За двойным стеклом, за слоем ваты,
Хитро смотрит: гаснет елка в зале.
Мертвый лысый мальчик спит в кровати.
1929
Hommage a Pablo Picasso*
Привиденье зари появилось над островом черным.
Одинокий в тумане шептал голубые слова,
Пел гудок у мостов с фиолетовой барки моторной,
А в садах умирала рассветных часов синева.
На огромных канатах в бассейне заржавленный крейсер
Умолял: «Отпустите меня умереть в океане».
Но речной пароходик, в дыму и пару, точно гейзер,
Насмехался над ним и шаланды тащил на аркане.
А у серой палатки, в вагоне на желтых колесах
Акробат и танцовщица спали, обнявшись на сене.
Их отец-великан в полосатой фуфайке матроса
Мылся прямо на площади чистой, пустой и весенней.
Утром в городе новом гуляли красивые дети,
Одинокий за ними следил, улыбаясь в тумане.
Будет цирк наш во флагах и самый огромный на свете,
Будет ездить, качаясь, в зеленом вагон-ресторане.
И еще говорили, а звезды за ними следили,
Так хотелось им с ними играть в акробатов в пыли.
И грядущие годы к порогу зари подходили,
И во сне улыбались грядущие зори земли.
Только вечер пришел. Одинокий заснул от печали,
А огромный закат был предчувствием вечности полон.
На бульваре красивые трубы в огнях зазвучали.
И у серой палатки запел размалеванный клоун.
Высоко над ареной на тонкой стальной бечеве
Шла танцовщица-девочка с нежным своим акробатом.
Вдруг народ приподнялся, и звук оборвался в трубе.
Акробат и танцовщица в зори ушли без возврата.
Высоко над домами летел дирижабль зари,
Угасал и хладел синевеющий вечера воздух.
В лучезарном трико облака, голубые цари,
Безмятежно качались на тонких трапециях звездных.
Одинокий шептал: «Завтра снова весна на земле,
Будет снова мгновенно легко засыпать на рассвете».
Завтра вечность поет: «Не забудь умереть на заре,
Из рассвета в закат перейти, как небесные дети».
1929
Снежный час*
Отблеск рая спал на снежном поле,
А кругом зима уж длилась годы.
Иногда лишь, как пугливый кролик,
Пробегала в нем мечта свободы.
Было много снегу в этом мире,
Золотых дерев под пеленою.
Глубоко в таинственном эфире
Проплывало лето стороною.
Высоко в ночи закат пылал,
Там на лыжах ангел пробегал.
Он увидел сонный призрак рая
И заснул, в его лучах играя.
Бедный ангел, от любви очнись,
Ты на долгий белый путь вернись.
Сон тебя не знает, он жесток,
В нем глубоко спит ночной восток.
Я встаю, ответил ангел сонно,
Я посланец девы отдаленной.
Я летал по небу без усилья,
Как же холод заковал мне крылья?
Долго ангел медлил, умирая,
А над ним горела роза рая.
1925–1931
«Темною весною, снежною весною…»*
Темною весною, снежною весною
Возвратился черный акробат.
Он у башни встретился с луною,
Тень упала от его горба.
Тихо город возникал из пены,
Пел в лесу колесный пароход,
Призрак жизни на огромных стенах,
Он смотрел в тумане на восход.
Мир был тот же, розовый и странный,
Безнадежный сине-золотой,
Яркий флаг взошел над рестораном,
Полил грузовик песок водой.
Клоун вспомнил трубы на вокзале,
Но уже, казалось, далеко
Девушка, играющая в зале
Музыку на лошади в трико,
И уже внизу, средь белой пыли,
Лошади везли песок на мол,
Голубые сны, автомобили
Проезжали с шумом в Сан-Ремо.
Летний полдень возвратился с моря,
Граммофонная пластинка пела,
Но далёко в ледовитом море
Погружалась в воду Консуэлла.
Весь в огнях, под звук оркестра сонный,
Утопал гигантский пароход.
Консуэллу голос отдаленный
Из воды темнеющей зовет.
И когда рука от боли страшной
Отпустила борт, герольд пропел,
Нищий призрак, оступившись с башни,
На свиданье в море полетел.
