чадами. Если побеждает правитель, законы остаются. Если мятежник, законы, естественно, меняются.
— Но... Вы же не имеете в виду!.. — воскликнул Кинг.
— Что я не имею в виду?
— Вы собираетесь сражаться с Акбадом?
— Да.
— Но он... он не будет сражаться с вами.
— Будет. Если он откажется, даже собственные дворяне обернутся против него. Вспомните, что не все они искренне поддерживают его. Если он откажется встретиться со мной на Поединке Правителя, его убьют свои же без всякой жалости. Таков наш обычай, а наши обычаи сильнее Акбада. Да, он станет сражаться со мной. У него не будет выбора.
— Но вы не можете пойти на это. Это же бессмысленно. Такой обычай может иметь силу, если на троне мужчина. Но вы женщина...
— И потому должна быть трусихой?
— Нет, но... Черт побери, Авена, если это единственный выход, позвольте мне сражаться на дуэли вместо вас.
Глаза Авены сверкнули.
— Нет, — сказала она. — Это мое сражение. Я не могу уступить свое место никому другому.
Кинг сдался. Перед такой решительностью любые доводы были бесполезны.
— Но зачем вы привели нас сюда? — спросил он. — Почему заперли нас на то время, пока будете драться на дуэли?
— Я приношу извинения, — сказала она.
— Извинения? Но за что?
— Извинения за то, что делала, пока была Охотницей Аккана. Когда охотилась на ваших людей. Я в этом раскаиваюсь и хочу убедиться, что вы и ваши друзья будут в безопасности даже... даже если я проиграю Акбаду. И если я проиграю, вас просто вернут в охотничьи угодья для удовольствия Акбада и его дворян.
— Но я все равно не понимаю, — сказал Кинг. — Зачем же нас запирать?
— Поймете через мгновение, — ответила Авена. — Разве вы уже не чувствуете, что он уже захватывает вас? Я чувствую его даже здесь.
— Чувствуете что?
— Дуновение ветра.
— Что?! — недоверчиво воскликнул Кинг.
И в это время он понял, что действительно чувствует его — невидимый ветер. Пронизывая все атомы его тела, ветер становился все сильнее с каждой секундой.
— Это поток силы, — сказала Авена. — В этом месте он течет обратно в ваш мир. И вернет вас туда. Теперь все, Сэнди Кинг. Удачи вам и прощайте. И...
Текущий сквозь Кинга поток становился все сильнее и сильнее. Кинг схватился за прутья решетки и попытался удержаться, но понял, что это бесполезно. Он чувствовал, как поток подхватил его и понес, понес...
Глядя ему в глаза, Авена улыбнулась. Но тут же исчезла и она, и ее улыбка.
СОЗНАНИЕ ВЕРНУЛОСЬ к нему, чтобы начать колоть десятками тысяч крохотных иголок. Кинг с трудом сел и открыл глаза. Он был на склоне горы в небольшом разрушенном храме, прижавшемся к краю утеса. А на другой стороне ущелья, в миле отсюда, бородавчатой жабой распластался, прижимаясь к горе, Храм Запретного Наслаждения.
Бирма! Верхняя Бирма! Земля!
Напротив него, пошатываясь, поднимались на ноги Карсон, Соренсон, Леда, Роджерс. Кинг заметил, как Роджерс пытается помочь Леде, а она — ему. Когда-то это могло задеть Кинга, но те времена прошли. Главное, здесь были все, все из лаборатории Соренсона. Все земляне.
Авена сдержала свое обещание.
Кинг по-прежнему сжимал в руке рукоятку кинжала. Он глянул на приземистый храм на другой стороне ущелья, встал и направился к нему.
— Сэнди! Сэнди! — закричал, бросившись за ним, Карсон.
— Помоги им вернуться в цивилизованные места, Кэл. Уведи их отсюда. Это мой тебе приказ. — Кинг кивнул на американцев.
— А вы? — спросил Карсон.
Кинг кивнул на далекий храм.
— Значит, ты выбрал свой путь, Сэнди? — спросил Карсон.
— Да, я выбрал свой путь.
— Тогда удачи тебе.
— И тебе тоже. Прощай.
Кинг не помнил, как перебрался через ущелье, как перешел вброд ревущий горный поток на дне его, как поднялся по крутой дороге к храму. У храма стояли охранники, вооруженные кривыми саблями. Но они только взглянули на него и тут же убежали. Кинг вошел в храм. И там, глубоко в недрах горы, он нашел теллурийский силовой поток. И снова невидимый ветер подхватил его...
ЯМА? ДА, он лежал в знакомой уже яме. Не теряя времени, Кинг выбрался из нее. Это было то самое место, где он встретил Леду, та самая река, и та гора, в пещерах которой прятались американцы. А там, за горой, была Акка, столица Аккана. Кинг направился к городу. Было утро, когда он начал свой путь. Прошел день. Сгущались сумерки. Близилась ночь. В сумерках Кинг вошел в город. Он был странно притихший, улицы безлюдны. У дворца не было даже стражи. Не оказалось ее и у покоев принцессы. Кинг тихонько открыл дверь.
В глубине слабо освещенной комнаты он услышал, как кто-то рыдает. Это плакала Авена, лежа на мягкой кушетке. Когда раздались шаги Кинга, она рывком вскинула голову.
— Кинг!
— Я вернулся, Авена. Как прошел поединок?
