— Но если вы уже пользовались этим именем, как так получилось, что вы снова оказались Гарольдом Миллером? — спросил Эд Грофф.
Клерборн стоял безмолвный и напряженный, не принимая участие в расспросах.
— Думаю, это произошло просто потому, что я забыл, что уже использовал это имя в этой стране, — ответил пациент. — У меня было столько имен, что трудно упомнить все. Я не понимал, что происходит, пока вы не вошли в эту дверь, — закончил он, глядя на Гарольда Миллера. — Как только вы вошли, я тут же понял, что допустил ошибку и дважды использовал одно и то же имя, а так же наткнулся на одного из собственных внуков.
Была какая-то связанность в этой истории, обоснованность всех подробностей, что придавала ей достоверность. Эд Грофф кивал. Он даже перестал искать в ней бреши. Что же касается Гарольда Миллера, он уже принял за очевидный факт историю этого человека.
Он встретился со своим пра-пра-прадедом, человеком, которому больше девятисот лет.
Стоя у стены, Клерборн внезапно откашлялся и впервые заговорил.
— И каким же образом вы не стареете? — спросил он.
Глава III
— Я НЕ ЗНАЮ ответа на этот вопрос, — сказал пациент. — Я пытался в этом разобраться, но ничего не получалось. Я не химик. Я только знаю, что сердце у меня бьется гораздо медленнее, чем у среднего человека: примерно сорок ударов в минуту вместо обычных семидесяти. Во мне есть что-то, что не дает мне стареть, но я понятия не имею, что именно.
— А как насчет болезней? — спросил Эд Грофф.
— Я переболел всеми, — фыркнул пациент. — Холера, сифилис, черная чума, сыпной тиф, дифтерия и пневмония, грипп... Но то, что во мне мешает стареть, оно не дает и болеть как следует. Сыпной тиф продолжался два дня, сифилис — день. С холерой было похуже, она уложила меня на целую неделю. Думаю, я неуязвим для большинства болезней, так как переболел уже всем.
— Значит, вы не делаете ничего, чтобы не стареть, — сказал Гарольд Миллер.
— Не делаю, — был получен ответ. — У меня было долгое младенчество и затяжное детство. Я не становился зрелым мужчиной лет до сорока. Что бы там не давало мне стареть, это что-то врожденное.
— Тогда вы — настоящая биологическая мутация, — заявил Гарольд Миллер.
Была лишь одна возможность решения проблемы старения до возникновения науки, и решена она была не людьми, а самой природой. В результате случайной комбинации генов, природа могла произвести человека, стареющего значительно медленнее обычных людей. Это и было решение, которое имел в виду Миллер, когда понял, что пациент говорит правду. Вероятно, это могло происходить не чаще, чем раз на миллиард рождений, но могло.
Может ли человек обнаружить все, что делает природа, может ли человеческий разум проникнуть во все секреты естественных процессов? Вся научная деятельность основывается на убеждении, что может.
Гарольд Миллер хотел было что-то сказать, но передумал. Вопрос этот был так важен, что он не знал, хочет ли задать его.
— Будете ли... — На секунду он заколебался, затем продолжал: — Вы поможете нам? Позволите нам исследовать вас? Позволите нам попытаться узнать, почему вы не стареете?
— На самом деле я все же старею, — поправил его пациент. — За каждые тридцать лет жизни я старею примерно на год, по моим прикидкам.
— Но...
— Я прожил уже так долго, что могу и дальше жить подобным образом, — перебил его пациент. — Да. Я помогу вам, чем смогу. Но с одним условием.
— Все, что скажете, — воскликнул Гарольд Миллер.
Он был слишком взволнован, чтобы мыслить ясно. Здесь, у них на руках, был единственный на Земле человек, который мог бы решить все их исследовательские проблемы. Тщательное, полное исследование этого пациента могло бы раскрыть один из наиболее охраняемых законов природы.
— Какое у вас условие?
— Вы будете держать в тайне правду обо мне. Вы не расскажете никому — и я имею в виду, вообще никому, — кто я такой.
— Обещаем, — ответили друзья в унисон.
— Тогда я помогу вам, — сказал пациент.
ОНИ ЗАБРАЛИ его из больницы в тот же день, несмотря на протесты молодого врача, который волновался по поводу слишком медленного сердцебиения и настаивал, что с этим нужно что-то делать. Гарольд и Рут Миллер отвезли пациента к себе домой. Поскольку он и Гарольд были так похожи друг на друга, и к тому же носили одинаковые имена, они решили представить его своим друзьям и сотрудникам Фонда, как кузена.
— Человеку в моем положении приходится научиться хранить свои тайны, — объяснил он. — Никакой рекламы. Нельзя никого посвящать в эту тайну, кроме тех, кто уже знает ее.
По тону его можно было подумать, что он полагал, что уже слишком много людей знают его секрет.
В доме Миллера его поместили в комнате для гостей. Рут Миллер обнаружила, что его присутствие породила тревожащую ее проблему.
— Я должна попросить тебя сосать мятные конфетки, — заявила она мужу.
— Зачем? — не понял он.
— Затем, чтобы я могла различать вас в темноте, — ответила жена.
