Вдруг друг ли отвечали сгоряча
Испуг ли лили олова на угли
Не отвеча смотрели… Трель свеча
Дрель ель ли часто но не осторожно
Сторожку в помутневшем том ведре
Том целый шли пиша рукой нарочно
Каму не надо. (Если надо… вре.)
О были выли, били, мыли мало
То были бельевые времена
Хромаю… Мало ль сколько шли все на
В довольствии ни разу не хромаю
В начале коль но коль ты кол о кол
Ты колокол тебя рабы качали
И били было в самошнем начале
Разбили мало ль этих мы стекол
Что звали с нами… Не до пустяков.
1925
«Лесничий лестницы небесной Ты не без…»*
Лесничий лестницы небесной Ты не без
Небес отличия. Несправедливый орден
Неисправимый но заправский ордер
Завеса ты но всуе о Зевес
Один какой счастливою рукой
Пристали козыри. Ах женщина пристала
Порукой быть рекою о рек кой
Пристало быть податливым металлом
Иду по лестнице Иакова двояко
Надземная машина не спешит
Вояка шасть на яка всадник яко
А пеший? Правда есть куда спешить.
Вздыхает метко <нрзб.>, смекает
Блоха я съешь на сколько беготни
Козел я зол я головой мотаю
О Немочь не могу не иметь мошны
Мощны крестьяне хоть на них креста нет
Ощерится священник – не щерись.
А чуб до губ но от губы не станет
Оставит для нелепых фельдшериц
Для снисходительных и ловких падчериц
Поэты медицинский персонал
Немалые больницы над каналом
То мочите клиента по началу
Потом она же а потом она же
Мы клеили любови картонажи.
1925
Дирижабль осатанел*
«Я шаг не ускоряю сквозь года…»*
Я шаг не ускоряю сквозь года,
Я пребываю тем же, то есть сильным,
Хотя в душе большие холода,
Охальник ветер, соловей могильный.
Так спит душа, так – лошадь у столба,
Не отгоняя мух, не слыша речи…
Ей снится черноглазая судьба,
Простоволосая и молодая вечность.
Так посредине линии в лесу
На солнце спят трамвайные вагоны,
Коль станции – большому колесу –
Не хочется вертеться в час прогона.
Течет судьба по душам проводов,
Но вот – прорыв; она блестит в канаве,
Где мальчики, не ведая годов,
По ней корабль пускают из бумаги.
Я складываю лист – труба и ванты.
Еще раз складываю – борт и киль.
Плыви, мой стих, фарватер вот реки,
Отходную играйте, музыканты!
Прощай, эпическая жизнь.
Ночь салютует неизвестным флагом.
И в пальцах неудачника дрожит
Газета мира с траурным аншлагом.
«Лицо судьбы доподлинно светло…»*
Лицо судьбы доподлинно светло,
Покрытое веснушками печали,
Как розовое тонкое стекло
Иль кружевное отраженье шали.
Так в пруд летит ленивая луна,
Она купается в холодной мыльной пене,
То несказаемо удивлена,
То правдой обеспечена, как пенье.
Бормочет совесть, шевелясь во сне,
Но день трубит своим ослиным гласом,
И зайчики вращаются в тюрьме –
Испытанные очи ловеласов.
Так бедствует душа в моем мешке,
Так голодает дева в снежной яме,
Как сноб, что спит на оживленной драме,
Иль чёрт, что внемлет на ночном горшке.
1925
«Шасть тысячу шагов – проходит жизнь…»*
Шасть тысячу шагов – проходит жизнь.
Но шаг один – одна тысяченожка.
О сон (как драпать от подобных укоризн?),
Борцову хватку разожми немножко.
Пусть я увижу (знамо ль что и как),
Но вовне всё ж. Ан пунктик в сём слепого.
Быть может, в смерть с усилием – как… как…
Мы вылезаем (ан, возможно, много).
Огромная укромность снов мужей,
Ан разомкнись (всю ль жизнь сидеть в сортире).
Стук рядом слышу вилок и ножей,
Музыку дале: жизнь кипит в квартире.
(Звенит водопроводная капель.)