«Скоро выйдет солнце голубое…»*
«Скоро выйдет солнце голубое».
«Почему же, детка, голубое?» – «Так!»
Тихо розы расцветали на обоях.
Спал воздушный шар на высотах.
Дети были целый день на пляже,
Поздно вечером вернулись в город,
Под зонтами в синих экипажах
Укатили все обедать в горы.
Это лето было все в закатах,
Все в предчувствии миров иных.
Ночью пела синяя Геката.
Днем грустило солнце с вышины.
На вершину мира восходили,
Улыбаясь, умирать часы,
Голубые сны-автомобили
У прибрежной пели полосы.
За окном сияла водяная
Синяя стена, песок и флаги.
На шезлонге девочка больная
Склеивала домик из бумаги.
«Этот домик, он зачем?» – «Для кошки.
Нет, возьму его с собой на небо.
Буду там медведицу в окошко
Я кормить с ладони черным хлебом».
«Ну, а это что за поезд в поле?
С ватным дымом он куда идет?»
«Папа, папа, уж отходит поезд,
И весна меня в окно зовет».
Папа вышел. Гавань флот покинул.
Хлопал парус тента. С моря дуло.
Тихо, на бок голову откинув,
Меж игрушек девочка заснула.
Странный ангел появился с моря,
На кривых колесах поезд ожил,
И над белым паровозом в горы
Поднялся дымок, на винт похожий.
Девочка вошла в вагон картонный,
Мир сиял ей флагами, годами.
И отельный старичок-садовник
Подлетел к ее окну с цветами.
Поезд тронул. От балкона в вечность
Полетела вслед ему оса.
Кто-то странный, подойдя навстречу,
В лоб поцеловал ее отца.
1929
Мальчик и ангел*
Юрию Фельзену
Солнце было низко, низко в небе
В черном мире между черных туч.
В золотом своем великолепье
Возвращался в горы мертвый луч.
Под сиренью в грязном переулке
Синеглазый ангел умирал.
И над ним, идя домой с прогулки,
Нежный, пьяный мальчик хохотал.
Что вас носит, ангельские дети,
Меж сиреней плакать на земле?
Нужно было рано на рассвете
Улететь на маленьком крыле.
Помню, звал сквозь розовые ветки
Голос, часто слышанный во сне:
«Поздно, поздно, возвращайся, детка,
День идет с небес, как синий снег».
Застывают в зеркале над парком
Отраженья звезд – цветы во льду.
Улыбаясь, разбивает парка
Это зеркало весной в аду.
Розовые звезды равнодушья,
Что вас носит в небе в белый день?
Только ангел мальчика не слушал,
Он смотрел, как падает сирень.
Каждый крестик, мимо пролетая,
Пел ему: «Возьми меня с собой».
А потом он точно снег растаял.
Черт же мальчика унес в кафе домой.
1929
Гамлет и ангел*
Гамлет начал стареть,
Он не хочет картины смотреть.
Черное масло медлит гореть.
Боже, как я хочу умереть.
Птице над бездной трудно лететь.
Гамлет и ангел вместе пришли,
Черную розу в поле нашли.
Гамлет сказал: «Отдай ее мне,
Много цветов там, в вашей стране».
Ангел заплакал, и розу отдал,
И отдалился в рассветную даль.
Все изменялось; клонясь с высоты,
В желтом дыму распускались цветы.
С солнца горячий дохнул ветерок,
Белый корабль отразил ручеек.
Спит Иоанн, про далекие страны
Голос поет безмятежно и странно:
«О! Саломея, ведь он Твой гость
До самой ночи средь ярких звезд».
Тихо проходят года-облака,
В поле теченье меняет река,
Осень сияет в лесу на горе,
Грезят рябины о мертвом царе,
Черные сфинксы в розах молчат,
Смерть, улыбаясь, входит в свой сад.
Время, очнись! Он заплакал, проснулся.
Ангел прекрасный ему улыбнулся.
«Где я, что делал все эти века?»
«Милый, ты спал у меня на руках.
Сон Твой был долог, высок, глубок
Страшен, как счастье, сладок, как рок».
В Духов день*
Борису Заковичу
Карлики и гномы на скамьях собора