Он начал напевать:
Нимфа по имени Аретуза, нимфа, рожденная среди цветов,
Ты, что блуждаешь под покровом лесов, белая, как лунный свет!
И когда закаленные в штормах мужчины уловили эти слова, они попытались приглушить подобный урагану гул своих голосов, чтобы спеть:
Нимфа по имени Аретуза, нимфа, рожденная среди цветов.
Отталкиваясь шестами, они все больше и больше приближались к тростниковым зарослям. Они будто не хотели замечать, что судно уже несколько раз коснулось дна.
А юная лесная дева играла с ними, прячась за рогами лося. Она то выглядывала, то скрывалась вновь. Она не удерживала лося, а вела его все дальше в воду.
Когда длинноногий зверь продвинулся вперед на несколько саженей, она ласково хлопнула его по спине, чтобы остановить. Она наклонилась и сорвала несколько кувшинок. Мужчины на корабле пристыженно смотрели друг на друга. Нимфа появилась здесь всего лишь для того, чтобы набрать белых кувшинок, качавшихся на речной воде. Она пришла не ради римских моряков.
Тогда Сильвий Антоний снял с пальца кольцо, издал возглас, заставивший нимфу поднять взор, и бросил кольцо ей.
Она протянула руку и поймала его. Ее глаза засияли. Сильвий Антоний бросил еще одно кольцо.
Она тут же кинула кувшинки назад в реку и направила лося дальше в воду. Иногда она его останавливала. Но тогда новое кольцо, брошенное Сильвием Антонием, манило ее вперед.
И вдруг она оставила все сомнения. На ее щеках появился румянец. Она стала приближаться к кораблю безо всякой приманки. Лось вошел в воду по самый хребет. Она была совсем рядом с бортом.
А там уже свесились через край матросы, чтобы помочь прекрасной нимфе подняться на корабль, если только она пожелает ступить на палубу триремы.
Но она не видела никого, кроме Сильвия Антония, который стоял, украшенный кольцами и жемчугами, великолепный, как восход солнца. И когда юный римлянин заметил, что взор нимфы обращен к нему, то перегнулся еще дальше, чем все остальные. Ему кричали, чтобы он был осторожнее, что так можно потерять равновесие и упасть в воду.
Но это предостережение было тщетным. Неизвестно, нимфа ли сильным рывком притянула к себе Сильвия Антония или как уж это произошло, но только он оказался за бортом раньше, чем кто-нибудь успел даже подумать о том, чтобы подхватить его.
Однако не было никакой опасности, что Сильвий Антоний утонет. Нимфа протянула свои бело-розовые руки и поймала его. Едва ли он даже коснулся поверхности воды. В тот же миг ее скакун повернул, понесся прочь по воде и скрылся в лесу. И громко звенел смех дикой всадницы, уносившей Сильвия Антония прочь.
Гален и его люди на мгновение застыли от ужаса. Некоторые, как при опасности на море, сбросили одежду, чтобы плыть к берегу. Гален удержал их.
— Без сомнения, это — воля богов, — сказал он. — Ради этого они через тысячи бурь пригнали Сильвия Антония Поппия к этой неведомой земле. Будем же радоваться, что мы стали орудием их воли! И не будем пытаться ей воспрепятствовать!
И моряки послушно взялись за весла и двинулись вниз по реке; под ритмичные удары весел они тихо затянули песню о бегстве Аретузы.
Теперь, когда эта история окончена, путешественник, должно быть, понял то древнее наскальное изображение, которое ему показывали на земле великой Кунгахэллы. Он, вероятно, смог различить и лося с ветвистыми рогами, и трирему с длинными веслами. Не стоит требовать, чтобы он увидел там Сильвия Антония Поппия и прекрасную лесную королеву, ибо для этого нужно смотреть глазами старых сказителей.
Он поймет и то, что изображение создано самим юным римлянином и что так же обстоит дело с этой старинной историей. Сильвий Антоний слово в слово поведал ее своим потомкам. Он знал: им будет приятно узнать, что они произошли от известных всему миру римлян.
Но, конечно, чужестранцу необязательно верить в то, что какая-нибудь из нимф Пана бродила по этому речному берегу. Он может думать, что в первобытном лесу обитало дикое человеческое племя и что наездницей огромного лося была дочь короля, властвовавшего над этими бедными людьми. И что когда девушка увезла Сильвия Антония, она всего лишь хотела похитить его драгоценности. И что она вовсе не думала о самом Сильвии Антонии, она даже вряд ли знала, был ли он таким же человеком, как и она.
И путешественник, конечно, поймет, что имя Сильвия Антония не сохранилось бы до сих пор на этих берегах, если бы он все время оставался таким же глупцом. Путешественник сможет услышать о том, как преобразили юного римлянина несчастье и нужда, и как он из презираемого дикарями раба сделался их королем. Он был тем, кто первым подступил к первобытному лесу с огнем и сталью. Он возвел первый крепко срубленный дом. Он строил корабли и выращивал хлеб. Он положил начало великолепию великой Кунгахэллы.