Но я в сердцах спускаю счастья воду
И выхожу. Вдруг вижу: ан метель!
Опасные над снегом хороводы.
1925
Собачья радость*
На фронте радости затишие и скука,
Но длится безоружная война.
Душа с словами возится, как сука
С щенятами, живых всего двойня.
Любовь, конечно, первое, дебелый
И черный дрыхнет на припеке зверь.
Второй щенок кусает мать в траве,
Счастливый сон играет лапой белой.
Я наклоняюсь над семейством вяло.
Мать польщена, хотя слегка рычит.
Сегодня солнце целый день стояло,
Как баба, что подсолнухи лущит.
За крепостью широко и спокойно
Блестел поток изгибом полных рук,
И курица, взойдя на подоконник,
В полдневный час раздумывала вслух.
Всё кажется, как сено лезет в сени,
Счастливый хаос теплоты весенней,
Где лает недокраденный щенок
И тычет морду в солнечный венок.
«Мы достодолжный принимали дар…»*
Мы достодолжный принимали дар.
Удар – увы, недостоверно мненье:
Неосторожна желтая вода
Без при-, без при-, без при-, без примененья.
О сколь, о сколь, о сколь осколок сахара
На сагу слов влияет. Влить его.
Но чу! табу: стучит гитара табора –
Она стучит: увы, Вы что ж? Она велит.
Я размышляю: мышь ли, злая мысль,
А как грызет, а как везет под гору.
Я вижу смысл, там под комодом смысл
Ей грызть обоев эту мандрагору.
Она грызет, я сыт – начальный факт.
Печальный факт, фотографические очи.
Не очень: не сова, а голова.
Форсишь? Форсю. Молчишь? Молчу. Не очень.
Но, о камелия, о окомелина,
Луна-лентяй, луна не просто шляется.
Не шлётся же судьбою женщина
На вечную погибель. Не желаю.
1925
«Но можно ль небрежи́ть над контрабасом…»*
Но можно ль небрежи́ть над контрабасом
Безмолвья. Смычка душ с смычком.
Судьба невольно шепчет тихим басом,
Но отбояриваюсь, как могу: молчком.
Ходьба неосторожна. В ровном небе
Она скользит, она ко мне летит.
Что может быть летящего нелепей
Сказуемого: нам не по пути.
Я покрываюсь шляпою прозрачно,
К невзрачного Пилата лате льня.
Я ль не выдумывал про этот мир, про злачный,
Неясный и парной, как гладильня.
Мне ль выдумщик баса иль барсукун
Табу профессионал профессионалу.
Впишите вы в империи анналы
Сю кровь слона, а не растопленный сургуч.
Серьгу руна на разоренном море
В Ургу, где марганец какой-то, мор-конец.
Амур-гонец, в Амур к свинцу «amore».
Упорности педали есть предел.
1925
«Осёл ребенок выезжает в свет…»*
Осёл ребенок выезжает в свет.
Любовь-ослёнок, от отца привет!
Влачи закон холодного буяна,
Храни урок испытанного пса.
Такой большой тревогой обуяна,
Глядит душа на поезд искоса.
Вагоны цифр на снеге циферблата:
Вот первый класс, вот третий класс, второй,
Вот пять, вот шесть, вот класс седьмой, бесплатный:
Как даровщина встреч тяжка порой!
Но он в окне, твой сын, моя любовь.
Я дрогнул, дрогнул, хоть и рад со злости.
В котле кипит крылатом водна кровь.
Она свистит. И шасть ко мраку в гости.
Посещение первое*
Ударила меня ты по карману
И посягнула на тугой кошель.
Мошну опустошила по обману,
Ан в калите определила щель!
Не нравится мне ан такой монтаж.
Но нрав при чем? Пред совершенным фактом
Я подымаюсь на большой этаж,
Весь озабочен предстоящим актом –
Не легким пожеланьем всяких благ.
Но я устал. Ан у дверей приляг.
Своим пальто покрывшись, засыпаю.
И вижу не совсем приятный сон:
На грудь ты наступила мне, слепая,
Потом зовешь: швейцар или гарсон!
Они явились, тяжело ступая.
И тащат вниз по лестнице, бия,