жать. Я ей говорю: «Закрой рот, я уже все сказал».
И хотя был ужин, и нас поздравляли, и её папа подарил
мне белые носки, я сказал себе: «Стоп, Сигизмунд,
шутки шутками, но могут быть и дети». И я бежал до-
мой… где из живых людей меня ждет только зеркало.
Но сегодня, женщины, у нас с вами большой день…
Я чувствую, что я созрел. Сегодня я выгляжу, как ни-
когда. У меня еще стройная фигурка, блестящая в не-
которых местах голова, слегка подкашивающиеся ноги,
небольшое пришепетывание при разговоре, посвисты-
вание при дыхании и поскрипывание при ходьбе. Но
если меня в тихом месте прислонить к теплой стенке,
со мной еще очень, очень можно поговорить! О Вось-
мом марта, о весне, о вас, женщины…
Готовьтесь, птички! Я еду к вам на трамвае!
Сосредоточенные размышления
Для А. Райкина
Зарядку себе придумали, лишь бы не работать!
Лишь бы дурака валять! Здоровый бугай поднимает
гири впустую — воздух перемешивает. Пускай камни
таскает или вагонетки с углем. И платить ему не надо:
он же за гири денег не берет!
Если весь народ по утрам вместо гирь будет яму ко-
пать, знаете, какая колоссальная экономия будет?!
А если другие туда воды накачают и гусей пустят… На
каждого получится по два гуся.
Я ж не один день думал!
А этот футбол — двадцать два бугая мяч перекаты-
вают. А если им вместо мяча дать каток, они ж за пол-
тора часа все поле заасфальтируют. А зрители еще по
рублю дадут. Бешеные деньги пойдут.
А марафонца видали? Страус. Сорок километров
дает бегом. Его кто-нибудь использует? Он же бежит
пустой! А если он почту захватит или мешок крупы
в область? У нас же составы освободятся. Я уже не го-
ворю про штангистов. Человек полтонны железа под-
нимает и обратно кладет. Так дайте ему груз, чтоб он
его наверх подавал. Бочки с селедкой, раствор, ящики
с кирпичом пусть выталкивает. И рекорды ставь: ты —
две бочки, я — четыре, чемпион мира — шесть!
Кто у нас остается? Артисты, художники, ревматики,
склеротики и прочий боевой отряд физически недораз-
витых людей. Их надо использовать на тонких работах.
Вот балерина — крутится. Крутится, крутится, аж в гла-
зах рябит. Прицепить ее к динамо — пусть ток дает
в недоразвитые районы. А ты, иллюзионист, у тебя из
пустого ведра курица вылетает. Иди, обеспечивай народ
курями. Ведра у всех есть, куры не у всех. Тебе каждый
спасибо скажет, если честно будешь работать. А писатель
пишет. Ходит туда-сюда, обдумывает. Что он там напи-
шет, никому не известно, а пока ходит — прицепить к не-
му рычаг, пускай воду качает. Хоть какая польза будет…
Вот так каждого использовать. Такое будет! Такое
состояние благо. Такой прогресс. Такой урожай. Вмес-
то голубей этих дурных на крышах индюки будут си-
деть, и тогда сразу вперед скакнем. Я ж не один день
думал, что, я дурак?!
Два дурака
Для А. Райкина
Я за углом в тресте работаю, говорят, у нас началь-
ник — того… Не очень соображает… Но вы мне объяс-
ните: он что, вообще не соображает или он на своем ме-
сте не соображает… Возьмем нашего… У него диплом,
он инженер. Сейчас все с дипломами. Он заочно инже-
нером стал… Сейчас все заочно инженерами становят-
ся. Правда, курсовой ему весь техотдел считал, а дип-
ломный все конструкторское бюро чертило в рабочее
время, но он все равно инженер. Но он не дурак.
Он ходит на работу с мешочком, гуано собирает го-
лубиное… Это очень хорошо для виноградничка… У вас
нет виноградничка, а у него есть виноградничек… Он
его заборчиком, штакетником огородил, досточками,
и все вручную, все сам. А коза у него — Брижит Бардо,
ни единой блохи — сам купает, все сам! Кабанчик для
него, как сын… Для навоза бетонированный вывод вы-
вел сам, все сам… И не потому, что все себе, себе… На
работе увидел: два маляра сидят на ставке, ворота ко-
веркают. Он тех маляров прогнал, сам встал и ворота
покрасил, и чтобы вы думали — третий год стоят, как
куколки… Вот он у нас какой! Так чего же люди к нему
с чертежами лезут… Он же дворник в душе. И какой —
первоклассный. Дворник-педагог. Вы только объясни-
те ему, что это тоже ответственная работа… А как же.
Во-первых, лед сколоть уметь надо?.. Надо!.. А там
горку залить, чтобы пионерчикам было легко сколь-
зить, а пенсионерчикам, наоборот, песочку подсыпать…
А если у ворот стоять… Ведь можно по-разному сто-
ять… Можно и так стоять, а можно и так. А наш бы так
стоял… из-за границы приезжали бы смотреть. Фигура
у нашего как раз представительная. Красивый мужчи-
на — невозможно… А голос… Вот жилец идет:
— Здравствуйте, Харитон Иванович!
