*
И вот они на горизонте,
Промышленные города.
В разводах радужных вода
И пароходов мастодонты.
Земной сутулый человек,
Что в море вынес сушу мола,
Вместил свою мечту тяжелую
У кранов в умной голове.
Они, как марсияне Уэллса,
Руками шарят склада труп,
А в небесах повисли рельсы
Расчесанных о гребень труб.
А ночью загорится газ
И рельсы осветит поток,
Стучит о оси молоток
И красен семафорный глаз.
Но вот налево побежали
Ряды зеленых фонарей,
Колеса выбили хорей,
И дактиль станции смешали.
Тогда, сквозь горы прорывая
Туннели пузом паровоза,
Понесся поезд по откосам
Как исполинская кривая.
Грохочет в выемках из пушек,
На барабанах – по заводам,
Стучит мостами черным водам,
У станций отрывает уши,
Со встречным поездом игриво
Безумный танец отобьет –
И гулкий ящик обовьет
Его удушливая грива.
Из окон мир и дик, и плоек.
Свисток – и поезд на дыбы.
Стучат немые гробы,
Под паром – риполинный лоск.
Я ль воспою тебя аршином
Своей чахоточной души,
Твоих каналов палаши
И теологию Машины.
1921
«Перечисляю буквы я до ша…»*
Перечисляю буквы я до ша
Немногие средь них инициалы
Бесцветны вечера и зори алы
Одна привыкла ты встречать душа
Сколь часто принимала не дыша
Ты взоров жен летящие кинжалы
Но что для тех мучительное жало
Кто смерти не боится бердыша
И ты как прежде нищая горда
Когда мечтаний светлая орда
Уничтожала скудные посевы
Но высохла кровавая бурда
Земля светла под снегом и тверда
Случайных ран давно закрыты зевы
1924
«Копает землю остроносый год…»*
Копает землю остроносый год
Но червяки среди земли какие
Смотри собрались улицы в поход
Держа ружье как черенок от кия
Смотрю как над рекою страх и млад
Обедают. Смотрю на лошадей
На чайную посуду площадей
Садится вечер как большой солдат
Оно неведомо чрез улицу летит
И перестало. Возвращаюсь к ночи
И целый день белесых бород клочья
Срезает небо и опять растит
1924
«Никогда поэты не поймут…»*
Никогда поэты не поймут
Этих дней, совсем обыкновенных,
Ясности мучительную муть,
Вечности ущербную мгновенность.
Скудость очертания в воде
Роковой и неживой скалы,
Моря след на меловой граде,
Смерти, исторгающей хвалы.
Возникает этот чадный час,
Как внезапный страх на толстом льду,
Иль как град, что падает, мечась,
Иль как крик и разговор в бреду.
Он родился, он летит впотьмах,
Он в ущербе, он едва вздыхает,
Преет в заколоченных домах,
В ясном небе, как снежинка, тает.
Мягки руки беспросветной ночи.
Сонное пришествие его
Стерегу я, позабыв о прочем,
Ах! с меня довольно и сего.
18.10.1924
Ars poétique*
Не в том, чтобы шептать прекрасные стихи,
Не в том, чтобы смешить друзей счастливых,
Не в том, что участью считают моряки,
Ни в сумрачных словах людей болтливых.
Кружится снег – и в этом жизнь и смерть,
Горят часы – и в этом свет и нежность,
Стучат дрова, блаженство, безнадежность,
И снова дно встречает всюду жердь.
Прислушайся к огню в своей печи –
Он будет глухо петь, а ты молчи
О тишине над огненной дугою,
О тысяче железных стен во тьме,
О солнечных словах любви в тюрьме,
О невозможности борьбы с самим собою.
1923–1934
«Парис и Фауст, Менелай, Тезей…»*
Парис и Фауст, Менелай, Тезей
И все им современные цари
Тебя не знают. Что ж, и днесь пари!
О, разомкнись, пергамент и музей!
