Скажи все ясно, святой отец,
Твоих статеек какой конец?
Клевета – большое дело.
Клевету весьма умело
Богачи пустили в ход,
Чтобы с толку сбить народ.
Всюду шнырили оравы
Ловких сбытчиков отравы.
Подрядились в «языки»
Все заштатные шпики.
«Вечор девки, вечор девки
Пиво варивали».
Два шпика у Малой Невки
Разговаривали:
Шпик 1-й. «Ты скажи, скажи, бродяга,
Где ты маешься
И каким ты, лярва, делом
Занимаешься?»
Шпик 2-й. «А я, братко, живу гладко
Да не маюся,
А я прежним нашим делом
Занимаюся!»
Шпик 1-й. «Царь небесный! Пресвятая
Богородица!
Новый строй ужель шпиками
Обзаводится?»
Шпик 2-й. «Ну, шпиками – не шпиками.
Шпик шельмуется.
То же дело по-иному
Именуется.
По-иному наше дело
Привечается.
С похвалой в газетах многих
Отмечается.
В буржуазную газету
Лишь заявишься,
Сразу, братец мой, в почетный
Угол ставишься.
Так и льнут к тебе писаки,
„Куш“ подсовывают,
В десять перьев твои враки
Разрисовывают.
Битый час проврешь им, точно
Неприкаянный.
Прешь про ленинцев нарочно
Брех отчаянный.
Тут они глаза закатят
Умилительно!
Как за все потом заплатят, –
Удивительно!»
Два шпика пошли, обнявшись,
Вдоль над Невкою.
Вот вся песня, – остановка
За припевкою.
А припевки после спеты
Были разные.
Затянули все газеты
Буржуазные:
«Миру, вишь ты, „Правда“ рада.
Показательно!»
«Разгромить всю „Правду“ надо
Обязательно!»
Воры, сыщики, громилы,
Биржевые крокодилы,
Толстосумы-живоглоты,
Мироеды-патриоты –
Все, кто был царям оплотом,
Кто кормился кровью-потом
Обездоленного люда…
Вот пошел поход откуда!
Вот кто, брызжа злою пеной,
«Правду» стал корить… «изменой»!
Черносотенная рать
Стала шибко напирать,
Сам эсер, кряхтя до сроку,
Лишь подмигивал ей сбоку.
К черной банде напрямик
Лез в объятья меньшевик.
Связь погромная готова.
Разгромили «Правду» снова!
Был приказ властей таков:
«Не щадить большевиков!
Уничтожить всех их сразу,
Как зловредную заразу.
Главарей арестовать,
Чтоб не смели бунтовать!»
Написать приказ не штука,
Да искать попробуй, ну-ка!
«Как тут быть?» – «Хватай гуртом,
Разберемся уж потом!»
Меньшевик, эсер, ликуя,
Ловят за полы буржуя:
«Счет сведя с большевиком,
Заживем теперь ладком.
Съезд в Москве устроить нужно,
Чтоб потом работать дружно,
Петь под общий камертон.
Заказать нам, что ль, вагон?
Завтра, что ли-ча, поедем?»
Но буржуй рычит медведем:
«Человек я, что ж – прямой:
Камертон-то будет мой!»
«Ваша светлость! Что вы, что вы!
Мы ж для вас на все готовы.
Вместе будем отвечать.
Не извольте лишь серчать!»
Съезд в Москве прошел на диво!
Богачи весьма ретиво
Повели свои дела.
Вот комедия была!
Перед их враждебным станом
Распинались Либер с Даном,
Меньшевистские «вожди» –
От козла удою жди!:.
Видно птицу по полету.
Буржуазному помету,
Лебезя и так и сяк,
Тож поклонится не всяк.
И эсеров брали корчи,
Но, как зуб от давней порчи,
Стыд у них пропал давно:
Пели с Даном заодно!
«Либердан»
(Подхалимский танец)
Пред военным барабаном,
Мастера на штучки,
Танцевали Либер с Даном,
Взявшися за ручки.
«Либердан!» – «Либердан!»
Счету нет коленцам.
Если стыд кому и дан,
То не отщепенцам!
Милюков кричал им браво
И свистел на флейте:
«Жарьте вправо, вправо, вправо!
Пяток не жалейте!»
«Либердан!» – «Либердан!»
Рассуждая здраво,
Самый лучший будет план:
Танцевать направо!
На Москве устроив танцы
Сообща с врагами,
До упаду либерданцы
Дрыгали ногами.
«Либердан!» – «Либердан!»
Что же вы, ребятки?
Баре сели в шарабан.
Живо, на запятки!
Часть пятаяБольшевистский Октябрь*
Ванин взвод пошел в наряд.
Целый где-то там отряд
Большевистский арестован.
Ваня был командирован
Отвести его в тюрьму.
Кто ж в отряде том ему
На глаза попался первым?
Точно молния, по нервам
Пронизала Ваню дрожь:
«Клим!.. Голубчик!.. Узнаешь?..»
