Вы мне и нора и берлога,
И кроме старинных томов
Иных мне не надо домов.
САМОДВИЖЕНИЕ ИСКУССТВА
Малявинские[24] бабы уплотняют
Борисова-Мусатова
усадьбы.
Им дела нет, что их создатель
Сбежал от уплотнений за границу.
Вот в чем самодвижение искусства!
ЧЕРДАК И ПОДВАЛ
Художники от слова «худо»
Сюда затешутся едва ли:
Не станут жить на том верху-то,
Не будут стыть — вот здесь, в подвале.
Художники от слова «скверно»
Живут вольготно и просторно.
И пылесосами, наверно,
Вытягивают пыль упорно.
Но я всегда приспособляюсь,
Везде устроюсь расчудесно —
В подвалах лучших я валяюсь,
Где сыро, холодно и тесно.
Там свет небесный редко брезжит,
Там с потолка нередко каплет,
Но золотые руки режут
Меня из пористого камня.
«Я в первый раз увидел МХАТ…»
Я в первый раз увидел МХАТ
На Выборгской стороне,
И он понравился мне.
Какой-то клуб. Народный дом.
Входной билет достал с трудом.
Мне было шестнадцать лет.
И нравы недавних господ.
Сидели, дыхание затая,
И с ними вместе я.
Ежели белый офицер
Белый гимн запевал —
Зал такт ногой отбивал.
Черная кость, красная кровь
Сочувствовали белой кости
Не с тем, чтоб вечерок провести
Нет, черная кость и белая кость
Красная и голубая кровь
Переживали вновь
Общелюдскую суть свою.
Я понял, какие клейма класть
Искусство имеет власть.
«Хорошо или плохо…»
Хорошо или плохо,
Если стукнуло сорок,
Если старость скрипит
Потихоньку в рессорах,
Если чаще
Хватаешься за тормоза.
Сорок лет — это как?
Против мы или за?
Будь я, скажем, орлом
Этих лет или старше,
Это было б начало
Орлиного стажа.
Если б я червяком
По земле извивался,
Сорок раз бы я гибнул
И снова рождался.
Я не гордый орел
И не червь придорожный,
Я прописан не в небе,
Не в недрах земли,
Я — москвич!
Да! Решительный и осторожный,
Весь в дорожной пыли,
Но и в звездной пыли.
Так орлов не стреляли,
Так червей не топтали
То холодной войной,
То войною тотальной,
Как стреляли,
А также топтали меня.
Но сквозь трубную медь,
Меж воды и огня.
Где прополз, где пронесся,
А где грудью пробился,
Где огнем пропылал,
Где водой просочился
И живу!
Не бытую, и не существую,
А живу!
«От копеечной свечи Москва сгорела…»
От копеечной свечи Москва сгорела.
За копеечную неуплату членских взносов
Выбыть не хочу из снежной Галилеи[26],
Из ее сугробов и заносов.
В Галилее бога распинают
С каждым днем решительнее, злее,
Но зато что-то такое знают
Люди Галилеи.
Не хочу — копейкою из дырки
В прохудившемся кармашке
Выпасть
из передрассветной дымки,
Из просторов кашки и ромашки.
Я плачу все то, что наложили,
Но смотрю невинными очами,
Чтобы, как лишенца, не лишили
Голоса
меня
в большом молчаньи.
Все наложенные на меня налоги
Я плачу за два часа до срока.
Не придется уносить мне ноги
Из отечества — его пророку.
Добровольных обществ
добровольный
Член
и займов истовый подписчик,
Я — не недовольный.
Я — довольный.
Мне хватает воздуха и пищи.
На земле, под небом
мне хватает
И земли и неба голубого.
Только сердце иногда хватает.
Впрочем — как у каждого, любого.
«Уменья нет сослаться на болезнь…»
Уменья нет сослаться на болезнь,
Таланту нет не оказаться дома.
Приходится, перекрестившись, лезть
В такую грязь, где не бывать другому.
