Н.А. Некрасов, полностью перепечатав стихотворение, восклицал: «Превосходная картина! Каждый стих хватает за сердце, как хватают за сердце в иную минуту беспорядочные, внезапно набегающие порывы осеннего ветра; их и слушать больно и перестать слушать жаль. Впечатление, которое испытываешь при чтении этих стихов, можно только сравнить с чувством, какое овладевает человеком у постели молодой умирающей женщины, в которую он был влюблен. Только талантам сильным и самобытным дано затрагивать такие струны в человеческом сердце; вот почему мы нисколько не задумались бы поставить г. Ф.Т. рядом с Лермонтовым; жаль, что он написал слишком мало. Нечего и говорить о художественном достоинстве приведенного стихотворения: каждый стих его — перл, достойный любого из наших великих поэтов» (Некрасов. С. 207). С.С. Дудышкин выразил неудовлетворение строчкой «Ущерб, изнеможенье, и на всем...», заявив, что она «разнится» с другими, и он отнес ее к числу «непоэтических крох» стихотворений Тютчева (Отеч. зап. С. 74–75). И.С. Тургенева стихотворение привлекало неоднократно. В письме к А.А. Фету от 3 октября 1860 г. он цитировал, говоря о последних днях осени, «в которых таится особенная «умильная таинственная прелесть» (Тургенев И.С. Полн. собр. соч.: В 30 т. Письма. М., 1987. Т. 4. С. 247). В пейзажных зарисовках рассказа «Свидание» (из цикла «Записки охотника») содержится несколько скрытых цитат из этого стихотворения Тютчева; особенно это очевидно в образе осенней улыбки: «сквозь невеселую, хотя свежую улыбку увядающей природы...». П.К. Щебальский (РВ. 1868. Т. 77. № 9. С. 361–362) в рецензии на сб. «Стихотворения Ф. Тютчева» (М., 1868— см. коммент. к стих. «Весенние воды». С. 399) полностью процитировал стихотворение, отрицая самую постановку вопроса о реализме по отношению к нему: «А какой реализм заменит ту прелесть образов и звуков, которая заключается в следующей картине осени (здесь полное цитирование. — В.К.) <...> У кого не вызовет в душе полного представления грустных дней осени это коротенькое стихотворение, кто не переживет за чтением этих немногих стихов тех впечатлений, которые он испытывал много раз в жизни? Другой писатель мог бы привести очень много других черт, характеризующих осень, и, однако ж, не вызывать ни в воображении читателя такого полного образа этого времени года, ни в душе его такого созвучного впечатления. Почему это? В этом именно и заключается тайна поэзии и искусства вообще». К.Д. Бальмонт, процитировав 1, 2, 9–12-ю строки, отметил: «Тютчев возвышается до художественного понимания осени, как душевного состояния Природы» (Бальмонт. С. 66). С.Л. Франк, обратившись к стихотворениям об осени «Есть в светлости осенних вечеров...», «Есть в осени первоначальной...», отдал предпочтение первому, сказав, что в нем «смысл осени определяется с большей полнотой». Философ сопоставляет его со стих. «Сияет солнце, воды блещут...»: «”Кроткая улыбка увяданья”» на лице осенней природы и эта улыбка умиления измученной человеческой души есть одно и то же, одна небесно-земная стихия: она то противостоит избытку жизни в цветущем мире природы и превосходит его в своем упоении, то обнаруживается в самой природе, в умильной прелести светлых осенних вечеров» (Франк. С. 27–28).
Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 13. Л. 3 об.
Первая публикация — РА. 1879. Вып. 5. С. 129, тогда же — ННС. С. 25–26. Затем — Изд. СПб., 1886. С. 52–53; Изд. 1900. С. 77–78.
Печатается по автографу. См. «Другие редакции и варианты». С. 243.
Автограф свидетельствует о том, что «Листья» входят в своеобразный «цикл» дорожных стихотворений (см. коммент. к «Через ливонские я проезжал поля...». С. 390) и помечены автором цифрой «4». Особенность тютчевской пунктуации — повтор тире, им заканчиваются строки: 4, 8, 14, 19, 22-я; повтор восклицательного знака. Интонационный рисунок призван передать порыв, взлет, его протяженность, эмоциональную приподнятость.
Публикации отличаются чтением 19-й строки. В первых четырех изданиях и Изд. Маркса — «Луга побледнели»; в других — «Лучи побледнели» (как в автографе). Слово в автографе закрепляет общую тенденцию картины — изображение высших сфер: древесных листьев, ветров, лучей, птиц, а не жизни на земле (исключение — «Цветы отцвели»). При переиздании, как правило, не сохраняют тютчевских тире.
Датируется 1830 г., как и все другие «дорожного цикла», на основании пометы в автографе.
С.Л. Франк предложил философско-эстетическое истолкование стихотворения: «Поразительно стихотворение «Листья», в котором выявлено как бы единство настроения, объемлющего весну и осень: все цветущее и блестящее есть «легкое племя», и с той же беспечностью, радостью, легкостью, с какою оно весною играет с лучами и купается в росе, оно осенью рвется «с докучных ветвей» и жаждет улететь от земли; в этой отрешенности увядающего от земли обнаруживается именно его жизненность, в противоположность неумирающей, тощей, прикрепленной к одному месту безжизненной зелени сосен и елей. Это сближение осени с весной, перенесение на первую «небесных» черт последней, есть, однако, как бы лишь переход к прославлению подлинной, высшей красоты осени» (Франк. С. 27).
