Отдыхает жизнь в мирах осенних.
В синеве морей, небес в зените
Спит она под теплой хвойной сенью
У подножья замков из гранита.
А над ними в золотой пустыне
Кажется бескрайним синий путь.
Тихо реют листья золотые
К каменному ангелу на грудь.
1930
«Нездешний рыцарь на коне…»*
A Paul Fort
Нездешний рыцарь на коне
Проходит в полной тишине,
Над заколдованным мечом
Он думает о чем, о чем?
Отшельник спит в глухой норе,
Спит дерево в своей коре,
Луна на плоской крыше спит,
Волшебник в сладком сне сопит.
Недвижны лодки на пруде,
Пустынник спит, согрев песок,
Мерлен проходит по воде,
Не шелохнув ночных цветов.
Мерлен, сладчайший Иисус,
Встречает девять муз в лесу, –
Мадонны, девять нежных Дев,
С ним отражаются в воде.
Он начинает тихо петь –
Гадюки слушают в траве,
Серебряные рыбы в сеть
Плывут, покорствуя судьбе.
Ночной Орфей, спаситель сна,
Поет чуть слышно в камыше.
Ущербная его луна
Сияет медленно в душе.
Проклятый мир, ты близок мне,
Я там родился, где во тьме
Русалка слушает певца,
Откинув волосы с лица.
Но в темно-синем хрустале
Петух пропел, еще во сне.
Мерлен-пустынник встал с колен,
Настало утро на земле.
1925–1934
«Темен воздух. В небе розы реют…»*
Темен воздух. В небе розы реют,
Скоро время уличных огней.
Тихо душный город вечереет,
Медленно становится темней.
Желтый дым под низкою луною,
Поздний час, необъяснимый свет.
Боже мой! как тяжело весною,
И нельзя уснуть, и счастья нет.
Ясно слышно, как трещит в бараке
Колесо фортуны в свете газа.
Запах листьев. Голоса во мраке,
А в окне горят все звезды сразу.
Боже мой, зачем опять вернулись
Эти листья в небе ярких дней,
Эта яркость платьев, шумность улиц,
Вечер – хаос счастья и огней.
Выставки у городской заставы,
На ветру плакаты над мостами.
И в пыли, измученный, усталый
Взгляд людей, вернувшихся с цветами.
Вечером, в сиянии весеннем,
Мостовых граниты лиловей.
Город тих и пуст по воскресеньям –
Вечером сияет соловей.
В поздний час среди бульваров звездных
Не ищи, не плачь, не говори,
Слушай дивный голос бесполезный,
К темной, страшной правде припади!
Мир ужасен. Солнце дышит смертью,
Слава губит, и сирени душат.
Всё жалейте, никому не верьте,
Сладостно губите ваши души!
Смейся, плачь, целуй больные руки,
Превращайся в камень, лги, кради.
Всё здесь только соловьи разлуки,
И всему погибель впереди.
Всё здесь только алая усталость,
Темный сон сирени над водой.
В синем небе только пыль и жалость,
Страшный блеск метели неземной.
1931
«Вращалась ночь вокруг трубы оркестра…»
Вращалась ночь вокруг трубы оркестра,
Последний час тонул на мелком месте,
Я обнимал Тебя рукой Ореста,
Последний раз мы танцевали вместе.
Последний раз труба играла зорю.
Танцуя, мы о гибели мечтали.
Но розовел курзал над гладким морем,
В сосновом парке птицы щебетали.
Горели окна на высокой даче,
Оранжевый песок скрипел, сырой.
Душа спала, привыкнув к неудачам,
Уже ей веял розов мир иной.
Казалось ей, что розам что-то снится,
Они шептали мне, закрыв глаза.
Прощались франты. Голубые лица
Развратных дев смотрели в небеса.
Озарена грядущими веками,
Ты с ними шла, как к жертвеннику Авель.
Ты вдалеке смешалась с облаками,
А я взошел на траурный корабль.
1929
Снежный час*
Уход из Ялты*
Всю ночь шел дождь. У входа в мокрый лес
На сорванных петлях калитка билась.
