Но дни шли, а вырваться к пирамидам мне никак не удавалось. Дела мешали. Наконец вырвался, но днем, а не вечером, когда идет «Свет и звук».
Ладно. Что поделаешь! Хотя бы пирамиды посмотрю! А то в Москве не поверят, что был в Египте.
Мы с товарищем моим поехали к пирамидам. Поехали на нашем «козлике-газике».
— Мой «плимут», будь он проклят, вторую неделю барахлит, — сказал мне товарищ. — А этот «козел» нас довезет. А забарахлит, так с ним и справиться легко…
В диком потоке каирского автомобильного движения мы вырвались наконец-то на довольно широкую улицу. Особняки — справа и слева. Рестораны — слева и справа.
Тут живет такой-то, а тут — такой-то. Этот особняк — министра, этот…
Меня эти детали не интересуют: кто, где и как живет.
И опять — ночной ресторан.
— Вчера мы с тобой здесь были, — говорит мой товарищ.
— Были, верно! А где пирамиды?
— Вот они, пирамиды! — сказал мой товарищ.
Слева действительно были видны пирамиды.
Вот это — главное.
Мы свернули с дороги куда-то влево и поехали вдоль канала, не самого чистого, как внешне, так и по запахам, и нас сразу же остановили.
Остановил верблюд — гордый, невозмутимый красавец, который смело шел на нашу машину. Верблюд был как верблюд, но несколько театральный. Какие-то украшения на морде, и слишком красивое седло в разных красках на спине, где качается чахлый горб.
Судя по всему, верблюду было безразлично смотреть на машину, на которой мы приехали, на меня и на моего товарища. Он даже не плевался. Он был выше этого. Но он знал службу и просто лег рядом с нашей машиной, подставив мне седло: мол, залезай!
Я не мог залезть.
Товарищ мой, объяснившись с хозяином верблюда — старым арабом, отогнал машину на стоянку, вернулся и сказал:
— На этого не садись. Пошли пешком.
Верблюд встал и пошел за нами, даже лизнув меня в голову. Хозяин верблюда о чем-то говорил с моим товарищем, но он повторил мне:
— Пошли!
И мы пошли куда-то вверх. Там, кажется, были пирамиды. Очертания их я уже видел.
Но стоило нам пройти двадцать шагов, как навстречу появился такой же раскрашенный верблюд — опять гордый и торжественный, рядом с ним мальчик, который что-то предлагал нам…
Еще двадцать шагов по асфальту вверх, и уже три верблюда и три хозяина — два взрослых и юноша — бросаются к нам. Верблюды при всей своей невозмутимой гордости, как по команде, ложатся на землю и подставляют мне и моему товарищу свои седла… Но и тут мы отбились.
Чуть выше. Еще, еще выше…
— Вот пирамида Хеопса, — говорит мне товарищ, но… Я вижу издали огромную пирамиду, но вижу и другое. Еще три верблюда с красивыми, яркими попонами и седлами бросаются к нам.
Меня многое начинает смущать: «Где же твоя гордость, верблюд? Ты самое благородное и доброе животное! Но, увы, нет у тебя никакой гордости! Ах! Поучился бы у своих хозяев!»
— Мистер! Сэр! Товарищ! — кричат нам хозяева верблюдов — опять от старых до молодых.
И все — наперебой. И все хлопают своих верблюдов, и те ложатся на асфальт, подставляя нам свои спины. Жаль бедных верблюдов. И, признаюсь, стыдно.
Но что-то надо делать.
— Ничего не поделаешь, — сказал мой товарищ, — придется сесть.
Мы взобрались с ним на двух верблюдов. И куда-то поехали. Сначала, кажется, к пирамиде Хеопса, а может быть, и к другой пирамиде — Хефрена.
Не помню, к какой.
Где-то мы даже фотографировались.
Часть этих снимков сохранилась. И у меня, и у моего товарища по Египту.
Но когда меня сейчас спрашивают об этой поездке и о пирамидах: где какая, я ничего не могу сказать. Пирамида Хеопса и пирамида Хефрена. Все у меня перепуталось.
А вот верблюдов рядом с этими пирамидами вспоминаю.
Спелая вишня
Не раз приглашали меня друзья в деревню, под Владимир, на спелую вишню, как они говорили. Я знал, что Владимирщина славится вишней, но выбраться никак не мог.
И вот вспомнил, выбрался.
Приехал во Владимир, оттуда автобусом в деревню.
Друзья обрадовались, хотя и сказали:
— Жаль только, что вишни в этом году почти не будет. Морозы весной лютовали. Вот прошлым летом и позапрошлым… Какой урожай был!
Так уж они горевали из-за этой вишни!
Я, признаться, не очень охоч до ягод и вишню не люблю, но сочувствовал своим друзьям-хозяевам.
Сад у них отменный, рядом лес, речка, жизнь — благодать. Обидно, конечно, что нет вишни и это так расстраивает хороших людей.
На следующий день я сел в автобус и поехал во Владимир на базар. Там вишня была. Я купил килограмм самой красивой и дорогой и привез в деревню.
Хозяева были на работе. Я высыпал вишню в тарелку, поставил на стол.
Вот, думал, порадуются, когда вернутся с работы. Есть все-таки вишня!
До вечера бродил я по лесу и вдоль речки, купался, а потом домой вернулся.
На столе стояла тарелка, но вишни в ней не было. Одни косточки.