Я поступаю в армию. Смотри.
Вот Троя, вот. И сколько в ней друзей.
Погибнем мы от дружеских связей.
Но Ты, повешенная, над землей пари.
Уж брал Геракл раз несчастный град.
Зачем мы новых возвели оград?
Миг гибели – за десять лет сраженья,
Твои глаза – за всю мою судьбу.
Ведь даже Гёте и Гомер в гробу,
Что жили лишь для Твоего служенья.
«Не тонущая жизнь ау ау…»*
Евгении Петерсон
Не тонущая жизнь ау ау
А храбрая хоть и весьма пустая
Стоит как балерина на балу
И не танцует гневом налитая
Почто мадам театрам нет конца
Кафе анатомический театр
И каждый рад от своего лица
Прошелестеть: «Офелия», «Экватор»!
Но занавес плывет как страшный флаг
И чу в суфлерской будке хлопнул выстрел
Глянь режиссер бежит воздев кулак
Но смерть сквозь трап его хватает быстро
В партере публика бесшумно умерла
И тысяча карет везет останки
Удар и мертвый падает на санки
С ворот скелет двуглавого орла
Стук: черепа катаются по ложам
И сыплется моноклей дождь сплошной
Друзья клянутся мраком, вечной ложью,
Но в полночь им смеется свет дневной
Но неизменно на подмостках в роще
В упорном сумасшествии своем
Кружится танцовщицы призрак тощий
Один скелет потом вдвоем втроем…
Уж падает в кулисы лес картонный
Валятся замки из папье-маше
Из чердаков ползут в дыму драконы
И сто других уродливых вещей
Стреляют пистолеты хлещут шпаги
И пушки деревянные стучат
Актеров душат черти из бумаги
Вся труппа весь театр разгромлен смят
И в бутафорском хаосе над нами
Что из-под кресла в ужасе глядим
Шагает мертвый сторож с орденами
Из трубки выпуская черный дым.
Посвящение*
Как девушка на розовом мосту,
Как розовая Ева на посту.
Мы с жадностью живем и умираем;
Мы курим трубки и в трубу дудим,
Невесть какую ересь повторяем.
Я так живу. Смотри, я невредим!
Я цел с отрубленною головою,
И ампутированная тяжела рука.
Перстом железным, вилкою кривою
Мотаю макароны-облака.
Стеклянными глазами, как у мавра,
Смотрю, не щурясь, солнца на кружок.
И в кипяток любви – гляди, дружок! –
Автоматическую ногу ставлю храбро.
Так процветает механический народ,
Так улетает к небесам урод.
Как розовая Ева на посту,
Как девушка на розовом мосту.
Июнь 1925
Париж
A la mémore de Catulle Mendès*
Я одевать люблю цилиндры мертвецов,
Их примерять белесые перчатки.
Так принимают сыновья отцов
И Евы зуб на яблоке сетчатки.
На розовый, холеный книжный лист
Кладу изнемогающую руку
И слышу тихий пароходный свист,
Как круговую гибели поруку.
Подходит ночь, как добродушный кот,
Любитель неприличия и лени;
Но вот за ним, убийца на коленях,
Как черный леопард, влачится год.
Коляска выезжает на рассвете,
В ней шелковые дамы «fin de siecle».
Остановите, это смерть в карете!
Взгляните, кто на эти козлы сел!
Она растет, и вот уже полнеба
Обвил, как змей, неотразимый бич,
И все бросаются и торопятся быть
Под желтыми колесами. Кто не был?
Но пусть скачок, пускай еще скачок,
Смотри, с какой невыразимой ленью
Земля вращается, как голубой зрачок
Сентиментального убийцы на коленях.
Поэзия*
Китайский вечер безразлично тих.
Он – как стихи: пробормотал и стих.
Он трогает тебя, едва касаясь,
Так путешественника лапой трогал заяц.
Дымится мир, над переулком снова
Она витает, дымная вода,
На мокрых камнях шелково блистает,