— Здравствуйте, Петр Сергеевич!
— С праздничком вас, Харитон Иваныч!
— И вас также, Петр Сергеевич!
А вот профессор идет, уже не жилец, в другой дом
переехал. Ну все равно:
— Мое почтение, Харитон Иваныч!
— Наше вам, Григорий Владимович!
А тут вертихвостка, уличная продавщица, Машка:
— Здравствуйте, дядя Харитон. С праздником вас,
дядя Харитон.
Ну с ней можно попроще:
— И тебя же!
Вот какая у него могла бы быть работа… По призва-
нию! А он сидит в кабинете, смотрит на других и тоже
за стул держится.
А тут же в управлении интеллигент на побегушках
громыхает. Дохлый такой червь… Мозгами как раз хо-
рошо шевелит, но руками никак не может… Уж до чего
беспомощный… шланг не может удержать… Послали
лед скалывать, так он сначала тяпкой себе ноги перело-
мал, а потом его послали пьяного скручивать — зрели-
ще было: «Голубой огонек». Где шляпа, где очки?.. Того
интеллигента червивого по частями вынесли, а наш ди-
ректор этого пьяного одной рукой скрутил…
Вот вам интеллигент с дипломом — дурак и началь-
ник с дипломом — дурак… Два дурака, да?..
А вы поменяйте их местами… А вы не думали об
этом… А вы подумайте.
Одесса
Итак, Одесса для тех, кто ее не знает и не хочет
знать. Довольно красивый город на нашем Юге и чьем-
то Севере. На берегу Черного моря, трехтысячный
юбилей которого мы недавно отмечали.
Обычно очень жаркий август, когда мы по ночам об-
ливаемся потом, а серая морская вода не охлаждает,
а засаливает.
Дачи здесь маленькие— квартиры без крыш. Засы-
паешь один, просыпаешься впятером. Жуют здесь все
и всегда — семечки, креветки, копченую рыбку, раков,
виноград. Лучшие в стране рты не закрываются ни на
секунду: хрумкают, лузгают, щелкают, посапывают,
слушают ртом. Рты прекрасные — смесь украинской,
русской, греческой и еврейской породы.
Девушки весной хороши, как кукурузные початки
молочновосковой спелости. Летом еще лучше: строй-
ные, упругие, покрытые горячим загаром и легкой
степной пылью. Идти за ними невозможно. Хочется
укусить и есть их. От красоты у них скверные характе-
ры, а в глазах коварство.
— Миша, уже есть шесть часов?
— Нет, а что?
— Ничего, мне нужно семь.
Вообще, женщин умных не бывает. Есть прелесть
какие глупенькие и ужас какие дуры. Но с нашими го-
ря не оберешься. Большое количество бросило меня,
кое-кого бросил я, о чем жалею. Правда, мне пятьдесят
и жалеть осталось недолго.
Итак, лучший месяц август — дикая жара. Если в за-
лив вошел косяк, рыбой пахнут все — никого нельзя
поцеловать.
Вся жизнь на берегу моря: там жарят, варят и кри-
чат на детей.
Для постороннего уха — в Одессе непрерывно ост-
рят, но это не юмор, это такое состояние от жары
и крикливости.
Писателей в Одессе много, потому что ничего не на-
до сочинять. Чтоб написать рассказ, надо открыть окно
и записывать.
— Сема, иди домой, иди домой, иди домой!
— Он взял в жены Розу с верандой и горячей водой…
— Почему у вас семечки по двадцать копеек, а у всех
десять?
— Потому что двадцать больше.
— Чем вы гладите тонкое женское белье?
— А вы чем гладите тонкое женское белье?
— Рукой.
Они не подозревают, что они острят, и не надо им
говорить, не то они станут этим зарабатывать, у них
выпадут волосы, вместо того чтоб говорить, они бу-
дут прислушиваться, записывать, а потом читать по
бумаге.
Старички сидят на скамейках у ворот с выражением
лица «Стой! Кто идет?!». Когда вы возвращаетесь к се-
бе с дамой, вы покрываетесь потом и не знаете, чем ее
прикрыть. Весь двор замолкает, слышен только ваш на-
тужный голос:
— Вот здесь я живу, Юленька.
А какой-то только что родившийся ребенок обяза-
тельно ляпнет: «Дядя Миса, только сто вчерасняя тетя
приходила».
Когда вы выходите, двор замолкает окончательно
и кто-то — шепотом, от которого волосы шевелятся:
— Вот эта уже получше.
Здесь безумно любят сводить, сватать, настаивать
и, поженив, разбегаться. Отсюда дети.
Худой ребенок считается больным. Его будут кор-
мить все, как слона в зоопарке, пока у него не появятся
женские бедра, одышка и скорость упадет до нуля. Те-
перь он здоров.
Одесса давно и постоянно экспортирует в другие
города и страны писателей, художников, музыкантов
и шахматистов. Физики и математики получаются ху-
же, хотя отец нашей космонавтики Королев — одессит.
Но Бабель, Ильф и Петров, Катаев, Ойстрах, Ги-
лельс — все мои родственники. Мечников и еще куча