— Поединок не состоялся.
— Да?
— Акбад отказался от поединка, и дворяне порвали его на куски.
— О-о!..
Кинг был рад это услышать. Дуэль не состоялась. Акбад стал покойником. Да, это были хорошие новости. Но, в данный момент, и сам Акбад, и его участь не волновали Кинга.
— Где-то тут есть балкон, — сказал он. — Я заметил его в прошлый раз.
— Да, есть...
Они с Авеной вышли на балкон. Снаружи была ночь, теплая ночь Аккана, слабый ветерок и мириады ярких звезд над головой.
The huntress of Akkan, (Amazing Stories, 1946 № 2)
За завесой
СНАЧАЛА Я ПОДУМАЛ, что это какой-то трюк, поэтому встал и обошел кругом крошечную спираль, в которой пылала черная завеса. Том Кельвин попытался рассмеяться, но у него это плохо получилось. Он даже не стал вытирать потный, морщинистый от волнения лоб.
— Нет, Боб, я не дурачу тебя, — сказал он, — хотя мне жаль, что я не могу объяснить принципы его действия.
Мне не хотелось верить ему, хотя я знал, что он говорит правду, поэтому тщательно осмотрел устройство. Несколько электронных ламп, смонтированных на шасси, соединялись с финальной лампой через серию обмоток и конденсаторов. А эта финальная лампа была необычна. Ионы, испускаемые светящейся нитью, летели в две пластины, установленные точно друг против друга, а крошечные сетки образовывали туннели, в которые и влетали эти ионы. Пластины светились красноватым светом, потому что ионы били по ним.
— Это генератор, — сказал Том. — Вся штука в том, что я не знаю, что он генерирует. Уравнения утверждают, что он должен что-то генерировать, но либо уравнения ошибочны, либо ошибочны все наши научные гипотезы относительно фундаментального характера Вселенной.
— Да, знаю. Я уже слышал это от тебя.
Я мельком осмотрел спираль. Это был отрезок медной трубочки, изогнутой по кругу. Наверное, дюймов шести в диаметре. Трубка была прорезана в одном месте, а оба конца ее подключены к финальной лампе этого странного генератора.
И в этой спирали пылала черная завеса. Я знаю, что пламя не может быть черным, но оно было черным и мерцало. Крошечные точки света мерцали и дрожали на этой черной завесе. Это походило на миллионы микроскопических светлячков, запутавшихся в вырезанном куске ночи.
Сквозь завесу ничего не было видно. Я подошел поближе и присмотрелся. Свет не проходил через нее. Но у меня возникло ошеломляющее чувство, словно через нее проходило что-то другое, какая-то тонкая, неприятная вибрация, которая была доступна человеческому уху звуковых волн и, вероятно, так же не доступной для глаза. Но это нечто, чего не слышали уши и не видели глаза, воздействовало на какой-то неведомый центр в мозгу. Я отпрянул.
— Ты почувствовал это, — спросил Том.
— Да, — ответил я, оперся руками о лабораторный стол и глянул на Тома в упор. — Что это?
— Не знаю, — с несчастным видом ответил он.
Я не сводил с него взгляда, пытаясь передать им отвращение, хотя никакого отвращения на самом деле не чувствовал. Я просто испугался. У Тома Кельвина был один из самых мощных разумов, какие только видела старушка-Земля, и когда он сказал, что не знает ответов, это значило, что больше не мог их дать.
Я достал из кармана жилетки карандаш, как всегда делаю, когда поставлен в тупик. Я работаю в газете и давно уже обнаружил, что процесс вытаскивания карандаша из кармана дает мне время обдумать, какие вопросы задавать дальше. Вот я и вытащил карандаш из кармана. В своем ошеломленном состоянии я даже не понял, что делаю, пока не сунул карандаш в черную завесу.
НИЧЕГО НЕ ПРОИЗОШЛО, насколько я мог судить. Я отдернул карандаш, и на мой взгляд он остался таким же, как и был, но у Тома, сидевшего по другую сторону стола, было свое мнение. Он съежился на стуле, лицо его побледнело. Он явно чего-то испугался.
— Я сделал что-то не так? — спросил я.
Том ничего не ответил, вскочил, прошел в угол лаборатории и вернулся с бутылкой и стаканами. Этикетка на бутылке гласила, что она была выпущена восемнадцать лет назад. Он налил себе этот сверхвыдержанный напиток и поставил бутылку на стол. Я уже хотел было спросить, не хочет ли он, чтобы я ушел, но тот уже спохватился и передал бутылку мне.
— Глотни хорошенько, — сказал он. — А потом я хочу, чтобы ты опять сунул карандаш в это вибрационное поле. Всунь его туда на несколько дюймов.
— Зачем? Что произошло?
— Не знаю.
Я сделал, как он просил. Карандаш вошел в завесу и вернулся. Это был обычный металлический карандаш, который можно купить за десять центов, но Том выхватил его у меня, обращаясь с ним так, словно он был из золота. Он провел над ним несколько тестов, используя аппаратуру, находившуюся в лаборатории на другом столе. Очевидно, он воспользовался кислотой, потому что, когда принес карандаш обратно, тот был безнадежно испорчен.
— Это будет стоить тебе десять центов, — сказал я ему.
— Это может стоить мне гораздо больше, — отозвался Том.
Я испытующе посмотрел на него.
— А теперь расскажи дяде Роберту, что произошло?