Темнея и кружась, река небес
Неслась на юг. Уж месяц буря длилась.
Был на реку похож шоссейный путь.
Шумел плакат над мокрым павильоном.
Прохожий низко голову на грудь
Склонял в аллее, всё еще зеленой.
Там над высоким молом белый пар
Взлетал, клубясь, и падал в океане,
Где над скалой на башне черный шар
Предупреждал суда об урагане.
Над падалью, крича, носились галки,
Борясь с погодой, предвещали зиму.
Волна с разбега от прибрежной гальки
Влетала пылью в окна магазинов.
Всё было заперто, скамейки пустовали,
Пронзительно газетчик возглашал,
На холоде высоко трубы врали,
И дальний выстрел горы оглашал.
Всё было сном. Рассвет недалеко.
Пей, милый друг – и разобьем бокалы.
Мы заведем прекрасный граммофон
И будем вместе вторить, как попало.
Мы поняли, мы победили зло,
Мы всё исполнили, что в холоде сверкало,
Мы всё отринули, нас снегом замело,
Пей, верный друг – и разобьем бокалы.
России нет! Не плачь, не плачь, мой друг,
Когда на елке потухают свечи,
Приходит сон, погасли свечи вдруг,
Над елкой мрак, над елкой звезды, вечность.
Всю ночь солдаты пели до рассвета.
Им стало холодно, они молчат понуро.
Всё выпито, они дождались света,
День в вечном ветре возникает хмуро.
Не тратить сил! Там глубоко во сне,
Таинственная родина светает.
Без нас зима. Года, как белый снег.
Растут, растут сугробы, чтоб растаять.
И только ты один расскажешь младшим
О том, как пели, плача, до рассвета,
И только ты споешь про жалость к падшим,
Про вечную любовь и без ответа.
В последний раз священник на горе
Служил обедню. Утро восходило.
В соседнем небольшом монастыре
Душа больная в вечность уходила.
Борт парохода был высок, суров.
Кто там смотрел, в шинель засунув руки?
Как медленно краснел ночной восток!
Кто думать мог, что столько лет разлуки…
Кто знал тогда… Не то ли умереть?
Старик спокойно возносил причастье…
Что ж, будем верить, плакать и гореть,
Но никогда не говорить о счастье.
1920
«Снег идет над голой эспланадой…»*
Снег идет над голой эспланадой;
Как деревьям холодно нагим,
Им, должно быть, ничего не надо,
Только бы заснуть хотелось им.
Скоро вечер. День прошел бесследно.
Говорил; измучился; замолк.
Женщина в окне рукою бледной
Лампу ставит желтую на стол.
Что же Ты на улице, не дома,
Не за книгой, слабый человек?
Полон странной снежною истомой,
Смотришь без конца на первый снег.
Все вокруг Тебе давно знакомо.
Ты простил, но Ты не в силах жить.
Скоро ли уже Ты будешь дома?
Скоро ли Ты перестанешь быть?
Декабрь 1931
«В зимний день на небе неподвижном…»*
В зимний день на небе неподвижном
Рано отблеск голубой погас.
Скрылись лампы. Гаснет шорох жизни.
В тишине родился снежный час.
Медленно спускаясь к балагану,
Снег лежит на полосатой ткани,
Пусто в роще, грязно у шлагбаума,
Статуи покрылись башлыками.
Расцвело над вымершим бульваром
Царство снега, заметя следы.
Из домов, где люди дышат паром,
Страшно выйти в белые сады.
Там всё стало высоко и сине.
Беднякам бездомным снежный ад,
Где в витринах черных магазинов
Мертвецы веселые стоят.
Спать. Лежать, покрывшись одеялом,
Точно в теплый гроб, сойти в кровать,
Слушать звон трамваев запоздалых,
Не обедать, свет не зажигать.
Видеть сны о дальнем, о грядущем.
Не будите нас, мы слишком слабы.
Задувает в поле наши души
Холод счастья, снежный ветер славы.
И никто навеки не узнает,
Кто о чем писал и что читал.
А наутро грязный снег растает
И трамвай уйдет в сиянье вдаль.
27 декабря 1931