— О, он не сделает ничего подобного! — дошло до Миллера.
— Откуда ты это знаешь? Он ведь живой мужчина, не так ли? — Этим она намекнула, что мужчина способен на все, что угодно.
Впервые Гарольд Миллер понял, что, с ее точки зрения, ситуация могла стать не такой уж идеальной.
— Мы придумаем пароль, — решил он. — Что-то вроде Джек Фрост. Ты говоришь: «Джек», и если я не отвечу: «Фрост», ты не пустишь меня в спальню.
— А что, если он подслушает пароль?
— Если он подслушает, мы просто изменим его.
— Когда? После?
— Ты делаешь из мухи слона. Этот человек очень важен. Будь же благоразумна.
— Для меня важно знать, кто спит со мной, — ответила Рут.
Но страхи ее оказались необоснованными. Старый Гарольд, кроме всего прочего, оказался истинным джентльменом. Живя вместе с ними, казалось, он чувствовал, что обрел настоящую семью. Молодой Гарольд понял, что этот человек невероятно одинок.
В биохимической лаборатории Фонда они начали свои тесты. По Фонду всегда бродили какие-то странные личности. И Старый Гарольд был принят остальным штатом, как один из таких. Он охотно сотрудничал со всеми. Он не только перестал быть одиноким, но впервые в жизни нашел людей, с которыми мог откровенно говорить, людей, которые поняли его и не стали поднимать на смех. Грофф хотел делать записи всего, о чем он рассказывал, и утверждал, что так можно раскрыть много загадок истории. Клерборн насмехался над этой идеей.
— Мы создаем историю. К черту загадки седой старины! — Клерборн, маленький человек с каким-то ущемленным личиком, был талантливым биохимиком, но чувствовал себя постоянно подавленным, хотя и старался побороть это ощущение. — Просто подумай, если мы сможем раскрыть эту загадку, впереди нас ждут миллионы! Миллиарды! — Он сощурился при мысли об этом и замолчал.
— Если вы собираетесь делать на мне деньги, то я пас, — заявил Старый Гарольд.
— Но почему? — вызывающе бросил Клерборн. — Деньги очень важны.
По тону его было понятно, что он считал деньги самым важным из всего существующего.
— Несомненно, их должно быть достаточно, чтобы хватило на прожитье, — ответил Старый Гарольд. — Но я много раз видел, как люди ломают себе жизнь, становясь слишком жадными или стремясь получить денег больше, чем им было нужно.
— Я тоже такого мнения, — поддержал его Молодой Гарольд. — Мы работаем здесь не за деньги, мы работаем ради Рода Человеческого. Если мы сумеем овладеть процессом замедления старения, это должно быть доступно всем людям, независимо от их расы, цвета кожи или общественного положения.
— Да вы оба просто сентиментальные идеалисты, — заявил Клерборн.
— Лучше пусть меня с благодарностью вспоминает хотя бы один человек, чем я буду иметь миллион долларов, — заявил Старый Гарольд. — Я не стану помогать вам разбогатеть. Да я бы сто раз уже мог разбогатеть, если бы захотел!
В этом он был непреклонен. Клерборн больше ничего не говорил на данную тему.
РАБОТА НАЧАЛАСЬ и продолжалась.
Они вчетвером образовали особую группу. Формально они входили в более многочисленную команду Фонда, большую часть работ которой финансировал человек по имени Моргеншталь. И как-то Моргеншталь посетил их. Он вошел в биохимическую лабораторию внезапно, сопровождаемый доктором Клакстоном, директором по научно-исследовательской работе Фонда. Молодой Гарольд поднял взгляд от микроскопа, где изучал образец крови, и увидел обоих, стоящих в дверях. Старый Гарольд сидел тут же. Они только что взяли у него очередной образец крови для анализа. Они так часто делали это, что он шутил, что они должны встроить ему в руку застежку-молнию, чтобы проще было вскрывать вену. Клерборн и Грофф работали с центрифугой.
— У нас гости, — сказал сидящий Старый Гарольд.
Голос его был тихим, но в нем крылось предупреждение, словно он уже видел когда-то и не любил этих людей.
Моргеншталь стоял в дверях. Ему было лет шестьдесят пять, и на его лице начали появляться серые пятна, отмечающие появление старости, носил он темные очки и опирался на тросточку. Он стоил больше миллионов долларов, чем было в нем фунтов весу, источником его богатств была нефть, и, по слухам, его не волновало, как он получил свои деньги, главное — он их имел. За последние несколько лет он заслужил репутацию филантропа. МОРГЕНШТАЛЛЬ ЖЕРТВУЕТ ЕЩЕ ОДИН МИЛЛИОН НА БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТЬ — захлебывались все газеты. Недоброжелатели же шептались по углам, что этими деньгами он купил себе известность доброго филантропа.
Громадные суммы он пожертвовал Фонду, и наносил им регулярные визиты. Поскольку они тратили его деньги, то Моргеншталь утверждал, что имеет право удостовериться, что деньги тратятся с умом. И вот теперь его взгляд сфокусировался на Старом Гарольде.
— Дэнби! — сказал Моргеншталь, и лицо его побледнело.
Старый Гарольд колебался почти секунду.