И когда путешественник услышит об этом, он будет обозревать окрестности еще более радостно, чем прежде. Потому что хотя город и превратился в поля и луга, а на реке не увидишь парусов, эта земля все же дала ему возможность заглянуть в прошлое и глотнуть воздуха мечтаний.
― МАРГАРИТА МИРОТВОРИЦА ―(перевод Д.Закса)
Что всполошило птиц в глухом бору?
Зачем, шурша корой, скользнула белка
По толстому стволу и замерла,
Поднявши хвост, на самой нижней ветке
И смотрит вниз горящими глазами?
И отчего так гулко впереди
Грохочет, как крылатый гром, глухарь?
Что зрят они? Ходившие по хворост
Крестьянки возвращаются из леса,
Крича наперебой, что там пред ними
Предстал прекрасный всадник с пышной свитой.
Волненье в их глазах. Густой туман
Клубится средь высоких красных сосен.
Им вслед бежит мальчишка-углежог,
Он запыхался, торопясь в долину,
Его глаза восторженно сияют
На вымазанном сажею лице.
Чуть отдышавшись, он кричит: «Ликуйте!
Принцесса едет. Только что я видел
Ее со свитой на лесной дороге.
И тихие лесные птицы пели,
Ее завидев, и скользнула белка
Вниз по стволу, чтобы ее узреть,
И грохотал глухарь средь темных сосен.
Ликуйте, люди! Радуйся, народ!»
Молчи, бесенок. Придержи язык.
Не приставай с своею глупой сказкой.
Молчи, пострел, коль жизнью дорожишь.
С чего ты взял, что то была принцесса?
То, верно, тролль. Принцесса не приедет.
Господь с тобой, принцесса не приедет.
Молчи, пострел. Тебе ль дразнить несчастных,
Живущих в злые годы на границе
Двух королевств, чьи в распре короли?
Мы как овца, которую от стада
Отбил медведь и подогнал к обрыву,
Мы ежедневно видим, холодея,
Жестокой смерти бледный страшный лик.
Мы знаем, что мерещится мальчишке.
О прошлом годе шведский конунг Инге[90]
И наш сосед, норвежский конунг Магнус,[91]
Сойдясь у Кунгахэллы, сговорились
Кровавой распре положить конец.
Король же Инге в упроченье мира
Пообещал не позже, чем весною,
За Магнуса Норвежца выдать дочь.
Вот и твердит он, что принцесса едет
В Норвегию. Но мы не в силах верить
Его рассказу о златой короне,
О скакуне под пурпурной попоной,
В нас больше нет надежды, веры нет.
Всю долгую мучительную зиму
Мы просидели в низких темных избах.
И в дыме, что всходил над очагом,
Мы различали призраков зловещих,
Вооруженных копьями, мечами,
Несущих нам разор и смерть. Они же
В кошмарных снах являлись нам. Казалось,
Они, как волки, рыщут по округе,
Вот-вот ворвутся под покровом ночи
К нам во дворы и красных петухов
По крышам пустят, и в горящих избах
Над трупами убитых разнесется
Победный клич дружинников хмельных.
В лесу, со свитой, в пышном одеянье?
Молчи, молчи, не повторяй пустое!
Пусть даже ветер, камень придорожный
Твоих речей не слышат безрассудных!
Молчи, молчи! Ведь мы сойдем с ума,
Коль тщетною обманешь нас надеждой.
Ты видишь, в ожидании войны
Одни из нас свои ларцы открыли
И раздарили нищим все добро.
Другие же душистый мед и яства
Проели на пирах и смерти ждут,
Погрязшие в грехах. Они трусливо
Свои дворы опустошили сами,
Забили скот и сено подожгли —
Врагу здесь поживиться будет нечем.
А третьи заперлись в своих домах,
Как узники, как жалкие безумцы.
Мы слышали другое. Не о девах,
Что проезжают с праздничною свитой
На радость кроткой живности лесной.
Лишь злые вести, словно волчьи стаи,
Здесь у границы бродят. Их добыча
Не скот и скарб, а мужество и воля.
Они последних сил лишают нас.
Мы слышали о том, кто, дом покинув,
В лесу скрывался и замерз до смерти,
О том, кто стал убийцей, не щадя
Ни чад, ни жен, — а сам рыдал трусливо,
Когда родные гибли сыновья
Под копьями дружинников жестоких,
Еще о том, кто потерял рассудок,
Из леса дым увидел и решил,
Что дом его горит, а это дети
Зажгли костер. Спаси нас всех, Господь.
Что? Кто еще с благой, но ложной вестью?
А, мы узнали — то изгой, преступник,
Надеется прощенье заслужить,
Нам возвестив о радостном событье.
Что ж, мир тебе, но мы тебе не верим.
Не говори нам, что весна настала,
Что выполнил обет король наш Инге
И Деву Миротворицу послал.
Нам что весна, что осень — все едино.
Мы по домам сидим и смерти ждем.