Как ни посмотришь, сказано умно —
Ошибок мало, а достоинств много.
А с точки зренья господа-то бога?
Господь, он скажет: «Все равно говно!»
Господь не любит умных и ученых,
Предпочитает тихих дураков,
Не уважает новообращенных
И с любопытством чтит еретиков.
СЕГОДНЯ И ВЧЕРА **1961
ЧЕЛОВЕК
То не станция Бологое —
Полпути от Москвы к Ленинграду,—
У людей положенье другое —
Полпути от пустыни к саду.
Полдороги от тесного мира,
Что зовется атом и клетка,
До бескрайнего мира, где сиро,
Безвоздушно, мглисто и редко.
Человек — такой перекресток,
То простое и непростое,
Где пароль, рожденный на звездах,
Отзовется немедля в протоне.
Очень слабый. Сильнее сильных.
Очень малый. Очень великий.
Нет, недаром в глазах его синих
Отразились звездные лики.
СЛАВА
Газета пришла — про соседа:
Портрет и просторный «подвал».
Недаром он думал про это,
Надежды нам всем подавал.
И вот в непросторном подвале,
В котором прописан сосед,
Где только сейчас пировали,
Сереет холодный рассвет.
На чайном пластмассовом блюдце
Плашмя прилегла колбаса.
За окнами льются и льются
Невидимые небеса.
Мы снова газету читаем,
В глаза мы друг другу глядим,
И пользу народа считаем,
И льгот для себя не хотим.
На синие жилы похожи
Большие его чертежи,
И синие жилы по коже
Прошли, как межи, рубежи.
Недаром и сох он, и высох,
Недаром сидел и старел.
Он искру горячую высек,
Людей осветил, обогрел.
А слава — совсем не заплата
На рубище ветхом глупца
И даже не наша зарплата,
Заплаченная до конца.
А слава совсем не спесива.
Она не горда, а добра,
Как это людское спасибо,
Гремевшее здесь до утра.
КАДРЫ — ЕСТЬ!
Кадры — есть! Есть, говорю, кадры.
Люди толпами ходят.
Надо выдумать страшную кару
Для тех, кто их не находит.
Люди — ракету изобрели.
Человечество до Луны достало.
Не может быть, чтоб для Земли
Людей не хватало.
Как ни плотна пелена огня,
Какая ни канонада,
Встает человек: «Пошлите меня!»
Надо — значит, надо!
Люди, как звезды,
Восходят затемно
И озаряют любую тьму.
Надо их уважать обязательно
И не давать обижать никому.
В СОРОК ЛЕТ
Ночной снегопад еще не примят
Утренней тропкой — до электрички.
Сотрясая мост через речку,
Редкие поезда гремят.
Белым-бело не от солнца — от снега.
Светло не от утра — светло от луны.
И жизнь предо мной — раскрытая книга
В читальном зале земной тишины.
И сорок лет,
те, что прошли,
И те года, что еще придут,
Летят поземкой вдоль земли,
Покуда бредешь, ветерком продут.
Не хочешь отдыха и ночлега,
А только — шагать вдоль тишины,
Покуда бело не от солнца — от снега,
Светло не от утра — светло от луны.
ЧЕЛОВЕК С КНИГОЙ
Человек с книгой. Вообще человек
С любою книгой, в любом трамвае,
В душных залах библиотек
И даже пальцем листы разрывая,
Это почти всегда к добру:
Плохие книги встречаются редко.
Словно проба идет к серебру,
Идет к человеку книгой метка.
Моя надежда — читатели книг,
Хочется высказаться о них.
Они меня больше радуют,
Чем, например, вниматели радио.
Книгу почти всегда дочитают,
Даже библиотечную, не только свою.
Книгу берегут и переплетают,
Передают из семьи в семью.
Радио — на миг. Газета — на день.
Книга — на всю жизнь.
Книга — ключ. Он открыт и найден.
Крепче держись!
С детства помню роман
О рабочем, читавшем Ленина.
Всего подряд — по томам