так, что ни один крючок его офицерского кителя не оставался незастегнутым, был немного бледнее, чем обычно.
Пятак, отдышавшись, прилаживал к окну оторванный ставень.
Володя Студент стоял отвернувшись, пристально разглядывая какую-то царапину на руке.
— Ну, — сказал Барабан, сжимая руки так, что на ладонях остались овальные следы от ногтей. — Ну! Теперь выбирать! Теперь уже выбирать! Что же? Отстреливаться или сдаваться?
Барин поднял глаза и с презрением пыхнул папироской.
Пятак заложил руки в штаны и выругался.
Студент обернулся, двинулся было куда-то, но остался на месте.
— Значит, — сказал Шмерка и замолчал. Он глубоко вздохнул и вытащил из кармана револьвер. — Пятак, ты будешь стоять справа, там, где лежит этот мальчишка! Барин и я — в столовой. Студент, ты, — Барабан схватил его за руку и дернул к себе, — да ободрись, малява! Ты стреляй из кухни. — Ну! — повторил он, — что она не приходит, эта стерва?