«Узнаю». – «Теперь я понял! –
Пот холодный Ваню пронял. –
Так о „Правде“ воронье
Нам накаркало вранье?!»
Клим Ванюшку глазом смерил:
«Что же ты? Ужель поверил?»
Весь зардевшись от стыда,
Ваня молвил: «Никогда!»
Клим Ванюше подал руку:
«Вот, прочти-ка эту штуку!»
«Клим, ты скажешь всем своим:
Мы за правду постоим!!»
Батрак Лука не спал ночей,
Одолевали парня думы:
«Люд бедный, городской, – в когтях у богачей,
Деревней правят толстосумы.
Куда ни кинешься, все нет для голытьбы
Иной судьбы:
Какой-то черт ее трудом и сыт и гладок,
А ей – на все запрет и ко всему заслон.
Что ж это за такой закон?
И кто завел такой порядок?
По праздникам не раз, положим, поп Ипат
Увещевал народ с амвона
Словами божьего закона:
„Не зарьтесь, мол, на тех, кто в мире сем богат,
Не ополчайтесь брат на брата!
В загробной жизни ждет всех богачей расплата…“
Слеза в глазах, и крест – в руках,
И голос – с этакою дрожью,
А явно отдает от проповеди ложью.
У самого попа порыться в сундуках, –
Поди-кося, не все там по закону божью!
Вот батрака возьми – к примеру, хоть меня:
И руки будто есть, и голова на месте,
А в жизни я меж тем не знал такого дня,
Когда бы не был я рад смерти, что невесте.
К работе ль я ленив? Работа ль мне невмочь?
Нет, я б работал день и ночь
И вынес всякую б работу.
Но если б строиться я возымел охоту, –
Замок-то есть, да нет ключа!
И камни и леса, всё – в лапах богача!
На пашне бы своей не пожалел я поту,
Да пашни-то и нет.
Явившися на свет,
Все лучшие угодья
Нашел я где? В руках дворянского отродья!
Иль почему бы мне не сделаться ткачом?
Но лен ли, конопля ль, овечье ли то стадо –
Все, все присвоено проклятым богачом!
Что ж остается мне? За что мне браться надо?
И одному ли мне?
Один ли я пойду к грабителям с поклоном?
Под гнетом богачей в родимой стороне
Весь люд убогий стонет стоном.
Так это божьим, что ль, утверждено законом?!»
Покою не было с тех дум у батрака,
И крепко мысль ему одна тогда запала.
В ночь под Ивана под Купала,
Чистенько обрядясь, в лес двинулся Лука.
«Жив, – порешил он так, – не буду, –
Для счастья общего не жаль мне головы! –
А в эту ночь я раздобуду
Заветный цвет разрыв-травы!»
В ночную темь, по рвам, по кочкам, по бурьяну
Шагал батрак. В глуши лесной
Набрел на тихую поляну.
Там, место выискав под старою сосной,
Три круга очертил и с верою живою
Платочек разостлал перед разрыв-травою.
Покрылся у Луки холодным потом лоб, –
То в жар его всего кидало, то в озноб, –
Молитвы бормоча, дрожа от нетерпенья,
Он ждал чудесного цветенья.
Ждал, твердо веруя, что есть,
Есть сила дивная в волшебном, тайном цвете!
О, если бы ему с собой тот цвет унесть, –
Перевернул он все б на свете!
Прибравши клады все к рукам,
Он их бы роздал беднякам, –
Всем, кто морит себя работой подневольной,
Кто множит прихотью чужой число калек,
Кто к счастью весь свой скорбный век
Бредет, кряхтя, тропой окольной.
И крикнул бы Лука: «Гей, горе-голытьба!
В твоих руках твоя судьба.
Злой власти богачей ты не потерпишь боле.
В запряжке каторжной уж не согнешь горба:
Под небом все – твое: вода, и лес, и поле!
Избавясь от нужды проклятой, вековой,
Отныне можешь ты, люд черный, трудовой,
В трудах и в радостях друг с другом в общей доле
Жить на своей на полной воле!»
Упал в слезах Лука перед разрыв-травой, –
На сердце стало парню худо, –
От духоты ночной кружилась голова.
Тут – ровно ополночь – в лесу свершилось чудо:
В короткий миг разрыв-трава
Пред парнем бледным и безгласным
Вся расцвела цветеньем ясным, –
И, словно звездочки, стал за цветком цветок
Роняться тихо на платок.
Крест сотворивши троекратный
И завязавши цвет заветный в узелок,
Батрак пустился в путь обратный.
Идет. А сердце ёк да ёк.
И вот – отколь взялось и где все раньше было?
Лес грозно зашумел, зверье вокруг завыло,
Вверху закаркало лихое воронье,
Внизу заползали и зашипели гады:
«Брось узел!» – «Брось!» – «Оставь
Нам прежнее житье!»
«Зальются кровью наши клады!»