Видно, кто-то забегал днем домой и съел вишню. Значит, кстати моя покупка!
Выбросил косточки, сполоснул тарелку.
Вернулись хозяева.
— Как день провел?
О вишне ни слова.
Я удивился, но промолчал.
Рассказал про лес, про речку.
На следующий день опять поехал во Владимир. Вновь купил на базаре килограмм вишни — более красивой и куда дороже вчерашней.
Дома положил вишню в тарелку, но гулять не пошел. Решил почитать.
Не помню, сколько времени прошло, но вдруг через открытое окно в комнату влетело длинное, тонкое существо с большим пушистым хвостом. Коричневое, почти до ржавчины, а на горле белое пятно. Глазки маленькие, внимательные. На меня смотрят.
Куница! Неужели куница?
А куница посмотрела на меня, убедилась, что я замер от неожиданности, и прыжком — на стол к тарелке с вишнями.
Удобно уселась, как белка, подняла передние сильные лапки и спокойно принялась за дело. Ягода в рот, косточка на край тарелки. Еще ягода и еще косточка. За полчаса всю тарелку опорожнила. Облизалась, посмотрела на меня — мол, спасибо, прощай! — и в окно.
Знал я, что куница — смелый хищник. Знал, что охотится она на мышей и птиц, зайцев и водяных крыс, но вот — спелая вишня!
Я прожил у своих друзей две недели. Они еще не раз жаловались мне на неурожай вишни.
А я был доволен. Деревня, сад, лес, речка да плюс куница, которая так любит спелую вишню.
Уже ради этого стоило поехать в деревню.
Их было двое…
Их было двое — он и она.
Они прилетели в наш подмосковный поселок весной и осели на пруду. Лед уже стаял, и они гордо плавали, плавно поднимая и опуская свои гибкие, красивые шеи.
Лебединая пара.
Откуда она прилетела и почему выбрала наш не самый лучший в мире пруд, никто не знал. А пруд, и правда, не самый лучший. Многие годы никто его не чистит, и уже в начале лета он начинает цвести. И только отчаянные мальчишки-купальщики ежедневно разгоняют зелень, прибивая ее к берегам. К концу лета пруд зарастает почти полностью.
И все-таки лебединая пара выбрала наш пруд. И поселилась на нем.
Весть эту в начале мая принесли мальчишки:
— Лебеди на пруду!
— Белые!
— Ручные совсем!
— А позови — на берег выходят, кряхтят!
— И не улетают!
Все мы ходили смотреть на лебедей. Они плавали, а потом охотно выходили на берег к людям и не боялись нас.
Он и она.
Лебедь и лебедушка.
Стали их подкармливать.
— Рыбы у нас в пруду давно нет, — говорили одни.
— Какая теперь рыба! — сетовали другие.
— Да нет, рыбешка мелкая есть, — не соглашались третьи. — Им хватит, не на удочку небось ловят.
Это говорили немногие рыбаки, которые по традиции выходили на пруд с удочками.
А подкармливали лебедей хлебом, колбасой, сыром и даже рыбой — треской.
Лебеди тянулись к людям.
Он и она.
Лебедь и лебедушка.
И люди привыкли к лебедям. Гордились ими. Не на каждом пруду такие водятся!
Кончился май. Прошел июнь.
Люди еще больше привыкли к лебединой паре.
И лебеди еще больше привыкли к людям.
В непогоду выходили на берег. Если никого не было, шли дальше — к домам.
И ко мне на дачу приходили, благо она почти рядом.
Пес мой Тошка поначалу пугал их, но они были не из пугливых. И Тошка отстал. Не придирался. Делал вид, что не замечает. А лебеди спокойно ходили рядом с Тошкой, но больше тянулись к нам.
Он и она.
Лебедь и лебедушка.
Полакомившись, они отправлялись в сторону пруда, и Тошка уже не догонял их.
Но вот в июле случился у нас в Подмосковье страшный ураган. Деревья ломал и вырывал с корнем. Крыши сносил и выбивал стекла. Конечно, все были обеспокоены. И про лебедей забыли.
Кончился ураган, вспомнили.
Пришли на пруд: нет лебединой пары.
Первую весть принесли мальчишки-купальщики:
— А ее, лебедушку, о мачту разбило…
Мы пошли в поле, где стояли серебристые мачты высоковольтной электролинии и нашли под одной из них погибшую лебедушку.
— Ураган занес, — сказали мальчишки, хотя и так все было ясно.
Но где лебедь?
Почему его нет на пруду?
Ведь ураган давно кончился.
Мы закопали лебедушку в землю и вернулись домой.
Через день-другой пронесся слух:
— Лебедь бродит по дачам, а к пруду не подходит.
Оказывается, и там его видели, и там, как донесли мальчишки.
На пятый день после урагана лебедь пришел ко мне на дачу. Гордый, но уже не такой красивый, как прежде. И не белый, а грязный.
Неохотно принял еду. На Тошку не посмотрел, хотя тот старался: скулил и лаял.
И ушел.
Вяло ушел.
Больше я его не видел.
Их было двое — он и она.
Лебединая пара.
Она погибла.
Как говорят люди, лебедь в тот день, когда приходил ко мне на дачу, тоже погиб.
Пошел на пруд, поплавал, деловито почистил перышки и взлетел в небо.
Он долго парил в воздухе, словно выбирал направление. Потом выбрал и полетел в сто