Автографы (2) — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 13. Л. 4 и 3 об.
Первая публикация — РА. 1879. Вып. 5. С. 130–131 (с указанием даты — «1830»); тогда же — ННС. С. 29. Затем — Изд. СПб., 1886. С. 84; Изд. 1900. С. 72.
Печатается по второму автографу. См. «Другие редакции и варианты». С. 243.
В карандашном (л. 4) автографе есть правка 7-й строки: есть вариант — «Грозно дремлют великаны» — и вариант: «Дремлют грозны и туманны». Последний вошел и в чернильный автограф. Особенности авторской пунктуации — повторы тире в конце строк 2, 4, 6, 10, 12-й, а также завершение строф 1-й и 2-й восклицательным знаком с многоточием (во второй строфе поставлено пять точек). Эстетический эффект такого оформления текста в общем тот же, что в стих. «Через ливонские я проезжал поля...», «Там, где горы, убегая...», «Листья» (см. коммент. С. 385, 442, 391). Тире тяготеют к точке, в то же время они означают «открытость» высказывания, возможность его воображаемого продолжения. В «дорожном цикле» это стихотворение значится под номером «5», ему предшествуют «Листья», за ним следует «Mal’aria».
Датируется 1830 г. на основании указания в автографе.
С.Л. Франк, анализируя «двойственность» мироздания в поэзии Тютчева, говорит: «С особенной выразительностью многообразное, хотя внутренне единое впечатление тьмы изображено в описании Альп ночью...» (Франк. С. 19). Он процитировал первую строфу и две первые строчки второй строфы, выделив слова «помертвелые», «ужасом», «властью», «грозны», «падшие цари», «гибельным», и дал следующий комментарий: «В этих стихиях мы имеем, таким образом, два противоположных и враждебных друг другу начала. Но, с другой стороны, — и в этом обнаруживается общая пантеистическая основа этой двойственности — эти начала оба божественны, прекрасны, привлекательны» (с. 27). Эту мысль можно распространить на первые шесть дорожных стихотворений, в которых прекрасное сопровождается грустью, а то и ночным страхом, прозрением ужасов смерти. В ином направлении истолковали стихотворение Н. Аммон (Несколько мыслей о поэзии Тютчева. Журнал Министерства народного просвещения. 1899, июнь. С. 463) и Р.Ф. Брандт (Материалы. С. 168–169); они обнаружили в нем социально-политический подтекст— «Альпы изображают славянские племена».
Автографы (2) — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 13. Л. 6 и 3 об.
Первая публикация — РА. 1879. Вып. 5. С. 131; тогда же — ННС. С. 31. Затем — Изд. СПб., 1886. С. 85; Изд. 1900. С. 73
Печатается по второму автографу.
В автографах отсутствует правка, отличаются они лишь знаками препинания, не полностью проставленными в карандашном варианте (л. 6). Особенность авторской пунктуации — та же, что в предыдущих стихотворениях (см. коммент. к «Через ливонские я проезжал поля...». С. 390), а именно: повтор тире в конце 2, 6, 7, 12-й строк и завершение обеих строф восклицательным знаком с многоточием. Прописные буквы стоят в словах «Зло», «Смерть», «Судеб», «Земли», что содействует их олицетворению и приводит к возникновению мифологических ассоциаций. Строфы отчеркнуты. «Mal’aria» записано под номером «6», то есть следует сразу после «Альп» и предшествует стих. «Сей день, я помню, для меня...». Возможно, нумерация воспроизводит последовательность написания дорожных стихотворений 1830 г. и отражает маршрут поэта: через Альпы — в Рим.
Датируется 1830 г. на основании пометы в автографе, относящейся ко всему этому «циклу».
Н.О. Лернер, а вслед за ним К.В. Пигарев и другие исследователи считают, что стихотворение навеяно описанием окрестностей Рима в романе г-жи Сталь «Коринна, или Италия» (Лирика I. С. 353). Л.Н. Толстой отметил его буквой «Т» (Тютчев) (ТЕ. С.145) и подчеркнул слова «и это все есть Смерть!..». Н. Овсянников в рецензии на тютчевский сборник писал: «Сама тамошняя малярия поэтична. Это таинственное зло во всем разлитии— в цветах, ручьях, и в самом небе Рима, — это смерть, идущая к нам навстречу вместе с чудесным запахом роз» («Московские ведомости», 1899, 4 авг. № 212. С. 4). К.Д. Бальмонт заметил: «...Удивительное его стихотворение «Mal’aria», которое справедливо могло бы занять место среди лучших стихотворений в «Les fleurs du Mal» («Цветы зла» — фр.), было написано в 1830 году, то есть гораздо раньше, чем Бодлер выступил с такой яркой определительностью» (Бальмонт. С. 83). Указав на то, что Тютчев любит Природу в моменты «разногласия и разложения», он продолжает: «Более того: такие состояния Природы, когда основной элемент Вселенной — смерть — просвечивает сквозь все живущее, особенно дорог душе поэта. Он чувствует глубокое художническое волнение перед величественным зрелищем Мировой красоты, возникающей, чтобы исчезнуть. То, что мы называем злом, исполняет Тютчева ощущением художественной красоты — необходимое следствие всякого глубокого проникновения в сложную душу Природы» (там же. С. 87). В качестве примера Ба