Над твоей раскрашенной толпою
Я один, насмешливый и детский,
Зло смеюсь теперь моей весною.
Я живу без символов и стиля –
Ежегодный цикл стихов весенних.
Знаю всё – от фар автомобиля
До задач о трубах и бассейнах.
1917
Уклон в декадентство*
Я позвонил к вам по телефону.
Вы знаете, телефон жесток.
Я услышал звуки граммофона:
Не матшишь – какой-то кекуок.
Мой звонок, кажется, звучал долго и громко.
Вы, рассерженная, сказали: «Алло».
Кекуок оборвался звонко –
Следующая пластинка была танго.
Когда мы разговаривали, он рвал мне душу,
Проникал через нее в мозг
Рвал покой, выбрасывал через уши,
Как мягкий воск.
1917, 5 сентября
Азбука*
17-15 июля
Немного патетики
Его величеству П. Шишкову (?)
социал-демократу
М
Много было совещаний
Едак с марта на Руси –
И от ихних от стараний
Ни солдат нет, ни муки.
О
Остров Езев, остров взятый,
Русской базой был морской,
А орудия Кронштадта
Не вступали вовсе в бой.
П
Петроград Москву-столицу
За провинцию считал,
А теперь, бежав позорно,
Здесь спасения искал.
С
С Терских областей и с Дона
Рать казачью позовем
И диктатором Корнилова
Тотчас ж назовем.
У
Украина отделилась
И Россию предала,
Самостийну объявила,
В руки отдалась врага.
X
Хамоправие в России
Утвердилось навсегда,
И спасет ее от смерти
Только власть Каледина.
Гимн большевикам*
Ничего не пожалею,
Буйну голову сложу,
И пойду за …
Я свой голос положу.
Мы казёночки откроем –
Пей-гуляй, честной народ.
На буржуев и кадетов
Большевик пойдет вперед.
Завтра мы войну закончим,
Мир устроим навсегда
И солдат пораспределим
Грабить церкви и дома.
И во всех дворцовых зданьях
Сделаем рабочий клуб,
А буржуям за дыханье
Таксу в час поставим рубль.
И не надо нам студентов,
И не надобны войска,
Деньги вытащим из банков
И отымем навсегда.
Учредительных собраний
Нам не надо никаких –
Лишь добраться до буржуев,
А тогда-то мы разденем
И прикончим их.
Ювелирные ограбим
Магазины все зараз,
А в милиции – свои же,
Знают каждого из нас.
Агрономов перережем,
Докторов, учителей
И дотла сожжем, разрушим
Все имения князей.
Всех убьем, убив, ограбим
И разрушим всё до дна,
Чтобы камушка на камне
Не стояло никогда.
«Вы смотрели на море, смотрели с улыбкою…»*
Вы смотрели на море, смотрели с улыбкою,
Но в глазах отразились кокаин и тоска.
Он стоял перед вами эластично гибкий,
Он сказал: «Королева», вы ответили: «Да».
И он бросился дерзко, и он бросился смело,
И вас опьянила его красота,
Но в руках его жаждущих
Трепетало лишь хрупкое тело,
Отлетела любовь, красота умерла.
Но когда опьянение прошло возбужденное,
Вы его оттолкнули, сказали: «Иди».
И была это песня любви лебединая.
И вскоре он бросился вниз со скалы.
Подражание Королевичу*
Электрическое солнце, электрическое небо,
Электрические люди, электрическое ауто,
Электрическая кокаинно-изъянная греза,
Звеня электричеством, пьянеет кинено.
При этом ярком блеске, при блеске электричества
Вы кажетесь фантомом – опалуют глаза,
И лица возбужденные, и дикая косметика,
А довольно лишь атома, чтоб сделать чудеса.
И кружит электричество, глаза фосфоресцируют
Лилово-желтым блеском, как тело мертвеца,
И нервы раздробленные и сердце нивелируют
До уровня падения бешеного дворца.
Стихи под гашишем*
«Вы купите себе буколику, –
Мне сказал поваренок из рамки, –
Подзовите волшебника к столику,
Не пугайтесь его шарманки.
Закажите ему процессию,
Подберет на хрустящих дудках,
А на хрип, улыбнувшись невесело
О попавших туда незабудках,
Закажите себе буколику,
Оживите постель пастушью,
Рассыпая гашиш по столику,
Поцелуйте ладони удушью».
Харьков, сентябрь 1918
Караваны гашиша*
На четвертом этаже,
в каморке пекинца,
на гвозде золотые обезьянки
Наталии Поплавской
Караваны гашиша в апартаменты принца
Приведет через сны подрисованный паж.
Здесь, в дыму голубом, хорошо у пекинца,
У него в золотых обезьянах палаш.
За окном горевал непоседливый вечер,
И на башне в лесах говорили часы,
Проходили фантомы, улыбались предтечи
Через дым на свету фонарей полосы.
У лохматого перса ассирийское имя,
Он готовит мне трубку, железный чубук,
Вот в Эдеме, наверно, такая теплыня,
Покрывает эмалью ангел крылышки рук.
Варит опий в углу голубом притонёр,
А под лампой смола, в переплете Бэкон.
Мне Ассис постелил из лоскутьев ковер.
Полоса фонарей через клетки окон.
Харьков, 1918
«Вот теперь, когда нет ни гашиша, ни опия…»*
О. Асеевой
Вот теперь, когда нет ни гашиша, ни опия,
Я с тоской вспоминаю о дыме мятущемся.
Переулки курилен столицы далекие,
Где бродили предтечи с лорнетом смеющимся.
Там в подвалах, в окно озаренных пожарами,
Я впервые нашел оловянный покой.
Там туманом горят фонари над рекой
За церквами любви и за страсти базарами.
Там служились в домах панихиды Христу
При забитых дверях и потушенных свечах,
Там, склонившись, просил о страстях человечьих,
Нечувствительным ртом прикасаясь к кресту.
Вот теперь, когда нет ни гашиша, ни опия,
В этой глупой стране голубых бездарей
Я построю кварталы курилен далекие
На свету исступленья глухих фонарей.
«Вот прошло, навсегда я уехал на юг…»*
Асе Перской
Вот прошло, навсегда я уехал на юг.
Застучал по пути безучастный вагон.
Там остался в соборе любимый амвон,
Там остался печальный единственный друг.
С кокаином ходили в старинные церкви,
Улыбались икон расписных небеса,
Перед нами огни то горели, то меркли,
Умолкали и пели в хорах голоса.
Это было в Москве, где большие соборы,
Где в подвалах – курильни гашиша и опия,
В синеве облаков – неоткрытые горы,
А под лампами – осени мокрые хлопья.
У настенных икон ты поставь по свече,
На амвоне моем обо мне говори.
Я уехал на юг, ты осталась в Москве.
Там теперь на бульварах горят фонари.
Харьков, октябрь <1918>
Ода на смерть Государя Императора*
Посвящается Его Императорскому Величеству
Потускнели главы византийских церквей,
Непонятная скорбь разошлась до Афин.
Где-то умер бескрылый в тоске серафим,
Не поет по ночам на Руси соловей.
Пронесли через степь клевету мытаря,
А потом разложили гусистый костер.
В истеричном году расстреляли царя,
Расстрелял истеричный бездарный актер.
А теперь не пойдут ко двору ходоки,
Не услышат прощенья и милости слова,
Только в церквах пустых помолятся да снова
Перечтут у настенных икон кондаки.
От Байкальских озер до веселых Афин
Непонятная скорбь разошлась по стране.
Люди, в Бозе бескрылый почил серафим,
И Архангел грядет в наступающем дне.